Лаврентий Павлович назвал настоящую фамилию Гейне — Александр Петрович Демьянов. Эта фамилия была мне известна, и я не мог не отдать должное тому мастерству, той предусмотрительности, с какой был выбран агент. Не «липой», не «легендой» его снабдили, а все было настоящим, биография такая, с которой самый вроде бы прямой путь к немцам.
Несколько поколений семейства Демьяновых верой и правдой служили царю. Причем один из корней был немецким. Другой — казачьим. Прадеду нашего агента до революции даже памятник стоял на Кубани. Отец — офицер, умер от ран во время первой мировой войны. Дядя возглавлял контрразведку белогвардейцев на Северном Кавказе, после гражданской войны был сослан в Сибирь, где и скончался. Так что нашему Гейне — Александру Демьянову — ничего не надо было выдумывать. Ну, и естественно, натерпелся Александр от советской власти, от большевиков: притесняли его и мать, арестовывали, институт не позволили окончить. Скрыл Александр от немцев только один факт: еще в 1930 году он дал согласие добровольно сотрудничать с ГПУ «с целью предотвращения террористических действий и шпионажа в СССР со стороны известных его семье деятелей белой эмиграции», — такая была формулировка.
Берия показал фотографию. Интеллигентное лицо, не лишенное аристократизма. Прямой, римского типа нос, высокий лоб, аккуратная простая прическа, спокойный взгляд человека без чрезмерных претензий, но знающего себе цену. Небольшая, аккуратная щеточка усов давала если не налет фатовства, то некоего артистизма. Но ничего, к месту были усики на своеобразном продолговатом лице. Этой продолговатостью он даже походил на меня в молодости, только к растительности на челе я всегда относился скептически.
— Такое впечатление, будто встречал его.
— Вполне может быть, — согласился Берия. — До войны Демьянов работал на должности инженера в Главкинопрокате, квартира в центре Москвы. Общительный. Театрал, с актерами на короткой ноге. Компанейский. Конным спортом увлекается, тренировался в манеже. Бегами не брезговал. Дружен с сыновьями Качалова и Москвина, а это ребята бойкие и озорные. С ними бывал в доме маршала Шапошникова.
Вот оно что! Жена Бориса Михайловича — милейшая Мария Александровна, — многие годы связанная с Большим театром, издавна примечала артистическую молодежь, не всегда, естественно, отделяя зерно от плевел, талант от околотеатральной богемы. Сам Борис Михайлович вполне терпимо относился к увлечению жены.
— В чем заключается ваша просьба? — спросил я.
— Надо поговорить с товарищем Шапошниковым. Просто, по-дружески. Вы же знаете его щепетильность, а нам не желательно получить отказ.
— Не совсем понимаю.
— Хорошо, если Александр Демьянов будет состоять при маршале Шапошникове для поручений. Демьянов — кавалерист, нужное воинское звание ему присвоим. В дом к Шапошниковым он вхож. Тут все естественно, без натяжек. Только согласился бы маршал.
— Смысл?
— Большой и разный. Близость к Шапошникову неизмеримо повысит авторитет Макса в глазах немцев, придаст особый вес его сообщениям. Они пойдут не в средние звенья разведки, а сразу к высшему руководству. Еще бы: сведения из мозгового военного центра, — усмехнулся Лаврентий Павлович. Сообщения будут готовить наши люди и согласовывать с товарищем Шапошниковым. Чтобы было правдиво, но и чтобы ценная информация не утекла.
— Между Сциллой и Харибдой… Проскользнет что-то важное — своих подведешь. Пойдет мелочевка, неправда — немцы почувствуют фальшь… Конечно, Борис Михайлович лучше других ощущает грань между слишком и почти…
— Так вы поговорите с ним, Николай Алексеевич? Пусть не побрезгует нашим черным хлебом. Дело стоит того… Если ему неприятно, может не встречаться с Демьяновым. Нам важно, чтобы Демьянов числился при маршале и чтобы Шапошников знал содержание сообщений… Это не только моя просьба, — Берия многозначительно повел головой в сторону двери, за которой находился Сталин.
— Постараюсь, — сказал я.
Правильный путь выбрал Лаврентий Павлович. У Берии или у его представителя доверительный разговор с Шапошниковым не получился бы. Предложение особых органов могло бы даже оскорбить, обидеть его: не вербуйте, дескать, в агенты. Иосиф Виссарионович вообще не стал бы касаться такой темы. Но неофициальная товарищеская беседа — совсем другой коленкор.
К Борису Михайловичу я отправился в тот же вечер. Посидели, попили чайку. Он понял меня с первых же слов. Уточнил некоторые подробности и ответил примерно так: готов делать все, чтобы скорей покончить с кровопролитием и разрушениями, с бедами войны. Согласен вести игру с германским командованием по самому большому счету. Но общаться по этому вопросу будет только с хорошо известными товарищами из Генерального штаба, с Василевским или Штеменко… Дверь, значит, была приоткрыта. Я же, выполнив свою часть задачи, отошел в сторону.
Крупномасштабная игра по дезинформации высшего германского руководства, начавшись в сорок втором году, продолжалась потом до конца войны, и маршал Шапошников, пока мог, принимал в ней участие: всего лишь сорок четыре дня не дожил он до великой Победы. Немецкое командование всегда «знало» мнение Шапошникова по тем или иным проблемам, чем он занимается, о чем беседует с окружающими, чем озабочен. Источника, более близкого к Ставке, к самому Сталину, у гитлеровцев не было.
Тонкой и сложной была эта игра, в которой малейший просчет грозил полным провалом. Условно-правдивые материалы готовил в Генштабе один человек — Сергей Матвеевич Штеменко. Почему правдивые условно? Да потому, что все сообщения, поступавшие через Демьянова к немцам, подтверждались реальными событиями, но… Сообщалось, к примеру, о нашем предстоящем наступлении, указывалось место и время. И наступление действительно начиналось. Однако было оно (даже большое по размаху) лишь второстепенным, отвлекающим внимание противника от нашего главного удара. Ну и тому подобное…
Дважды Макс переходил линию фронта, лично доставлял немцам особо важные документы и сведения. Получал инструкции. Доверие завоевал полное. При последней встрече с руководством абвера Максу был торжественно вручен «Железный крест». По времени это почти совпало с награждением агента Гейне орденом Красной Звезды.
Германская разведка гордилась тем, что сумела внедрить Макса в самый центр советского военного руководства. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер регулярно читал его донесения. И вообще, ни одно важное решение в Берлине не принималось без учета последних сведений, полученных от «лучшего разведчика второй мировой войны», как считали, да, пожалуй, и сейчас считают в Германии. Восторженно пишут там о деятельности Макса. Печатаются статьи, серьезные исследования, книги. Историки научные степени получают, не догадываясь о том, что Макс — надежнейший агент Гейне из Четвертого управления НКВД НКГБ СССР, которое долго и весьма успешно возглавлял молодой генерал Павел Анатольевич Судоплатов. А сам Макс-Гейне, то есть Александр Петрович Демьянов, славный представитель русского офицерского рода, после войны жил себе спокойно в Москве, не пропускал театральных премьер, слыл среди друзей-артистов человеком очень порядочным, не только любителем, но и знатоком театра. Актером, конечно, его не считали, а ведь какую великолепную роль сыграл он на сцене театра самой великой войны!
Замечательного неизвестного актера Демьянова уже нет среди нас. Он скончался в 1975 году.
9
Часто случается так: ушел человек с должности (даже хороший работник с высокого поста) и словно не было его, забыли о нем, припоминают по случаю. Новая метла метет в свое удовольствие. А вот история с Шапошниковым — веское подтверждение того, что не место красит человека, а человек место. Должен, по крайней мере, красить. Командир отошел от компаса, но выученный им экипаж продолжал успешно выдерживать курс, будучи уверенным, кстати, что всегда может получить поддержку, дельный совет. В Ставке витали идеи Шапошникова, в войсках и в Генеральном штабе трудилась целая плеяда взращенных им специалистов. И вообще, Генштаб наш был в ту пору лучшим в мире, что и подтвердила победа над Германией, чей Генштаб прежде всегда признавался сильнейшим, слыл генератором передовой военной мысли, теоретических и практических разработок. «Школа Шапошникова», — как уважительно говаривал Сталин, оказалась значительно выше пресловутой германской школы.
В июле 1942 года, когда определились цель и направление немецкого наступления, когда в короткий срок погибли почти все наши танковые резервы, Борис Михайлович предложил Ставке провести отвлекающую операцию на центральном участке, там, где враг находился близко к Москве. Сталин сказал с долей удивления и укоризны:
— Не вы ли настоятельно убеждали нас в необходимости преднамеренной стратегической обороны? А теперь говорите о наступлении.
