— Ничего, — Клим усмехнулся. — Темпераментной женщине прощается многое.
— А, черт… — повторила Ханна. — Слушайте. Мне кажется, что мы оба не возражали бы дополнительно обсудить вопрос моего темперамента. Но если вы будете вести себя, как дурак, такой возможности может и не представиться. Я ясно выражаюсь?
— Гм… — ответил Клим нерешительно. — Надеюсь, что понял вас правильно.
— Обещайте мне ничего не предпринимать, пока я не приеду. Обещаете?
— Постараюсь.
— Смотрите же. Все.
Она повесила трубку. Теперь уже ничто не отвлекало Клима от его мыслей. В голове у него вертелись слова из дроровой записки: «…от имени Шимона из Бейт-Цайды и Йоханана бен Зевадия…» Клим вынул из нагрудного кармана листок и вгляделся в буквы, напоминающие птичьи следы на морском песке. «Там такое, такое… как в кино…»
— Как в кино… — повторил он вслух. — Как в кино. Что это значит?
Сердце вдруг неприятно кольнуло, будто комариным хоботком. Испугался, а? А что, если… Клим решительно передернул плечами, отгоняя комара, но тот отказывался улетать, вился вокруг, противно жужжа и требуя, чтобы Клим дослушал его комариную песню. А что, если и это окажется лажей? Как в кино… Что тогда станешь делать? Куда денешься?
Клим отмахнулся. Глупости. С чего это вдруг? Разве не этого ты искал? Ну?.. Этого, конечно этого. Нужно скорее получить перевод, чтобы уж никаких сомнений. Жаль, что с Дрором уже не поговорить, он-то прояснил бы. Как в кино… тьфу!
Так. Профессор Школьник. Тот самый, светило с мировым именем… вон, его книжки на полке. Позвонить? Наверняка его телефон есть в справочнике Иерусалимского университета. Клим набрал номер. Как в кино… — вертелось у него в голове. — Какая-нибудь дешевая интрига, как в паршивом голливудском сериале. Что ты тогда станешь делать?
Он бесчувственно продрался через несколько коротких разговоров, цепляющихся друг за дружку, как звенья одной цепочки. Вот и главное звено, первое, наиважнейшее… как свиток…
— Алло.
— Профессор Школьник? — Клим говорил по-английски. — Меня зовут Адриан Стойка. Я ассистент доктора Дрора Яари. Вы, наверное, уже слышали…
— Да-да. Ужасная трагедия. Мне рассказали буквально час тому назад.
— Видите ли… не знаю, сообщили ли вам и эту деталь, но он погиб по дороге к вам. Спешил показать фотокопию одной крупной находки.
На том конце линии воцарилось молчание. Клим немного подождал.
— Алло? Профессор?
— Это ужасно, — глухо ответил Школьник. — Ужасно.
Клим смущенно кашлянул. Он ожидал несколько другой реакции.
— Ээ-э… вы уверены, что не хотите посмотреть на то, что он вез? Я мог бы подвезти это вам прямо сейчас.
— Посмотреть? — растерянно переспросил профессор. — О чем вы? Прямо сейчас? Дрор еще даже не похоронен… как можно…
— Профессор, — сказал Клим, придав голосу непререкаемую твердость. — Он сам бы этого хотел. Я позвонил вам только для того, чтобы исполнить его последнюю волю. Последнее желание умирающего. Впрочем, если вам кажется…
— Подождите, господин…
— Просто Адриан.
— …Адриан. Вы, видимо, правы. Привозите вашу фотокопию… — Школьник замолчал, хотя по голосу слышно было, что он хочет еще что-то добавить, но сомневается, стоит ли.
— Да? — помог ему Клим.
— Когда поиск становится страстью, человек уже не смотрит ни под ноги, ни по сторонам, — проговорил Школьник с горечью. — Только вперед. Дрор был таким, светлая ему память.
— Не только Дрор… — неожиданно для себя сказал Клим.
— Конечно, конечно… — профессор неопределенно хмыкнул. — Не имею честь быть с вами знакомым, Адриан, но трудно не расслышать эти интонации и в вашем голосе. Приезжайте. До шести я на кафедре.
Клим нажал на кнопку «end». Мобильный телефон подрагивал у него в руке. End. Конец. Вот и все. Последняя остановка. Амит вернется в четыре. Ты одолжишь у него машину, он не откажет. А откажет, возьмешь в другом месте. Когда поиск становится страстью, человек уже не смотрит ни под ноги, ни по сторонам, только вперед. А твой поиск уже давно стал страстью, не так ли? Ай да профессор! Оказывается, он переводит не только древние тексты… Хотя, как сказать: твой личный текст, возможно, еще древнее того, медного.
Того, медного, в котором ты рассчитываешь найти последний ответ. В котором вместо ответа может оказаться какая-нибудь дежурная лажа, многословных образцов которой ты уже начитался тоннами. Вон они, на полках: Августин, Боэций, Аквинат, Паскаль, Кант, Гегель, Кьеркегор, Флоренский, Ясперс… мощные замки, прекрасные дворцы, висящие в воздухе, изощренное мастерство метода, скрывающее отсутствие смысла. Что нового добавят тебе Шимон из Бейт-Цайды и Йоханан бен Зевадия? Как в кино…
Снаружи послышался автомобильный сигнал; Клим выглянул из вагончика. Сияющий Амит смотрел на него из окошка слегка потрепанного, но совсем еще крепкого джипа песочного цвета.
— Привет, затворник! Отдыхаешь? Смотри, какую нам тачку выдали взамен того старья! Настоящая «суфа»! Сто восемьдесят лошадей! Зверь-машина! И на спидометре всего полтинник. Новье! Хочешь прокатиться?
Клим невольно улыбнулся и сам — зеркальным отражением амитовой улыбки.
— А что, можно? Я бы в Иерусалим съездил…
Уже произнеся это, он вдруг понял, что хочет, чтобы Амит отказал. Но тот, казалось, даже обрадовался его просьбе.
— Какие проблемы, брат! Конечно, езжай… Да если бы ты не припарковался на том обрывчике… ты что… бери, до завтрашнего утра, до шести. Годится?
Клим кивнул. Все один к одному. Конечная остановка приближалась с пугающей быстротой. Он выехал из Михмаса, когда еще не было четырех. Небо над пустыней расчистилось, джип и в самом деле катил легко, теплым зеленоватым светом мерцали циферблаты, под ладонями пружинила удобная оплетка руля, радио пело про дождь, который должен приходить вовремя, как цветы весной, как сын после долгой отлучки. Все должно приходить вовремя, Клим, и конечная остановка — тоже. Ты никогда не боялся искать, отчего же ты так боишься найти? Гм… понимаешь, это разные умения. Совсем разные.
Впереди показался перекресток, выезд на первое шоссе. Иерусалим направо. Еще полчаса неторопливой езды. Слева, со стороны моря, к перекрестку мчался тяжелый грузовик, похожий на тот, под который вчера чуть не въехала Ханна. Похожий? Или тот же? Как говорит Ханна, в последнее время есть чересчур много совпадений. Пора, Клим. Все должно приходить вовремя. Он нажал на газ.
Ханна начала звонить около пяти, не дождалась ответа, тут же помчалась в Михмас и уткнулась в пробку, где простояла еще полчаса. Встречное движение тоже было перекрыто. Расказывали о катастрофе: «суфа» и грузовик, есть жертвы. «Не сходи с ума, — приказала она самой себе. — В Михмасе нет ни одной „суфы“… Он спит. Или отключил телефон.»
Затем началось движение — медленное, небольшими порциями: полиция пропускала машины в обе стороны по одной полосе. К шести часам Ханна добралась до перекрестка, где рябило от разноцветных мигалок: синие милицейские, красные медицинские, оранжевые пожарные, желтые армейские… Там же, задрав в небо закопченную кабину, стоял грузовой фургон, похожий на гусеницу с переломленной шеей. Под ним сварщики возились с обгорелой грудой металлолома, когда-то бывшей автомобилем.
В Михмасе нет ни одного такого, — напомнила себе Ханна, и тут зазвонил ее телефон.
Это был Амит. Он услышал о катастрофе и хотел выяснить, не известны ли ей какие-нибудь дополнительные детали.
— Ужас, — сказала она. — Я как раз на перекрестке. Машина всмятку, да еще и обгорела. Я сначала психанула, думала кто-то из наших. А потом говорят: джип «суфа», ну и полегче стало…
— Джип «суфа»? — деревянным голосом переспросил Амит. — Мы такой сегодня получили. Адриан уехал на нем около четырех. Ханна?.. Ханна?..
Но Ханна ответить не смогла. Есть предел для человеческих нервов.
Она плакала и сейчас, когда рассказывала Севе об этих сутках — самых сумасшедших сутках в своей жизни. Виски давно закончилось, честный электрический свет торшера безнадежно рассеивался в ползущем из окна молочном, колеблющемся мороке раннего утра.
— Что установила полиция?
— Полиция? — Ханна усмехнулась. — А что полиция… мало ли таких случаев… Свидетелей, кстати, не оказалось, но все и так было предельно ясно. Водитель грузовика утверждал, что ваш друг прекрасно его видел. Якобы, посмотрел ему прямо в глаза, перед тем, как выехать. Что тоже, по словам полицейских, неудивительно: люди часто слушают и не слышат, смотрят и не видят. Будто кто-то затыкает им уши, отводит глаза. Кто-то или что-то.
— Ханна, — осторожно произнес Сева. — Вы и в самом деле думаете, что, если бы Клим послушался вас… если бы он дождался вас, то ничего бы не случилось? Что он сейчас был бы жив?
Она вздохнула.
