В это время комнату озарил дневной свет, и вместе с ним в открытой двери появились Федор Алексеевич и Наталья Степановна – преподавательница физики. Все четверо в первое мгновение почувствовали себя неловко. Саша смущенно вскочила.
– Почему без света? – спросил Федор Алексеевич.
– Он погас только что, – сказал Ваня.
Наталья Степановна протянула руку, повернула выключатель. По ее сердитому движению чувствовалось, что ей хотелось уличить молодых людей во вранье.
– И все же неприлично сидеть в школе, вдвоем, в темной комнате, – укоризненно сказала она. – Особенно тебе, Иванова.
– Но свет погас сию минуту, – с дрожью в голосе сказала Саша.
Федор Алексеевич движением руки прекратил этот разговор.
– Вот что, Ваня, пойдем ко мне, коли уж в твоем кабинете темно. Потолковать надо, – сказал он спокойно.
Саша шла в интернат, и глаза ее застилали слезы. Мгновение – счастливое и красивое, может быть, никогда неповторимое в жизни – было испорчено грубой подозрительностью. Она и всегда-то недолюбливала Наталью Степановну, а сейчас ненавидела ее.
Вечером проходил педагогический совет, и Наталья Степановна сказала:
– Сегодня мы с Федором Алексеевичем обнаружили в темной комнате Иванову и Лебедева. Я считаю, что пройти мимо этого факта нельзя.
После учительницы физики взял слово Федор Алексеевич.
– Я бы советовал педагогам с особой осторожностью относиться к дружбе мальчиков и девочек, – сказал он. – Когда надо вмешаться – вмешивайтесь, но тактично. О том, что Ваня и Саша дружат, знает вся школа. Они не скрывают этого. Я и Елена Николаевна знаем эту дружбу, знаем Сашу и Ваню. Дружба у них красивая, чистая, настоящая и на свету и в темноте. Вмешиваться в их отношения нет надобности.
Учителя горячо поддержали Федора Алексеевича, и вопрос этот, как говорится, был снят с повестки дня. Но кому же не известно, что в школе в тайне ничего не остается. То, что на педагогическом совете поднимался вопрос об Ивановой и Лебедеве, узнала вся школа.
Когда Саша и Вера пришли утром в школу, в коридоре к ним подбежала одноклассница.
– На педсовете, говорят, обсуждали твое поведение, Саша, – сказала она. – Наталья Степановна докладывала, как в комитете комсомола прихватили тебя и Ивана Ивановича. Ну и дураки же вы – нашли место где целоваться!
Саша побледнела и широко открытыми глазами молча глядела на нее. А Вера вспыхнула и сказала шепотом:
– Сплетница! Рук марать о тебя не хочется, а то бы я… – И она спрятала за спину сжатые кулаки, точно боялась, что не удержится и пустит их в ход.
– За что купила, за то и продаю, – испуганно моргая глазами и отстраняясь от Веры, сказала та.
– Нет, не за то, за что купила! Ты наживаешься, потому что ты спекулянтка, – наступала на нее Вера. – И когда подобные тебе на белом свете переведутся? Коммунизм вот такие строить мешают!.. Пойдем, Сашенька, от нее подальше. – Вера взяла подругу за руку, но она вырвалась и побежала не в класс, а вниз по лестнице, на улицу.
Прозвенел звонок. Опустели коридоры школы. Елена Николаевна вошла в девятый «А» и сразу заметила, что парта Ивановой и Каменевой пуста. Встал дежурный – Славка Макаров.
– Нет Ивановой и Каменевой, – многозначительно сказал он. Помолчал и добавил: – Саша расстроилась из-за педсовета. Плакала и убежала. Вера – за ней.
– Все-то вам известно, – с досадой сказала Елена Николаевна. – На педагогическом совете не были, а что там делается, знаете… Ростислав, пойди к Саше. Скажи, что после уроков я приду к ней.
– Веру позвать? – спросил Славка.
Елена Николаевна немного подумала.
– Вера пусть остается с Сашей до моего прихода. Славка поспешно вышел.
После уроков Елена Николаевна долго сидела наедине с Сашей. Может быть, из педагогических соображений ей надо было оправдать или хотя бы сгладить поступок Натальи Степановны. Но она настолько была возмущена несправедливостью, что не могла кривить душой. Саша то и дело вытирала слезы взмокшим платком, а они все лились и лились безудержно по ее покрасневшему, распухшему лицу. Учительница сидела, близко придвинув свой стул к ее стулу, и, притрагиваясь рукой то к колену, то к плечу девушки, утешала ее:
– Ты пойми, Сашенька, ни один педагог всерьез не принял слов Натальи Степановны. Ни один. Значит, только она оказалась такой подозрительной и несправедливой. Никто из твоих товарищей тоже не поверил этому.
– Поверили, – вдруг холодно и спокойно сказала Саша, перестав плакать. И передала учительнице разговор с одноклассницей.
– Ах, Сашенька, Сашенька! – с горечью сказала Елена Николаевна. – В жизни на твоем пути еще немало встретится таких людей, но, право, не стоит из-за них портить нервы. Через два дня вся эта история забудется.
Саша вдруг снова заплакала. Она не решилась сказать Елене Николаевне, в чем главная беда, но та отлично поняла, чего недосказала девушка. В ее отношения с Ваней грубо вмешались, и в душе ее что-то надорвалось. Ей казалось, что теперь-то уж прежнего никогда не вернуть, и сегодня, когда прибежала Вера и сказала, что Ваня в шесть часов вечера будет ждать Сашу в Итальянском парке, она велела передать, что в парк не придет.
Елена Николаевна ушла. На крыльце стояла Вера, завернувшись в старую бабушкину шаль.
– Все плачет? – спросила она у Елены Николаевны.
– Ничего, пройдет.
Учительница стала спускаться с крыльца, но Вера не уходила.
– Елена Николаевна, – нерешительно сказала она, – как же мы без вас?
– Но еще ничего не произошло. Беги, беги к Сашеньке. – И через двор пошла к забору с двумя выломанными плахами. «Уеду и не буду ходить в интернат, где всегда что-то случается, оставлю свой девятый «А», не буду лазить в эту дыру в заборе. Все будет другое…»
Ваня ждал Сашу долго. Он тоже был очень расстроен, но характер его был иной, чем у Саши, и он ко всему относился по-другому. На учительницу физики он почти не сердился, он презирал таких людей. А собой был крепко недоволен. И об этом хотелось сказать Саше, но она не шла. Она все еще сидела в интернате и плакала.
Было уже поздно. Ваня ушел из парка совершенно расстроенный. В воздухе стоял туман от незаметного, лишь едва ощутимого дождя. Грустно ложились на землю сухие, потемневшие листья.
По пути к дому он встретил Славку. Тот быстро шел и сосредоточенно гнал перед собой круглый камешек, подталкивая его вперед носком сапога. Он делал это с мастерством натренированного спортсмена. Три бодрых, быстрых шага вперед – и камень летел вперед. Опять три шага, легкий взмах ноги – и камень опять ложится в трех шагах.
– Метко! – вслух восхитился Ваня. – Интересно, сможешь ли ты так же метко стрелять?
Славка остановился, с удивлением посмотрел на Ваню.
– Ты что, мысли читаешь? Я шел и думал о том, что надо в школе организовать охотничий кружок, ну и тир, конечно.
– Слушай, – обрадовался Ваня, – это мысль! Возьмись, а?
– Возьмусь.
Они долго стояли на дороге, обсуждали, кого пригласить в кружок, где взять ружья, как устроить тир. Остановились возле Ваниного дома.
– Зайдем? – предложил Ваня.
– Нет, я к Федору Алексеевичу. Хочу уговаривать его не уезжать из Коршуна.
– Это все зависит от Елены Николаевны да от Наташи. А Наташка уже корчит из себя городскую. Ее никакими силами в Коршуне не удержишь! – сказал Ваня.
– Что же ты предлагаешь – не ходить к нему?
– Почему? Иди. Обязательно иди. Будем ежедневно все по очереди ходить. Только нажимай не на Федора Алексеевича, а на жену и дочь. Взывай к лучшим чувствам. Опытные люди говорят, что от женщин все зависит – и дома, и на работе. Да сиди не больше пятнадцати минут. Понял? У них дела.
И Славка пошел.
Сибирцевы встретили его приветливо. Они привыкли к постоянным посещениям учеников. В этом особенность работы сельского учителя: и трудность, и радость.
– Ну, что? – спросил Федор Алексеевич, догадываясь о цели прихода Славки.
Тут уж не нужны были дипломатические приемы и тактические подходы.
– Вот пришел сказать, что это невозможно… Это развалит школу. Мы все так думаем. Я, например, брошу школу, так и знайте. Брошу, и все.
– Ты, Ростислав, не пугай меня и не старайся разжалобить, – усмехнулся Федор Алексеевич, ласково притрагиваясь к плечу ученика. – Ты хоть и видел кое-что, но все же зелен еще и не знаешь, сколько в жизни может возникнуть обстоятельств и как они одно за другое цепляются.
– Елена Николаевна, ну вы-то как же?.. – вспоминая наказ Вани, обратился Славка к учительнице.
– Успокойся, иди и займись уроками.
– Уроки на ум не идут, – упрямо сказал Славка. – Так и знайте – уйду я из школы…
А в заводском клубе в эти дни отбирали номера для районной олимпиады. Варвара Сергеевна уже закончила все дела, ради которых приезжала в Коршун, но по просьбе земляков вошла в комиссию по подготовке к олимпиаде и теперь сидела вместе с районным начальством и организаторами коршунского театра в прокуренном зале клуба.
