– Ну, сказал так сказал. Есть желание и нет.
Я не подвержена психошокам, и в ограниченной здешней жизни обхожусь без психозов и депрессий, а теперешнюю жизнь сравниваю с выживанием в трудных условиях: зимовкой на льдине, на отрезанной от мира метеостанции в горах, в тайге или пустыне.
– А что тебя не устраивает?
– Да всё устраивает. И это верно. И неправдоподобная чистота – приходишь с улицы и можешь даже обувь не снимать, и эти необыкновенные цветы, дизайн дорожек, скамеек, фонарики. И в то же время кругом пустота, может, от привычки немило всё.
Конечно, поначалу многое здесь кажется удивительным. Вспоминаю, как внук наш удивился первому встречному чёрному лицу: не видел он прежде таких и отметил по-своему: посмотри, как измазался!
Мы покупаем ржаной чёрный хлеб в «Corner Bakery» на углу. Только какой он, по нашим понятиям, «чёрный»? Он весь начинён семечками, орехами и изюмом. Это, скорее, «чёрное пирожное». Да мы и сами не прежние, хотя в чём-то с упорно сохранившимися привычками.
Раз в году мы, как перелётные птицы, отправляемся зимой в тёплые края, к тёплому морю, в Мексику. В самом море я, правда, не плаваю – у меня от него кружится голова и пугают волны. Мы отдыхаем в одном и том же месте, где огромный изогнутый бассейн с меняющейся пресной водой вполне меня устраивает. Вообще, в Мексике, в отелях «всё включено» непревзойдённые условия для отдыха. Мы в этом консерваторы и из года в год отправляемся в тот же отель, где всё нам досконально известно, мы даже занимаем одни и те же лежаки у бассейна. Выходит, и нам любо-дорого известное и надолго.
Внешне всё же что-то меняется. Кругом до этого были пустыри, заросшие сорной травкой, а теперь повсеместно выросли дома на пустовавших до этого пустырях, огороженных решётчатыми заборами, которые были по-своему даже милы сердцу, создавая обзор и зарастая забытыми полевыми цветочками.
Неподалеку от нас на глазах растёт огромный дом, и не на пустом, а вместо такого же высокого дома, который, казалось, с виду неплох, и который взорвали, чтобы строить такой же огромный и, видимо, более совершенный, иначе к чему было столько трудов.
Деревья к новым домам привозят из питомника зелёными, с землёй в зелёных мешках и особым устройством орошения на переходный период. Так здесь принято, и они сразу придают парковый вид зелёным оазисам города.
А на площади возле муниципалитета идёт вечная перестройка. Скорее, это постоянный косметический ремонт с перекладкой брусчатки. То, что перекладка в который раз лишена острой необходимости, говорит лишь о том, что у муниципалитета есть на реконструкцию лишние деньги, реализуемые в этих работах. А ещё часто вспарывают без необходимости асфальт и заливают свежим битумом проезжую часть. Отчего на ней тёмные заплаты. Окружающие привыкли к перманентности здешней перестройки и обходят её стороной, радуясь коротким межперестроечным этапам и вновь мирясь с ремонтом. Словом, это в здешнем порядке вещей, постоянное и вечное.
В целом мир на глазах меняется. Он стал сложнее. Если раньше, например, человек, идя по улице, разговаривал сам с собой, было очевидным: это сумасшедший. А теперь так говорят по телефону, айфону, айпеду и прочим электронным устройствам, и всем слышны приватная беседа, деловой разговор или конкретные советы детям.
Муж мой здесь хуже приживается. Ему не хватает терпения в отношениях с людьми. Он конфликтуют и его не ценят, и это ему далеко не всё равно. Меня пугает иногда его взрывная реакция на пустяки. Не так часто, как прежде, он продолжает приставать ко мне, хотя и не с тем же эффектом, как раньше и как бы ему хотелось. Он меня пугает. Мне кажется, пора уже ему успокоиться или потерпеть каких-то пару лет, когда его любовный пыл станет адекватен возрасту. А наша жизнь становится всё монотоннее, несмотря ни на что.
2
Не люблю я сидеть на месте. Мне нравится путешествовать. Мне недостаточно, как мужу, одного воображения. Он может пройти по той же, в сотый раз хоженой улице, и воображать или выдумывать, сидя за компьютером. Мне этого недостаточно. Меня притягивают реальные путешествия: места, страны, люди, – хотя и сил уже маловато, и денег не хватает, и перемещения даются все тяжелей. Не домоседка я. Смешно жить рядом с Кеннеди-центром и проводить все вечера безвылазно в одной и той же комнате, на том же диване. Это непростительно. И разговоры на эту тему банальны и не действенны.
Новые места остаются яркими импрессионистскими мазками в картине памяти. В прошлом году от свадьбы, где мы были гостями, в крохотном курортном городке запомнилось кучное движение пляжной толпы по освещенной солнцем набережной, соборная пустота огромного здания бывшей океанской таможни, похожего на заброшенный вокзал, теперь ставшее как бы прибрежным курортным молом. Все в утренних очередях спешат не потерять очередное чудное утро на завтрак и поскорее улечься на ждущий их пляжный песок. Тут же, неподалёку, старинный колёсный допотопный пароход, курсирующий по центральному озеру и пристающий к берегу в разных местах. Удивившая яркими пятнами толпа субботнего марафона на центральной лужайке города и деловая атмосфера на фоне курортного безделья – остались зрительной занозой в памяти.
А как прекрасны внутренние нетронутые городки, застывшие во времени и вдали от чуждой им цивилизации! Казалось бы, едешь в явную глушь, но и там – не пустота, а обжитые людьми места, где когда-то жили «до этого» по особым правилам и не городился кавардак, а постепенно всё отлаживалось и приобретало достойный вид, которым теперь можно любоваться, и не нужно спешить, а можно пристально вглядываться и видеть неприметное, но важное.
Раньше мы больше ездили. Сын охотнее подхватывал нас, и в свободные дни мы катили несколько часов на восток, к океану, где на океанском пляже во всей его разноцветной пестроте противосолнечных зонтов, складных стульчиков, сумок-холодильников, шляп, купальных костюмов, детей и галдящей толпы мы не чувствовали себя изгоями, а вливались в эту жизнь, плавали, катались на досках и перекусывали привезенными деликатесами, а после закусывали крабовыми наборами более основательно под полотняными навесами местного ресторанчика.
Теперь для нас потянулось какое-то скучное время изо дня в день ниточкой вязкой слюны, ожиданием не полноты жизни, что пока напрочь затормозилась, а её предчувствием без радости. Нестерпимо скучно сделалось вдруг, хотя и было очевидно, что время всё-таки шло, нет, скорее тащилось в гору, без малейшего представления, что за горой.
Мы в основном проводим время в закупоренной квартире, и наше единственное окно в мир – телевизор. Хорошо хоть есть он, иначе можно было бы с ума сойти. Я смотрю в основном русские каналы с вечными повторами, и приходится сравнивать, как все постарели. Для нас страна выглядит декорацией, а о том, что действительно творится в ней, приходится только догадываться.
3
Выходим мы редко и ненадолго: высунуть нос. Попутно в вестибюле смотрим почту. На многих ящиках белеют листки-извещения: обратиться к дежурящему на фронтдеск за привезенной заказанной посылкой. И там и тут по сторонам извещения не нам. Наш ящик внутри и снаружи пуст металлической крышкой. Иногда хочется в знак протеста сорвать соседские листки.
В этот раз нам пришло только очередное письмо с предложением нового плана медицинской страховки, приглашение к волонтёрству в школе соседнего района («Мы остро нуждаемся в вас»), рекламой магазинов окрестных и дальних, обновленным меню соседнего кафе. Словом, обычная бумажная дребедень, которую, не глядя, выбрасываю в контейнеры треша, сожалея о тратах бумаги и полиграфии.
Выходим. На лужайке за домами тренируется пожарный расчёт. Меня здесь волнует не пожарная тематика, которая не может не волновать, а её звуковое оформление. Время от времени мимо нас проносятся с пронзительным воем пожарные машины. По вызову, чаще не к нам. Машины здесь празднично сверкающие, красные, но как по мне, хуже их нет.
Сигнальная пожарная система в доме явно не в порядке, и от этого часты ложные местные тревоги. Сигналяще-сверкающие пожарные машины съезжаются тогда к нашему дому со всех сторон, расчёты в форме заходят в дом. Специалисты начинают колдовать в особой пожарной комнате. Сверкание и предупреждение аларма на всех этажах продолжается. Специалисты сосредоточенно мудрят. Пожарное предупреждение, иначе пожарный аларм, пронзителен, и в стенах начинает сверкать. Выводят из себя беспричинные вопли сигнальной пожарной системы, в коридорах местное столпотворение, мигание вспышками блицев, динамики в стенах гремят призывами пожарных инструкций.
Пожарные тревоги возникают чаще всего в самый неудачный момент, когда кто-нибудь болен и требуется тишина. Звук их пронзителен, его вспоминаешь с ужасом, боясь повторения, но он – бытовая реальность, и от него не уйти. Наконец, сверкание и звук затихают, и все разъезжаются. Конечно, вызовы накладны: за них приходится платить, и немало, но это заботы администрации.
