… Около костра было шумно и весело. Барнаба пытался исполнить трагическую балладу, но уже к середине его выступления слушатели стонали от смеха.
— Не приличествует бессмертным существам хихикать и громогласно хохотать. И вопить от восторга запрещается. Богам пристало быть безразличными, надменными, а также суровыми, жестокими, злобными и немного мстительными, — поучал Ниппи во весь голос, но это еще более распаляло веселье.
— Приятно видеть, что ты не теряешь присутствия духа, — сказал кто‑то над самым ухом у Каэ.
Она обернулась. Три фигуры в плащах с капюшонами стояли перед ней.
— Если ты знаешь, над чем смеешься, это благо. Если же смех твой бездумен, то это вред, — сказал Да‑Гуа.
— Ты надеешься выжить и победить? — спросил Ши‑Гуа по‑детски откровенно.
И Каэ с тоской подумала о том, что сейчас даже трех монахов она видеть не рада. Не стоит ей заранее знать о том, что шансов одолеть мантикору нет никаких.
— Мантикора боится дракона, — прошептал Ма‑Гуа.
Джоу Лахатал тревожно завертел головой: что‑то почудилось ему в шелесте листвы, но он никого вокруг не заметил.
— Мы пришли сказать тебе: прими странный подарок, прими нечеловечий дар, когда приспеет время. И дар сей спасет тебе жизнь, — поклонился Ши‑Гуа.
— Не жалей себя, каким бы диковинным образом ни подбиралась жалость к твоему сердцу, — сказал Да‑Гуа.
Ма‑Гуа молчал. Так, молча, и истаял в темноте.
— Странное чувство чьего‑то присутствия, — произнес с расстановкой Фэгэраш. — Ты не заметила, Каэ?
— Нет, — ответила она спокойно.
Слово «заметила» совсем не подходило к ситуации, и она отвергла его не кривя душой.
* * *
На следующий день вдали показались замшелые развалины.
— Что это? — заинтересовалась Каэтана. Она никогда еще не путешествовала по этой дороге, и груда камней привлекла ее внимание. Больше всего они напомнили ей святилище Тавроса Тригарануса в Тор Ангехе.
Резные колонны, украшенные изображениями птиц и крылатых колесниц, обрушенные порталы и мраморные фризы, едва различимые остатки квадратных и прямоугольных бассейнов, почти полностью засыпанных древесным мусором и каменными обломками, — все это некогда было прекрасным и неповторимым.
— Сколько себя помню, они здесь находились, — ответил Джоу Лахатал. — Какой‑то старый город.
Барнаба пожал плечами, показывая свою полную неосведомленность, но на его память как раз никто и не рассчитывал. Видимо, он это понял, потому что запальчиво заявил:
— А зато я помню столицу Шашехшу в соседней Вселенной…
— Это очень интересно, — поклонился ему Римуски, — но об этом лучше поговорить в другой раз. А вот здесь, если мне не изменяет разум, был когда‑то город — он сгорел во время первой войны с Мелькартом. И все люди в нем погибли страшной смертью. Долгое время здесь нельзя было жить — души непогребенных, неуспокоенных горожан бродили поблизости от родных пепелищ. Может, они никому и не желали зла, однако убивали любого, кто осмеливался здесь показаться, — вольно или невольно, но убивали. Но время все лечит, даже эти страшные раны затянулись.
— Никогда даже не слышал, чтобы здесь было опасно, — согласился Арескои. — Наверное, все уже улеглось.
— Ничто не может просто улечься, — сказал Мешеде. — Волна сделает по океану полный круг и вернется с другой стороны. И беспечный захлебнется в ней…
— Что нам в тех развалинах? — не то спросил, не то утвердил га‑Мавет. — Там даже смерть какая‑то дряхлая, тень от смерти, так скажу. Едем своей дорогой. Еще успеем пару миль одолеть…
— Талисман! — неожиданно пискнул Ниппи, сверкнув алым.
— Что?! — подскочил в седле Джоу Лахатал.
— Смерть сказал, что нам в этих развалинах, и я ему отвечаю: талисман, — пояснил перстень.
Был он последователен: когда установил для себя, что га‑Мавет относится к сильному полу, то и смерть стал считать мужчиной. Разницы между богом и явлением Ниппи не видел никакой.
Каэ спешилась. Хлопнула Ворона по крутой шее. Проверила, легко ли вынимаются из ножен Такахай и Тайяскарон, хотя это уже было лишним — мечи бы ее не подвели никогда.
— Я пойду, пожалуй, — сказала она, стараясь не глядеть ни на кого.
Чувство собственной бесполезности злит, бессмертных же — вдвойне.
— Я с тобой! — не выдержал Арескои, вскинув Ущербную Луну. Он хотел еще что‑то добавить, однако Каэ так на него взглянула, что Победитель Гандарвы смешался.
— Ты уж постарайся. — Богиня просительно взглянула на Барнабу. — Пару минут, не больше…
— Сделаю, — важно кивнул толстяк.
Больше говорить было не о чем, нужно было делать. И Кахатанна отважно полезла в какую‑то нору — единственный видимый путь в развалины древнего города.
Остальные стояли в понятном оцепенении: всей власти и всего могущества богов не хватило бы сейчас на то, чтобы ей помочь. Только Ниппи чувствовал себя вполне хорошо — долго было слышно, как он покрикивал веселым голосом:
— Правее! Левее! Еще левее! Осторожно!
— У‑ух! — произнес голос Каэ откуда‑то из‑под земли. И сразу следом началась перебранка:
— Я же сказал, левее!
— Тут стена!
— Это не важно! Он левее!
— Того и гляди, — прошептал га‑Мавет, — этот олух накличет беду.
— Вам все равно нельзя туда идти, — одернул бога Тотоя. — Если талисман Джаганнатхи получит власть над вашим разумом, ей придется сражаться с обезумевшим бессмертным. Поберегите ее…
… Песок с шуршанием осыпался. Каэ беззлобно ругнулась, подвернув ногу на оползающей куче. Перстень давал немного света, но легче от этого не становилось. Талисман, если верить Ниппи, находился слева, но прохода там не было. Она обшаривала руками стены, пытаясь найти хоть какую‑нибудь щель. Но судя по всему, была перед ней сплошная каменная кладка, сложенная на совесть. Еще пару эпох она могла бы простоять, пережив и нынешних богов, и их потомков.
— Налево! — сварливо сказал Ниппи.
— Некуда!
— Кто из нас богиня? — разозлился перстень. — Этого не могу, того не могу. Зачем вообще из людей было уходить?
— Я бы с радостью обратно…
— Кто мешает? — огрызнулся перстень. — Ну и куда мы идем? Теперь он остался далеко позади!
Каэ свирепо думала о том, что по части подземелий скоро станет признанным специалистом — она уже достаточно по ним постранствовала.
— Теплая кровь, сильная кровь, — явственно произнес кто‑то в темноте перед ней.
— Спасибо за комплимент. Только тебя это не касается, — спокойно ответила она.
Тон говорившего с нею был до прозрачности ясен: кровь ему была просто необходима.
— Я дам тебе то, что ты ищешь, а ты мне совсем немножко своей крови, — предложил голос.
— Выходи, поговорим. — Каэ легко вытащила из ножен Такахай. А второй меч не рискнула: проход был слишком узок, и двум клинкам здесь было не разгуляться.
Говоривший не заставил себя ждать и неслышно появился из‑за груды камней и битого кирпича. Богине не положено терять сознание при виде монстров и чудищ: вот Каэ и не потеряла его, хотя сделала бы это с превеликим удовольствием. Облик того, кто обратился к ней в темноте подземелья, был, мягко говоря, омерзителен.
Огромный червеподобный отросток колебался над головой серой мумии, которая с трудом передвигалась по неровному полу подземелья. Когда‑то это был мужчина — высокий и широкий в кости. Наверное, когда он был живым воином (об этом свидетельствовали остатки доспехов, еще не до конца источенные временем), равных ему трудно было сыскать. Но теперь любая участь казалась завиднее. Высохший, представляющий собой обтянутый пергаментной, потрескавшейся кожей скелет с лысым черепом на вытянутой шее, он все еще существовал. Даже глаза у него были — яркие, голубые, болезненно блестящие. И стыла в этих глазах вселенская тоска.
Нижней челюсти, а также большинства зубов на верхней у мумии не было; кожа в этом месте обрывалась и висела лоскутами.
Завидев Каэ, воин попытался делать ей отчаянные знаки, будто бы изгоняя ее из своей подземной тюрьмы, но его хозяин‑наездник злобно зашипел.
Мясисто‑розовый отросток колебался за спиной несчастной мумии. Он вырастал прямо из позвоночника этого полуистлевшего тела и нависал над ним. Вокруг рта мерзкого существа шевелились бесчисленные щупальца: наверное, ими он хватал жертву, высасывая из нее кровь.
Каэтана ушла бы отсюда, она бы оставила и талисман Джаганнатхи лежать в этой темноте до Последнего дня жизни мира, но острое чувство сострадания к несчастному существу, носившему на себе червя, ее остановило. Та решительность, с какой немое создание пыталось выгнать ее отсюда до того, как она станет очередной жертвой его хозяина, та отвага, с которой он пытался противостоять злой воле своего победителя, требовали соответствующего вознаграждения.
— Кровь, теплая сильная кровь! — извивался червь в возбуждении.
