Я прикрыла форточку, но не стала ее запирать на защелку.
Сев за стол, я открыла макбук. Минут пятнадцать у меня ушло на сочинение текста объявления – я постаралась, чтобы он был пронзительным и душещипательным, как мексиканский телесериал. Тетя меня не одобрила бы, она никогда не козыряет своим статусом, но я все-таки написала, что хозяйка пропавшего котика – одинокая старушка-блокадница. Авось добрые люди проникнутся и помогут найти Вольку.
Я как раз заканчивала с объявлением, уже скопировала его на флешку, когда явилась моя подруга – и не одна, а снова с Уорреном. Тот выглядел заметно лучше: взор избавился от пасмурной поволоки, мокрые волосы были аккуратно причесаны. Судя по закатанным рукавам Иркиного пиджака, это она его беспощадно освежила, сунув головой под кран.
Да, у Ирины Иннокентьевны Максимовой методы перевоспитания такие же смелые и действенные, как у Антона Семеновича Макаренко.
Тем не менее я посмотрела на подругу с немым укором.
– Да не могла я его одного там бросить, – оправдываясь, объяснила она. – Видишь, плохо человеку, что ему делать в таком состоянии? Только искать компании других людей…
– И котов, – я напомнила, зачем мы все сегодня собрались. – Ладно, в шесть рук мы быстрее объявления расклеим, чем в четыре. Надо только найти, где листовки распечатать.
– По пути к метро есть магазин канцтоваров, там на двери объявления «принтер» и «ксерокс», значит, оказывают соответствующие услуги, – подсказала Ирка.
И мы пошли в тот магазин. По дороге на всякий случай кис-кискали на два женских голоса. Мистер Уоррен тоже звал нашего кота, но по-своему: «Кити-кити».
– Вот же нерусь, какой кот на это откликнется? – ворчала Ирка. – Разве что британский вислоухий!
– Да нет, в Англии кошек подзывают другим звуком – «Пуси-пуси», – возразила я. – Но наш Волька отчасти мейн-кун, а это аборигенная порода кошек Северной Америки, так что Наташик не так уж неправ.
Так или иначе, Вольку Владимировича мы не вызвали. Зато не скучали в пути в магазин.
Он располагался в нижнем этаже старого здания. Помещение было узким и длинным, как кишка. Точнее, даже как гирлянда сосисок, потому как по сути представляло из себя анфиладу комнат. Я с извлеченной из кармана флешкой направилась прямиком в последний закуток с офисной техникой.
– Мы пока клей купим, – не дождавшись, пока я заберу готовые листовки и расплачусь, Ирка увлекла Уоррена в секцию канцтоваров.
– Лучше скотч! – покричала я им в спины.
– Я скотч не пить! – оглянувшись, возразил перевоспитанный по методике педагога Максимовой интурист.
– И не есть, – согласилась Ирка, продолжая тащить его в выбранном направлении. – Это, брат, такой скотч, который и не выпивка, и не закуска, но все равно очень нужная вещь. Мы на него бумажки лепить станем. Дешево, быстро, эргономично.
– Рогоно… ват?
– Глуховат!
– Не смейся над убогим. – Я подошла к ним, на ходу запихивая в пакет пачку свежих объявлений. – Чего вы телитесь?.. Девушка, дайте нам две катушки широкого скотча и канцелярский нож, пожалуйста.
– Нож не надо, у меня есть. – Ирка поспешила отменить мой заказ.
– Странно, что у тебя нет скотча, – заметила я.
– Есть, но другой.
– Который пить?
– Который узкий! Но с ним нам неудобно будет.
Вообще-то на широкий скотч лепить листовки оказалось тоже несподручно: просторные бумажки на ветру трепыхались, вырывались, скотч слипался, а его край постоянно бесследно терялся. Хоть мы и действовали втроем, но умаялись, пока расклеили три десятка объявлений. А Ирка еще и ноготь сломала.
– Даже не помню, когда я последний раз так нескучно коротала вечер, – ворчала она, взбираясь по крутой лесенке в нашу светлицу.
Уоррена мы в гости не позвали, посадили в такси у подъезда и отправили в его отель. К этому моменту интурист, надо сказать, уже не возражал против исключения из нашей дружной компании. Он умудрился порезаться краем бумажного листа и отбыл, оттопырив заклеенный пластырем палец. К счастью, указательный, а не средний, так что его жест не мог быть принят за выражение отношения к ситуации вообще и к нам с Иркой в частности.
Денек, надо признать, выдался утомительно хаотичный. Мы с подругой так устали, что даже отказались от мысли нормально поужинать. Хлебнули чаю с остатками запеканки и отправились на боковую.
Я думала, что провалюсь в сон, едва коснувшись головой подушки, но не тут-то было. В голове раздражающим калейдоскопом крутились обрывки мыслей, не желающих складываться в цельную картинку.
– Ты долго еще будешь вздыхать и ворочаться? – рассердилась подруга. – Чего тебе не спится, а?
Я охотно включилась в разговор:
– Да я все думаю – кому это выгодно?
– Что именно? Есть какой-то бизнес-проект, о котором я не знаю? – Судя по тону, Ирка сменила гнев на милость. Про бизнес ей всегда интересно, она у нас деловая.
– Нет, я говорю про загаженный райский садик Василия Кружкина, – объяснила я. – Никак не пойму, зачем кому-то понадобилось совершать этот акт вандализма.
– Там коты набезобразничали, при чем тут чья-то выгода?
– А ты вспомни, как наш Лазарчук говорит: хочешь раскрыть преступление – ищи того, кому оно выгодно.
– Ну, тогда давай подумаем. – Ирка села на своем кресле-кровати – лежа ей хорошо спится, но плохо думается. – Я, правда, мало понимаю в психологии четвероногих преступников, но если бы речь шла не о котах, а о людях, то какие могли бы быть версии?
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрила
