— Ну чего, корова толстоголовая, нарядилась в чепец?! — говорил Орест необыкновенно ласковым и заискивающим голосом.
Голландка, думая, что он по-своему выражает ей комплимент, конфузилась и опускала взор.
Орест называл это идиллией. Но сегодня эта идиллия надоела ему и он решил напиться вдребезги, не стесняясь, по-русски, наплевав на Голландию и всякие там заграничные порядки. И будь что будет!
Он даже ничего не имел против голландского участка, чтобы в качестве любознательного туриста узнать, какие в Голландии есть участки.
Вообще на него нашла линия, но эту линию ему пришлось бросить по совершенно непредвиденному обстоятельству.
Сначала на дворе послышался говор, несколько изумительный для голландской невозмутимости, и затем служанка герберга в сопровождении нескольких человек любопытных ввела старого восточного человека с седой бородой и направила его к Оресту.
— Вот тут старый турок! — сказала она ему. — Вы русский!. Поговорите с ним!
Орест понял эти ее слова и, к крайнему своему сожалению, не мог выразить ей по-голландски все подробности чувства негодования, охватившего его. Поэтому он обратился к ней по-русски:
— Корова ты двудонная!.. Ты воображаешь, что русские все равно, что турки?.. Какая же ты после этого образованная европейка?.. Ведь ты, прелестное создание, хуже простой нашей бабы!.. пойми ты, сокровище, что я не говорю по-турецки! — и, почувствовав возможность произнести последние слова по-голландски, Орест сказал на понятном для голландки языке: — Я не говорю по-турецки!..
— А разве ваш язык не такой же, как у турок? — удивилась она.
Но в это время человек с седой бородой заговорил по-русски, правда, с сильным чужеземным акцентом.
— Я понимаю по-русски! — произнес турок. — Я жил в Крыму и, благодаря Аллаху, имел господина из русских, а теперь я ему благодарен за то, что я могу новому господину рассказать свое горе!
— Ах, чтоб тебя! — воскликнул Орест, обрадовавшись появившемуся у него собеседнику. — Так ты можешь объясняться на языке моих предков? Приветствую тебя, дитя Востока!
Как только турок и Орест заговорили между собой, так окружавшие их голландцы выразили свое восхищение. Ну, конечно, турок с русским могли разговаривать свободно, потому что их племя одно и языки, вероятно, сходны! Вот так оно и вышло! И очень довольные, что пристроили турка, голландцы разошлись, степенно рассуждая о происшедшем. В тот день по округе соседи рассказывали друг другу, как у герберга появился турок, пришедший по дороге неизвестно откуда, и как не знали, что с ним делать, но потом догадались свести его с русским, который живет на мызе.
— Ну, дитя Востока, выпьем! — предложил Орест.
«Дитя Востока» покачало головой и возразило:
— Закон не велит, пить не могу!..
— А в России, небось, хлестал водку? Ведь вам только виноградное вино запрещено!.. Ну, тогда кури!..
— Я — бедный человек! — заговорил турок.
— Постой, как тебя зовут-то? — спросил Орест.
— Али…
— Ну, Али так Али, мне все равно!.. Излагай дальше! Ты — бедный человек, потом?..
— Меня привел в эту страну господин… он нанял меня служить ему, привез и прогнал!. А здесь меня никто не понимает, и я не знаю, как достать себе кушать!
— Зачем же тебе кушать, умная голова, если ты не пьешь? — Орест крикнул кельнера, подошла голландка, он показал ей на турка пальцем и произнес: — Кофе!..
Служанка поняла, закивала головой и подала большую кружку кофе и ломоть белого сдобного хлеба.
— Утоли свой голод… рекомендую! — предложил Орест и, когда турок принялся за кофе, сказал ему наставительно: — А ты бы в гавани кули таскал! Здесь всюду гавани…
— Я — старик! — вздохнул турок. — Тяжело мне! Я уже три ночи провел под открытым небом… я бы отдохнуть хотел!
— Отдохнуть? — воскликнул Орест. — Ах ты турок, турок!.. Впрочем, если хочешь, я отведу тебя к своему хозяину и меценату, и пускай он поступает с тобой по заслугам! Я этот насущный вопрос решить сам не могу.
И Орест отложил свое предприятие напиться вдребезги до следующего раза и докончил только что поданный ему джин, потом привел турка на мызу.
Саша Николаич встретился им в палисаднике.
— Гидальго! — сказал ему Орест. — Демонстрирую вам почтенное дитя далекого Востока, заброшенное волной житейского моря в сию чуждую ему страну, где он не понимает ни тяти, ни мамы! Три ночи не спал и просит отдыха под кровом вашего наследственного замка. То есть какой во мне мажордом пропадает! — сам собой умилился Орест, ударив себя в грудь, и проследовал в дом, где наверху, в мезонине, была его комната с такими мягкими перинами на постели, что он не мог на них спать и на ночь сбрасывал их на пол. Он уже давно просил Сашу Николаича купить ему диван, и тот обещал.
Саша Николаич расспросил турка, сам отвел его на кухню, велел накормить и уложить спать.
А затем случилось как-то само собой, что Али остался на мызе на неопределенное время, очень усердно, впрочем, стараясь быть полезным и отплатить своей службой за оказанное ему гостеприимство.
Глава XLVII
Орест, которому происшествие с турком помешало напиться, как он хотел, в ближайшем будущем вспомнил все же это свое намерение и ублажился так, что сердобольные голландцы замертво принесли его на мызу.
Саше Николаичу это стало противно и, когда Орест проспался, он долго убеждал его бросить пьянство.
Орест слушал, как будто вполне с ним соглашаясь, и в ту минуту, когда Саша Николаич был совсем убежден, что его красноречие подействовало, униженно попросил хоть чуточку опохмелиться.
Однако Саша Николаич не дал ему, сказав, что если он сейчас хочет перестать пить, то лучше всего бросить сразу и только тогда это будет действительно.
Он взял с Ореста слово и затем поставил ему жесткие условия, состоявшие в том, что он вовсе не станет давать Оресту денег и сам станет за ним следить.
Эти крутые меры Саша Николаич принимал с такой добросовестностью, что, даже когда Орест прощался с ним, чтобы идти спать, поднимался к нему наверх, чтобы убедиться, что тот лег в постель, а не удрал в герберг.
Первый день Орест ходил мрачный, тосковал и грубил, но потом повеселел и, словно и вправду настроившись на добродетель, занялся книгами в кабинете.
Читал он их или не читал, хватало ли у него на это терпения, неизвестно, по книги он выбирал такие, где было много иллюстраций, и подолгу смотрел картинки.
Однако скоро картинки надоели ему и он почувствовал, что эта добродетель ему невмоготу. С хитростью сумасшедшего, который хочет провести своего доктора, Орест стал придумывать, как бы ему провести Сашу Николаича, обмануть его бдительный надзор и, главное, достать денежный материал для утоления жажды.
Относительно денег он случайно сделал открытие, повергшее его в некоторое удивление.
У этого турка Али был какой-то мешочек, которого он никому не показывал и тщательно прятал. Очевидно, там у него были монеты какие-то, но зачем же он тогда прикидывался нищим?
Это было надувательством со стороны Али и потому с ним следовало поступить по обстоятельствам, то есть воспользоваться этим мешочком, если других средств не предвиделось.
К тому же турок был введен в дом им, Орестом, и потому должен был быть благодарен ему, но на самом деле относился к нему пренебрежительно.
Наконец, деньги у него можно было взять не навсегда, а с тем, чтобы потом, при случае, возместить.
Конечно, бесчувственный, дикий турок в долг ему не даст и с ним надо поступить не церемонясь, по закону Линча.
Так рассуждал Орест, хотя при чем тут был закон Линча, он не смог бы объяснить никому, даже самому себе. Но в такую дальнюю философию он не пускался, так как всегда был в жизни практиком.
Как раз, когда Орест ходил по своей комнате и обдумывал план действий, он услышал, как к дому подъехал экипаж, и, выглянув в окно, увидел, что к ним пожаловал какой-то господин.
Внизу Саша Николаич встретил гостя и, к своему удивлению, узнал в нем Агапита Абрамовича Крыжицкого.
Последний радостно, как старый добрый знакомый, отвечал на несколько суховатое, вполне официальное приветствие Саши Николаича.
— Да, да! — заговорил он. — Мне пришлось отправиться за границу по делам и я нарочно заехал к вам, по поручению Андрея Львовича Сулимы, чтобы закончить расчеты с вами.
— Что ж! — заявил Саша Николаич. — Я от своего слова не отказывался и от расписки тоже… Я готов выдать, когда вам угодно, половину стоимости мызы, согласно тому, как она оценена в завещании.
— У вас разве есть свободные деньги? — спросил Крыжицкий.
— Есть! — спокойно отвечал Саша Николаич.
«Это все, что мне нужно!» — подумал Агапит Абрамович.
Эта наличность у Саши Николаича и легкость, с которой тот согласился выдать их сейчас же, служили первым и существенным доказательством того, что указания, данные в Крыму, были справедливы, что капиталы и на самом деле были спрятаны где-то на мызе, и что Николаев нашел их.
