влюблен словно впервые. А теперь ты подаришь мне ребенка. Спасибо, Фридита! Я люблю тебя.
Его поцелуи и прикосновения становились все более страстными, и Фрида целиком отдалась им. Прижимаясь к его теплому телу, она чувствовала себя в безопасности.
— Я не делаю тебе больно?
— Нет, — тихо ответила она. — А если бы и так, что с того? Счастье, которое я переживаю в твоих объятиях, помогает мне забыть о боли. Ты делаешь меня самой счастливой женщиной в мире.
«Я стану матерью, — замирая от радости, думала Фрида. — После появления ребенка мое счастье будет полным». Она стояла боком у зеркала, проверяя, не округлился ли животик. Утром ее снова рвало, но она перенесла это спокойно. Зато скоро она будет качать на руках малыша. Она уже представляла себе, как рисует его, а он спит и смеется во сне. Благодарность переполняла все ее тело, заставляя трепетать каждую клеточку.
«Я жена Диего, я часть того, что он создает. Я буду жить в замечательном мире, окруженная замечательными людьми, и история Мексики будет моей историей. И я буду рисовать. Я самая счастливая женщина в мире», — думала она.
В тот день Луис засобирался в Мехико: нужно было сдать статьи в печать. Фрида загрустила: они с Луисом сдружились, и ей не хотелось его отпускать.
— Спасибо тебе за все, за твою поддержку, — сказала она, когда они прощались.
— Нет, это я должен благодарить тебя. Ты замечательная женщина, — ответил Луис, с любовью глядя на нее. — Я наслаждался твоим обществом. И мне будет очень не хватать тех часов, которые мы в тишине проводили у холста. От тебя исходит сияние, которое я вижу и в твоих картинах. Этот свет проливается на всех, кто на них смотрит. — Он подошел к Фриде и обнял ее. — Пообещай мне, что не упустишь своего счастья. И в первую очередь пообещай, что не бросишь рисовать. Ведь живопись и есть твое счастье.
— С чего бы мне бросать? Почему ты так говоришь? — Просто пообещай.
Фрида кивнула.
С этого момента она дни напролет проводила одна. У нее появилось больше времени, чтобы рисовать и радоваться предстоящему рождению ребенка. Если она чувствовала себя одиноко, то шла на работу к Диего и сидела рядом с ним на лесах.
Он с гордостью рассказывал всем, что скоро станет отцом. Однако это не удержало его от интрижки с ассистенткой Ионе Робинсон.
— Ты бросишь ее? — устало спросила Фрида. Она лежала на кровати, потому что ее одолевала тянущая боль в спине. Боль отличалась от мучительных спазмов после аварии: Фрида еще не испытывала таких ощущений. — В этот раз у тебя все серьезно, да?
Ионе была не просто моделью, которая исчезнет через пару дней, а нынешней ассистенткой Риверы и к тому же американкой.
— Нет, — покачал головой Диего, взяв ее за руку, — ничего серьезного.
— Если так, то брось ее! — Фрида со злостью вырвала у него руку. — Ночью ты говорил, что я даю тебе все, что ни к одной женщине у тебя не было таких чувств. Тогда зачем тебе другие? Зачем? Ты знаешь, что ты со мной делаешь? Ты разбиваешь мне сердце.
Диего опустил глаза, как будто призадумавшись, а потом посмотрел на нее.
— Ее я хочу, но тебя, Фридуча, я люблю.
Ответ еще больше разозлил Фриду.
— Но если ты любишь меня, то почему причиняешь мне боль? Что эта женщина дает тебе такого, чего не могу дать я? Все дело в моем теле? В проклятой больной ноге?
Ривера встал на колени перед кроватью и обнял жену:
— Фрида, послушай меня. Я думал, мы выше буржуазных условностей. Мы ведь коммунисты. Мы хотим победить и изжить буржуазность. Не только в политике, но и в любви.
Она оборвала его, яростно взмахнув рукой:
— Как ты все замечательно придумал! Будь коммунистом, но гуляй направо и налево. Будь коммунистом, но все равно бери деньги у американского посла.
Ривера метнул в нее яростный взгляд.
— Ты тоже живешь на эти деньги. Кроме того, ревность слишком мелкобуржуазна. Тебе она не идет. Я могу обещать, что никогда не брошу тебя. Но и только.
Он встал и вышел из комнаты. Фрида, расстроенная, осталась лежать. Она прижала руки к животу, чтобы заглушить боль. Врач сказал, чтобы она не волновалась и заботилась о себе, потому что в ее состоянии беременность и роды — это очень большая нагрузка. Фрида прочла обеспокоенность в его глазах, но не придала ей значения. Слава богу, завтра приедет Кристина с детьми. Хоть с кем-то можно будет посоветоваться.
Кристина привезла с собой дочь Изольду и новорожденного сына Антонио. Все считали, что она приехала помочь Фриде во время беременности, которая протекала очень тяжело. Но истинная причина заключалась в другом: сестра уже рассказала Фриде, что не вернется к мужу.
— Он постоянно шляется по другим женщинам. И он избивал меня, даже когда я вынашивала Антонио. Я никогда к нему не вернусь.
— Ты его еще любишь?
Кристина фыркнула.
— Как я могу любить человека, который меня бьет и изменяет мне?
«А я вот могу, — с грустью подумала Фрида. — Я могу любить мужчину больше всех на свете, даже если он мне изменяет».
При любой возможности Фрида брала на руки маленького племянника и нянчилась с ним. Она смотрела, как сестра кормит его грудью, и слышала, как Антонио причмокивает. Во всем этом она видела доброе предзнаменование. Через несколько месяцев она будет качать на руках собственного малыша.
— Мама никогда не кормила меня грудью, — как-то сказала она сестре. — Меня сразу же отдали кормилице-индианке. Но перед тем, как она меня кормила, ей всегда мыли грудь. Это мне Матита рассказала.
— Мама забеременела мной сразу же после твоего рождения. Она не могла кормить грудью.
Фрида бросила на сестру удивленный взгляд.
— Я говорю это не от обиды. Меня вскормила своим молоком индейская женщина. И отец матери был индейцем. Во мне течет индейская кровь. С каждым днем я понимаю это все более отчетливо.
— О чем ты?
Фриде не пришлось подбирать слова. Она много говорила об этом с Луисом Кардосой, и мысль о том, что скоро на ее плечи ляжет ответственность за ребенка, будоражила разум.
— Я хочу рисовать как мексиканка. Хочу показать мою страну. Не так, как это делает Диего, а по-своему. Пусть все увидят красоту Мексики.
Кристина взяла ее за руку.
— Я и представить себе не могу, что кто-то покажет ее лучше, чем ты.
Вечером все собрались за столом.
— Почему ты не ешь? — спросила Кристина,
