Это не все, далеко не все. В тылах армии сосредоточивалась фронтовая подвижная группа, которая должна была войти в брешь, пробитую пехотой, и развивать прорыв в направлении на Сычевку. В леса в районе станций Шаховская — Княжьи Горы выдвинулись 6-й танковый корпус генерала А. Л. Гетмана (осенью воевавшего под Каширой), 8-й танковый корпус генерала М. Л. Соломатина и 2-й гвардейский кавалерийский корпус, которым после гибели Л. М. Доватора командовал генерал В. В. Крюков. Лесные массивы были наполнены людьми, лошадьми, техникой. И при всем том немцы ничего не заметили, не узнали. Смею утверждать, что именно практический опыт, полученный при подготовке погорело-городищенской операции, помог нам через несколько месяцев скрытно сосредоточить большие массы войск под Сталинградом и нанести там по врагу удар столь же внезапный и дробящий, как это было в 20-й армии. Не было бы такого опыта у Погорелого Городища, не было бы таких успехов у Сталинграда.
Вот лишь некоторые элементы отработанной тогда нами оперативной маскировки. Начнем с того, что никакой документации не велось, письменных приказов или распоряжений не отдавалось. Боевой приказ по армии и плановые таблицы были доведены до исполнителей лишь перед самым началом наступления. А до этого было так. Командующий 20-й армии генерал-лейтенант М. А. Рейтер и начальник штаба армии генерал-майор Л. М. Сандалов были вызваны в штаб Западного фронта. Жуков устно поставил перед ними задачу, а Соколовский ответил на все вопросы, познакомил с подробностями. Таким же образом указания спускались вниз по инстанциям, но лишь в той степени, в которой они касались того или другого исполнителя. Каждый знал только свой участок работы. Разведка боем не проводилась, зато оборонительная полоса противника была сфотографирована с воздуха и тщательно изучена. Командиры дивизий, бригад, полков на местности уточняли свои действия вместе с командирами поддерживающих частей. Но только мелкими группами. Выходили на передний край до рассвета и не более, чем по четыре человека. Все в солдатском обмундировании. Наблюдение вели весь день, а ночью — обратно в тыл. Уточняли исходные районы для атак, разграничительные линии, места переправ через реку, проходы в минных полях.
Повезло с командующим армией. Макс Андреевич Рейтер, весной сменивший на этом посту генерала Власова, фантазиями не отличался, пороха не изобретал, но слыл добросовестным, по-немецки педантичным исполнителем, способным организатором и требовательным начальником в отведенных ему рамках. Имел склонность к штабной работе. Подготовкой погорело-городищенской операции занимался охотно, со свойственной ему скрупулезностью, провел ее хорошо, чем и заслужил выдвижение на более высокую должность.
Генералы Рейтер и Сандалов, по совету Шапошникова, удачно выбрали место для нанесения главного удара: десятикилометровый участок южнее районного центра Погорелое Городище, с тем, чтобы в дальнейшем разгромить противника между реками Держа, Вазуза и Гжать. Линия фронта, кстати, на участке прорыва проходила по реке Держа, это несколько осложняло первый этап операции, зато немцы там, за водной преградой, были уверены в своей неуязвимости и беспечны.
Все до мелочей определили Рейтер с Сандаловым: действия первых и вторых эшелонов, использование резервов, нанесение отвлекающего удара на левом фланге, порядок ввода в прорыв подвижных групп… Каждая стрелковая дивизия должна была прорывать фронт на участке от двух до двух с половиной километров, имея впереди два стрелковых полка, а третий полк во второй линии. Примерно так же строились боевые порядки батальонов и рот. Волна шла за волной, подкрепляя и наращивая удар. Пехоту поддерживали 225 танков и около тысячи артиллерийских орудий и минометов, не считая реактивных установок. По 120 стволов на километр фронта — такая плотность была впервые достигнута нами с начала войны! Опыт сосредоточения и использования артиллерии тоже весьма пригодился вскоре под Сталинградом и в других сражениях. Ну и, конечно, вся эта большая работа проводилась не только штабом и командованием 20-й армии, не только штабом Западного фронта под руководством В. Л. Соколовского, но и при активной поддержке Генерального штаба, при зорком догляде заместителя Наркома обороны маршала Шапошникова. С привлечением большой группы штабных работников разных родов войск.
Сталин и Жуков погорело-городищенской операцией почти не занимались, их внимание было приковано к неудачно развивавшимся событиям на юге. Так что Погорело-городищенское сражение готовилось и проводилось не столько строевым командованием, сколько штабниками, и в этом тоже его своеобразие.
Зачинатель операции Борис Михайлович Шапошников, чей рабочий режим был ограничен самим Сталиным, настолько близко к сердцу принимал происходившее, что не смог усидеть в Москве и, махнув рукой на здоровье, в автомашине отправился в 20-ю армию. На только что созданный неподалеку от Княжьих Гор вспомогательный пункт управления Западного фронта, где уже находился Василий Данилович Соколовский, фактически командовавший теперь этим фронтом, замещая занятого в Москве Жукова. В машине Шапошникова нашлось место и для меня: он попросил отправиться с ним. Не без расчета на то, чтобы смягчить недовольство Сталина, весьма не одобрявшего поездок руководителей высокого ранга к линии фронта, всегда связанных с определенным риском. Тем более выезды по собственной инициативе. Но мы с Шапошниковым надеялись на то, что путь недалек и обернемся быстро.
Поскольку мы, как и все, обязаны были соблюдать маскировку, то и экипировались соответствующе. Борис Михайлович обрядился в форму военного юриста среднего ранга, а я — в форму военного врача: что оказалось под рукой. Ну и плащ-палатки. Гимнастерка была тесна Борису Михайловичу, рукава коротковаты, выглядел он в таком наряде непривычно: моложе и как-то несерьезно. Да и я, пожалуй, не лучше.
День был пасмурный, дождливый. Ехали, не опасаясь авиации. За Волоколамском на коротком привале перекусили, подкрепились: Шапошников лекарствами, я содержимым своей фляги. Дорога пошла незаметней, нахлынули воспоминания. Борис Михайлович, оказывается, знал моего однокашника по училищу и сослуживца штабс-капитана Станислава Прокофьева. В пятнадцатом году Стаса завалило землей при разрыве немецкого «чемодана». Лишь через пять суток нам удалось разыскать, откопать его труп.
Мы, друзья боевого офицера, подшучивали, бывало, над увлечением Стаса: все свободное время до войны и даже на войне отдавал он любимому занятию — топонимике, изучал географические названия и все, что связано с ними. Но, подшучивая, понимали, что увлечение это для офицера отнюдь не самое бесполезное, всем нам, особенно штабникам, артиллеристам, топографам, приходилось часто иметь дело с географическими картами, «прочитывать» их. И вот выяснилось, что Стас Прокофьев статьи когда-то печатал в специальных журналах, Шапошников помнил их, а одной воспользовался совсем недавно, обдумывая предстоящую операцию. Той статьей, в которой Прокофьев описывает топонимические особенности обширного района, простирающегося западнее и юго-западнее Москвы, где в старину обитало большое племя, большая община людей зарождающейся Руси. Даже по одним только старым географическим названиям можно очертить определенный круг, связанный, кстати, с типом местности, растительным покровом, климатическими условиями. Сколько одинаковости, созвучности в названиях! Речки Лузы (московская и гжатская), Вазуза, Зубцов, Зуша, Клязьма, Калязин, Вязьма, Гжатск, Осуга, Можайск, Ярцево, Руза (в некоторых источниках Руса), две Тарусы (город и речка, разделенные многими километрами. Читай: Та-Руса). Нашел Шапошников в статье даже описание речки Держа, того отрезка ее южнее Погорелого Городища, где намечен был наш прорыв. Ширина Держи там от 50 до 30 метров, глубина кое-где до 2 метров, но много и мелких перекатов, бродов с каменистым дном, удобных для форсирования. Однако во время дождей (а лето как раз было дождливым) уровень воды поднимается на 50–70 сантиметров, а иногда и до метра…
Повздыхали, пофилософствовали мы с Борисом Михайловичем о странностях бытия. Давно уж истлело в земле тело Станислава Прокофьева, даже могила затеряна, не осталось ничего материального, а нечто эфемерное, мысли его, соображения его, плоды работы мозга прошли сквозь время, живут, приносят пользу. И сейчас, во Второй мировой войне, штабс-капитан Прокофьев продолжал вместе с нами сражаться с германцами. В ушах, у меня, как наяву, звучал его звонкий веселый голос с часто повторявшейся присказкой: «Эх, Руза-Вазуза!»
10
На вспомогательном пункте управления штаба Западного фронта нас встретил Василий Данилович Соколовский. Человек спокойный, рассудительный, он не мог на этот раз скрыть своей озабоченности. Двое суток в районе намеченного прорыва шли проливные дожди. Броды на реке Держа затоплены, болота разбухли, почва размокла, на проселках застряли сотни автомашин с боеприпасами. Пехота и артиллерия заняли исходное положение, а вот подвижные группы, танки и конница, выдвинуться на свои рубежи не успели. Им требуются еще сутки. К тому же наступление, начатое накануне правым соседом, успеха не принесло, развивается вяло и грозит заглохнуть. Понимая всю сложность положения, Соколовский своею властью перенес начало операции на 4 августа, полностью сохранив при этом плановую таблицу боя для всех родов войск, в том числе для авиации. О своем решении сообщил Жукову и Василевскому, но ответа пока нет.
