заметив, что Фрида едва притронулась к ужину. Тебе не нравится?
— Моя Фридуча научилась отлично готовить, — похвастал Диего, — но и твоя жареная свинина выше всяких похвал.
— Тогда можешь съесть и мою порцию, предложила Фрида и пододвинула к нему свою тарелку.
— Что такое? — встревожилась Кристина, но сестра не ответила.
Она выпрямилась на стуле, боясь пошевелиться. Ей с трудом удалось подавить крик. Она не хотела, чтобы другие заметили ее состояние. Да и сама не хотела замечать того, что с ней происходит. Может быть, все еще удастся исправить.
Фрида попыталась продолжить беседу, но голос не слушался. Внезапно ее племянница вскрикнула от страха и заплакала.
— Мама, на стуле тети Фриды кровь, много крови, — пролепетала она сквозь слезы. — Даже на пол капает.
Одним прыжком Диего оказался рядом с женой, поднял ее на руки и отнес в постель. И только тогда Фрида вышла из оцепенения и начала рыдать, корчась от боли. И без врача было ясно: она потеряла ребенка.
Часть II
На грани
1931–1935
Глава 12
Ноябрь 1930 года
Фрида вошла в лифт, нагруженная яркими пакетами и тюками ткани, перевязанными шелковыми лентами. В маленькой кабинке сразу стало тесно, запахло тяжелыми духами и благовониями. На третьем этаже лифт остановился. Двери открылись, и внутрь протиснулась Люсиль Бланш.
— Фрида, вы ходили по магазинам? — спросила она и добавила, не дожидаясь ответа: — Вообще-то мне нужно вниз, но я поднимусь вместе с вами. Кто знает, когда эта штуковина снова приедет.
Фрида улыбнулась и подвинулась. Из пакетов вырвалось еще одно облачко восточных ароматов.
— Добрый день, Люсиль. Я была в китайском квартале и, боюсь, слегка переборщила с покупками. Но все эти вещи такие красивые. — Она провела рукой по ткани, расшитой золотыми нитями, а затем по плотному шелку.
Люсиль кивнула.
— Да, к тому же там недорого. Но что, ради всего святого, вы собираетесь делать с этими тканями?
— Сошью из них платья.
— Уверена, вы будете выглядеть в них сногсшибательно.
Фрида усмехнулась.
Только что на улице какие-то детишки глазели на меня, разинув рты, — призналась она.
Люсиль рассмеялась.
— Как ваш супруг?
— Пашет как проклятый. Зайду к нему попозже, принесу чего-нибудь поесть, а то он забудет.
— Тогда давайте увидимся завтра: заскочу к вам, пропустим по бокальчику?
— Ну конечно.
Лифт остановился на этаже Фриды. Люсиль вышла, чтобы выпустить соседку со всеми ее покупками.
— Значит, до завтра, дорогая.
— До свидания.
Фрида закрыла дверь квартиры и опустила пакеты на пол. У нее из головы не шла сцена с детьми. При Люсиль она еще могла шутить и улыбаться, но все было гораздо серьезнее. Малышей было шесть или семь — девочки и мальчики дошкольного возраста. Круглыми щеками, большими темными глазами и шелковистыми волосами китайчата напоминали Фриде индейских детей в родной Мексике. Они казались такими красивыми и трогательными. Как-то она даже написала подруге Исабель, что с радостью приняла бы китайского ребенка в свою семью. А сегодня дети с любопытством уставились на нее, после чего один мальчик шагнул вперед, показал на нее пальцем и спросил, где остановился ее цирк. Черт, зачем она рассказала Люсиль о детях? Фриде потребовались месяцы, чтобы смириться с потерей ребенка. И до сих пор было больно вспоминать об этом. После выкидыша врачи посоветовали ей больше не беременеть: внутренние органы были сильно повреждены аварией. С тех пор, стоило Фриде заговорить или подумать о детях, на глаза наворачивались слезы.
Она отправилась на кухню и, чтобы успокоиться, налила себе большой стакан воды.
Они жили в Сан-Франциско уже четыре недели; оставалась пара недель до Рождества. Они остановились в квартире Ральфа Стэкпоула, друга Диего, с которым тот познакомился в Европе. Люсиль и ее муж Арнольд жили в том же доме, а поскольку Арнольд тоже был художником, пары подружились.
Фриде нравился Сан-Франциско. Долгое время она не знала других городов, кроме Койоакана и Мехико. Затем в ее жизни появилась Куэрнавака. И вот она в Америке — Гринголандии, как она ее называла. То, о чем она мечтала еще с Алехандро, воплотилось в жизнь. Постепенно Фрида изучила весь город.
— Тебе не стоит ходить за мной по пятам, — заявила она Диего. — Я не заблужусь! Мне нравится гулять по городу и удивляться.
С тех пор как художница впервые очутилась в китайском квартале — который, к ее удивлению, оказался всего в нескольких улицах от квартир Стэкпоула, — он неизменно приводил ее в восторг. При всяком удобном случае Фрида отправлялась бродить по его улочкам, где всегда было полно народу. Ей нравились крыши пагод и колокольчики, которые висели перед дверями и тихо звенели при малейшем колебании воздуха. Она заходила в лавки с самыми необычными товарами, какие только можно себе представить. Живые лягушки и насекомые, пенисы животных и травы, от одного запаха которых можно было отдать богу душу. Она любила заглядывать в магазины, где продавались ткани, пуговицы, тесьма и ленты, маленькие фонарики и тысячи других ярких вещей. Ей нравились и обитатели квартала, особенно дети, которых она находила очень красивыми. Гораздо красивее гринго, у которых лица напоминали черствый хлеб.
Недалеко от их квартиры раскинулся залив. Фрида влюбилась в океан с первого взгляда. Едва увидев его необъятную гладь, она сняла обувь и чулки и босиком побежала к воде. Волна ударилась о ноги, намочив подол тяжелых юбок, но Фрида не возражала. Она и не представляла, что вода может быть такой холодной. Она каталась на трамвае вверх-вниз по невероятно крутым улицам и наблюдала, как выгружают в порту огромные корабли. По вечерам она обычно сопровождала Диего на какой-нибудь прием, коктейльную вечеринку или одну из многочисленных лекций о связи политики и искусства, которые его приглашали прочесть.
Когда несколько месяцев назад Ривера получил приглашение расписать Фондовую биржу Сан-Франциско, а затем и Калифорнийскую школу изящных искусств, он недолго раздумывал. С тех пор как товарищи по партии отреклись от него, ему было неуютно в Мексике. К тому же новое правительство отказалось от веры в революцию в пользу власти капитала и больше не нуждалось в искусстве монументалистов. После возвращения из Куэрнаваки Диего сидел без работы. Если он хотел рисовать, нужно было покинуть Мексику. Заказ из Сан-Франциско оказался для него спасением. Правда, ему, как ярому коммунисту, сначала не хотели оформлять визу. Но Дуайт Морроу и торговец искусством Альберт Бендер поручились за него. Так они и попали в Штаты.
— Я же говорил, мы с тобой
