Лондэк только диву давался, что Змей Могашшин все еще переставляет ноги и что сил у него хватает на то, чтобы недовольно ворчать. Сам капитан последние несколько дней молчал — язык от усталости не ворочался. Казалось ему теперь, что никогда им не дойти до желанной цели, а обидней всего было то, что цели этой он так и не узнал. Так что выходило — гибнуть зря.
На шестой день блуждания по болотам трое путников выбрались наконец на скалистый островок, который торчал из трясины. Весь он был покрыт мхом и лишайниками, а также прилепились к камню несколько кривых сосенок, лысеньких и порыжевших. Исфандат поднялся на самую вершину островка и кивком подозвал к себе Лондэка.
— Помоги, — приказал сурово и указал на громадный валун. — Нужно откатить его в сторону.
— Сил не хватит, — ответил воин.
— Должно хватить, — улыбнулся Исфандат. — Ночью здесь такое начнется, что живых не останется. Нам непременно нужно убрать камень и спуститься в нору.
Сообщение о какой‑то норе Лондэка даже не удивило — у него уже не было сил удивляться или огорчаться. Ему хотелось одного — лечь на камни вверх лицом, закрыть глаза и уснуть. Но Змей Могашшин умел‑таки внушать ужас своим слугам. Достаточно было двух резких слов, и капитан уже чувствовал себя значительно бодрее. Валун поддался неожиданно легко, и даже солнце еще не клонилось к закату, когда трое мужчин стали осторожно спускаться под землю.
Путь был долог, но не труден. Змей Могашшин широко и уверенно шагал впереди всех, Лондэк двигался в центре, а Исфандат замыкал шествие, охраняя тыл. Изредка из боковых ответвлений выскакивали какие‑то существа, возможно, они были опасны, но старый маг испепелял их мгновенным движением руки — только вспышки зеленоватого пламени отмечали те места, где недавно стоял противник. А потом они пришли в маленькое помещение с круглым сводом. В самом центре этого подземного зала пылал костер высотой в два человеческих роста, и огонь в нем был ярко‑золотой, как солнце. Прямо в огне стоял треножник, и на нем лежали странного вида украшения. Лондэк не смог их разглядеть, глаза слепило от всполохов.
— Пять! — вскрикнул Змей Могашшин. — Пять талисманов!
И только сейчас капитан понял, что искали они именно эти украшения, а вовсе никакое не племя. И ему стало еще страшнее: Лондэк долгие годы служил у мага, но колдовства все же не выносил.
— Слышишь, как шепчут? — спросил Исфандат.
— Слышу. И тоже понимаю, что со всеми не справлюсь. Даже с двумя не справлюсь, только один смогу одолеть, и то — надолго ли?
— Дело твое, — сказал проводник. — Я свою часть соглашения выполнил, а теперь я тебе не советчик. У меня ума на такое не хватит.
Змей Могашшин долго собирался с мыслями, затем читал нараспев заклинания и лишь после этого осмелился протянуть руку, засунуть ее в самое пламя и вытащить оттуда одно из украшений. Здесь Лондэку почудилось, что остальные раздосадованно вскрикнули.
Маг надел на себя золотую цепь. На черной ткани его мантии светился странный талисман, изображающий двух монстров, сплетенных в страстном объятии…
— Говоришь, их там было пять? — жадно спросил Джоу Лахатал.
— Пять, великий.
— И что же было потом?
— Змей Могашшин стал велик и силен, он как‑то сразу весь изменился, словно талисман напитал его жизненными соками. Он простер руку и убил Исфандата золотым огнем. Чтобы тот не смог продать тайну этого места еще какому‑нибудь магу. Думаю, талисман сам потребовал от него этой жертвы. А меня он заставил забыть, как выглядит это место и что в нем находится. Я бы и не вспомнил никогда, но на мантикоре висело то самое украшение. Я увидел его, и тут же все всплыло в памяти.
— Значит, — молвил га‑Мавет, — Змей Могашшин оказался умнее остальных. Он понял, что не совладает с талисманом Джаганнатхи, и решил эту проблему иначе.
Распрощавшись с бывшими подданными Змея Могашшина и доблестным Лондэком, трое бессмертных отправились в Сонандан.
— Жаль Каэтану, — сказал Арескои. — Но без нее мы с мантикорой не справимся.
— С мантикорой‑то справимся, — поправил его Джоу Лахатал. — А вот с талисманом…
* * *
В ту ночь ей снился странный сон — сон о могуществе и силе. И были они такими, что власть, подаренная ей на короткий срок талисманом, добытым в пещере Медовой горы Нда‑Али, казалась игрушечной, ненастоящей и сиюминутной. Нечто ускользало от нее, трепеща на самом краю сознания, нечто, обещавшее в награду весь мир.
Каэ проснулась от злости на саму себя. Диковинный сон не был плохим, но ужасно непривычным. Когда‑то давно, когда часть ее существа была изгнана с Арнемвенда и скиталась в чуждом мире, ей снилось, что она умеет летать. Во сне все было предельно просто, все имело свой смысл и она совершала какие‑то привычные действия. Просыпаясь же, испытывала горькое разочарование, потому что уверенность в том, что она может полететь, оставалась, а вот секрет полета прочно забывался до следующей ночи.
Сейчас она чувствовала нечто похожее: будто ее божественная власть и могущество лежали рядом, на полу, возле постели, а она не могла ими воспользоваться. И причина этого была от нее скрыта.
Она спустила босые ноги вниз, ступила на серебристую шкуру горного льва, убитого в ее честь Зу‑Л‑Кар‑найном. От этого подарка было грех отказываться — император был счастлив преподнести его своей возлюбленной. Но Каэ все же не удержалась:
— Любишь меня ты, а лев в чем провинился?
Аита расхохотался, но шкуру все же оставил. Теперь она напоминала юной богине о том, что где‑то в далекой Курме молодой император мечтает о ней, как мечтают друг о друге обычные смертные.
— Ты — счастливое божество, дорогая Каэ, — сказал ей недавно Номмо. — Ты познала и человеческие, и нечеловеческие чувства, а такое редко кому удается. Ты не одинока. Тебя любят.
Каэ соглашалась. Альв говорил правду, однако жить от того было только труднее.
Воплощенная Истина вышла из своих покоев. На улице стояла теплая, влажная ночь, небо подмигивало созвездиями и соблазняло бархатной чернотой. О, как хотелось полететь! Сонливость прошла, а вот чувство беспокойства, которое она ощутила при пробуждении, напротив, усилилось. Где‑то что‑то произошло, и это событие отразилось на всем мироздании, пусть даже само мироздание об этом еще не подозревало. Перстень на пальце запульсировал алым.
— В чем дело, Ниппи? — спросила она.
Добытый с невероятным трудом на далекой Имане, этот перстень обладал удивительным свойством чувствовать талисманы Джаганнатхи — и не менее удивительной способностью портить нервы своему владельцу. Правда, Каэ и Зу‑Л‑Карнайн объединенными усилиями заставили его вести себя несколько приличнее, но порой ювелирное изделие начинало своевольничать. С недавних пор перстень обрел способность разговаривать с любым живым существом, находящимся в пределах досягаемости, и теперь был счастлив, чего нельзя сказать о большинстве живых существ.
— Нам скоро предстоит неприятное путешествие, — сказал Ниппи, подумав.
Каэ даже немного испугалась его лаконичности: это было плохой приметой.
— Пять талисманов из одного тайника, — доложил перстень минуту спустя. — Четыре все еще лежат себе в глуби болот, до них добраться пока можно. А вот пятый… Дракон меня съешь! Что же с пятым? Не вижу его, хоть потускней. Только чувствую, что он неразрывно связан с какой‑то химерой. Ну ничего, скоро тебе обо всем сообщат.
— А это ты откуда знаешь?
— А я чувствую три головы, в которых копошатся мысли о небезызвестных тебе талисманах. Они вот‑вот явятся сюда — и мысли эти приближаются, кошмарные и неприятные. Пожалуй, спрячь меня от греха подальше, а то ведь так и погибнуть можно на боевом посту! О, да это же сам Змеебог… Похоже, его что‑то крайне взволновало. Стой! Не прячь меня, мне уже интересно.
Пока Ниппи отдавал распоряжения Сути Сути, пока она внимательно вслушивалась в его болтовню, пытаясь извлечь из нее рациональное зерно, нагрянули гости. Перстень оказался прав.
С момента ее возвращения на Вард с далекой и коварной Иманы прошло так мало времени, что о нем вообще неудобно вспоминать. Оно не просто прошло, это время, а пробежало.
Правда, Зу‑Л‑Карнайн уже отправился назад, в Курму, управлять своей огромной империей; войско хортлаков, разбившее свой лагерь в пустынных предгорьях Онодонги, на противоположном берегу Охи, принесло Каэ клятву верности; а еще Интагейя Сангасойя успела отправить в Хартум — свое новое королевство — длиннющее письмо к тамошнему наместнику, барону Банбери Вентоттену, герцогу Талламору, и присовокупить к посланию пухлую поваренную книгу.
Храм Истины так радостно хлопал дверями и вспыхивал разноцветными огнями при ее приближении, что ей просто совесть не позволила и дальше отлынивать от своих основных обязанностей. Несколько суток подряд великая Кахатанна принимала Ищущих Истину, давая им ответы на незаданные вопросы. Она всегда немного страшилась этого занятия, боясь с ним не справиться, однако ее саму удивило количество людей, которым она сумела помочь.
