— Разве мы не собираемся сделать их, Генри? — спросил Виктор, когда Бен вылезал из подземелья. Оба тяжело дышали.
— Мы их сделаем, — ответил Генри, не сводя глаз с ненавистного жирдяя. «Еще один любитель бить по яйцам. Я тебе ударю по яйцам так, что ты сможешь носить их, как серьги, жирная падла. Подожди и увидишь, что так и будет». — Не волнуйся.
Жирдяй помогал сучке вылезти из ямы. Она тревожно огляделась, и на мгновение Генри решил, что она смотрит прямо на него. Но потом ее взгляд сместился в сторону. Парочка пошепталась, направилась к подлеску и исчезла из виду.
— Пошли. — Генри поднялся, когда треск веток и шуршание листьев стихло. — За ними. Но идем тихо и близко не подходим. Я хочу взять их всех.
Втроем они пересекли поляну, пригнувшись, зыркая во все стороны, словно разведчики в тылу врага. Рыгало остановился, чтобы заглянуть в клубный дом, и изумленно покачал головой.
— Я же сидел у них на голове.
Генри нетерпеливо махнул рукой, предлагая не задерживаться.
Они шли по тропе, чтобы не шуметь. Половина пути до Канзас-стрит осталась позади, когда сучка и жирдяй, держась за руки («Ну не клево ли?» — чуть ли не в экстазе подумал Генри), появились буквально перед ними.
К счастью, спиной к Генри и его компании, и никто из них не оглянулся. Генри, Виктор и Рыгало застыли, а потом сошли с тропы в кусты. И вскоре Бен и Беверли превратились в две рубашки, едва видимые сквозь зелень. Троица продолжила преследование… осторожно. Генри вновь достал нож и…
9. Генри подвозят — 2:30
…надавил на хромированную кнопку на рукоятке. Лезвие выскочило. Генри мечтательно посмотрел на него. Ему нравилось, как звездный свет играл на стали. Он понятия не имел, сколько прошло времени. Теперь он то уплывал из реальности, то возвращался в нее.
Какой-то звук вторгся в сознание Генри и начал нарастать. Шум автомобильного двигателя. Он приближался. Глаза Генри раскрылись в темноте. Он крепче сжал нож, ожидая, что автомобиль проедет мимо.
Не проехал. Свернул к тротуару за зеленой изгородью и остановился, двигатель теперь работал на холостых оборотах. Поморщившись (живот у него затвердевал; уже стал как доска, и кровь лениво сочилась меж пальцев, обретя вязкость кленового сока в период его сбора, который начинался в конце марта или в начале апреля), Генри поднялся на колени и чуть раздвинул жесткие ветки зеленой изгороди. Увидел свет фар и силуэт автомобиля. Копы? Его рука сжимала нож и расслаблялась, сжимала и расслаблялась, сжимала и расслаблялась.
«Я прислал за тобой автомобиль, Генри, — прошептал голос. — Вроде такси, ты понимаешь. В конце концов, нам как-то надо побыстрее доставить тебя в “Таун-хаус”. Ночь проходит».
Голос издал сухой смешок и замолчал. Остались только стрекот цикад да шум работающего на холостых оборотах двигателя. «Похоже, у него глушитель “бомба с вишнями”»,[323] — рассеянно подумал Генри.
Он неуклюже поднялся и вновь вышел на дорожку, ведущую к парадному входу в семинарию. Выглянул из-за изгороди. Не легавомобиль: никаких мигалок на крыше и обводы другие. Обводы… старой модели.
Генри вновь услышал хихиканье… а может, это ветер шелестел листвой.
Он вышел из тени изгороди, прополз под цепью, вновь поднялся, направился к автомобилю, который появился в этом черно-белом полароидном мире лунного света и непроницаемых теней. Выглядел Генри ужасно: джинсы, чуть ли не до колен пропитавшиеся кровью, почерневшая от крови рубашка, белое пятно лица под короткой казенной стрижкой.
На пересечении дорожки и тротуара Генри вновь всмотрелся в автомобиль, пытаясь понять, кто за рулем. Что это за автомобиль, Генри уже понял — тот самый, который мечтал приобрести его отец: «Плимут-Фьюри» модели 1958 года. Автомобиль был красно-белым, и Генри знал (отец частенько говорил ему об этом), что под капотом урчит двигатель «V-8 327» мощностью в 255 лошадиных сил, способный разогнать «Фьюри» до скорости семьдесят миль в час за девять секунд, подавая высокооктановый бензин через четырехкамерный карбюратор. «Я собираюсь купить этот автомобиль, а потом, когда я умру, меня могут в нем похоронить», — обожал говорить Буч… да только, разумеется, автомобиль этот он не купил, а похоронили его за счет штата, после того как Генри, бушующего и кричащего о монстрах, увезли в дурдом.
«Если за рулем он, не думаю, что я смогу сесть в машину», — подумал Генри, сжимая нож, пьяно покачиваясь из стороны в сторону, глядя на силуэт на водительском сиденье.
Потом пассажирская дверца «Фьюри» распахнулась, зажглась лампочка под крышей, и водитель повернулся к нему. Рыгало Хаггинс. Лицо его оставляло желать лучшего. Один глаз вытек. Через гниющую дыру в пергаментной щеке виднелись почерневшие зубы. На голове Рыгало красовалась бейсболка «Нью-йоркских янки», которую он носил в тот день, когда умер. Он развернул ее козырьком назад. Серо-зеленая плесень обрамляла козырек.
— Рыгало! — воскликнул Генри, и дикая боль пронзила живот, заставив его вскрикнуть вновь, уже без слов.
Мертвые губы Рыгало разошлись в усмешке, пойдя беловато-серыми трещинами. Он протянул скрюченную руку к открытой дверце, приглашая садиться.
Генри замялся, а потом, волоча ноги, обошел «Фьюри» спереди, проходя мимо радиаторной решетки, протянул руку, чтобы коснуться эмблемы на капоте, как делал всегда, когда отец мальчишкой брал его в демонстрационный зал в Бангоре, чтобы посмотреть на точно такой же автомобиль. Когда он добрался до пассажирской стороны, мягкая волна серого накрыла его, и ему пришлось схватиться за открытую дверцу, чтобы не упасть. Он постоял, опустив голову, тяжело дыша. Наконец мир стал прежним — по крайней мере частично, — и он смог обогнуть дверцу и плюхнуться на сидение. Боль вновь вгрызлась в живот, свежая кровь выплеснулась на руку. Она напоминала теплое желе. Генри откинул голову и скрипнул зубами, жилы на шее натянулись. А потом боль чуть отпустила.
Дверца захлопнулась сама собой. Лампочка под крышей погасла. Генри увидел, как разлагающаяся рука Рыгало взялась за ручку переключения скоростей и врубила первую передачу. Белые суставы блестели сквозь прогнившую кожу на костяшках пальцев.
«Фьюри» покатил по Канзас-стрит к холму Подъем-в-милю.
— Как поживаешь, Рыгало? — услышал Генри свой голос. Глупый, конечно, вопрос — Рыгало здесь быть не мог, мертвецы автомобили не водят, — но ничего другого в голову не приходило.
Рыгало не ответил. Единственный запавший глаз смотрел на дорогу. Его зубы неприятно поблескивали сквозь дыру в щеке. До Генри вдруг дошло, что от старины Рыгало смердит. Старина Рыгало вонял, как большое ведро гнилых помидоров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
