Но Люба не ответила. Она с испугом смотрела на осунувшееся, бледное лицо Григоренко.
— Мы сделали все уроки, папка, — защебетала Иринка.
— Молодцы, — проговорил Сергей Сергеевич, направляясь в гостиную. Но у двери он остановился и вопросительно посмотрел на Любу. Она будто приросла к полу — стоит и неотрывно смотрит на него.
— Вы... больны? — выдавила наконец Люба. — Может. .. «скорую помощь» вызвать?
— Не волнуйся, Любочка. Со мной такое иногда случается...
Люба покраснела. Как ласково он сказал: «Любочка...» Никогда никто ее так не называл. Или ей только показалось? Ведь она преувеличивает все, что касается его — самого дорогого для нее человека.
— Сергей Сергеевич, разрешите... — смущенно начала Люба.
— Что именно?
— Я прошу вас разрешить остаться мне... с Иринкой.
Услыхав это, девочка соскочила с кровати, подбежала к Любе и потянула ее за руку:
— Не уходите, тетя Люба. Не уходите. Завтра меня в школу проводите. Останьтесь, пожалуйста.
Григоренко усмехнулся:
— Да не стрекочи ты так, Иринка. В школу я тебя сам провожу. Хочешь, могу даже на машине подвезти.
— Не нужно меня подвозить. Пускай лучше тетя Люба проводит, как бабуся меня всегда водила.
Люба растерянно смотрела то на Григоренко, то на Иринку. Что делать? Уходить ей или остаться? А что решит он?
— Смотри, Люба, сама. Не пойдут ли нехорошие разговоры. Да и дома что скажут, если не вернешься.
«Разговоры уже идут, — подумала Люба. — Ну, добавится еще немножко». А вслух произнесла:
— Никаких разговоров я не боюсь. Мне их нечего бояться. Грязное к чистому не пристает, не так ли? А маму я предупредила, что иногда, когда уезжаете в командировки, буду оставаться ночевать у вас, с Иринкой.
— Смотри сама, Любочка, — мягко сказал Сергей Сергеевич.
Григоренко не знал, как горячо и самоотверженно любит его эта, на первый взгляд не очень красивая, девушка. Не ведал и того, как гордится она своей любовью. Только о нем всегда думает Люба, о нем — сильном, искреннем и честном. Но она никогда никому не скажет о своем великом и чистом чувстве. Эту тайну Люба сохранит на всю жизнь. Свою любовь она так глубоко скроет, что никто не догадается о ней. Люба будет жить его большой жизнью, радоваться его победам, переживать его неудачи. Все, что касается Сергея Сергеевича, будет всегда близко касаться также и ее...
— Спокойной ночи, — сказал Григоренко Любе, затем подошел к Иринке, поцеловал ее в обе щечки.
— Спокойной ночи, папка. Иди к себе. Мне с тетей Любой хорошо. Я ее попрошу, и она сказку расскажет. Тетя Люба их знает много-много.
Сергей Сергеевич ушел в свою комнату, сел за стол и опустил голову на руки.
«Неужели Оксана была близка с Комашко?.. Нет, надо с этим кончать! К чертям! Справлюсь с собою! Справлюсь! Останусь один! Навсегда...»
Чтобы успокоиться, Григоренко разыскал пузырек с лекарством, накапал в рюмку, налил воды и выпил.
4
Утром на строительной площадке появились двое: Лисяк и неизвестный Белошапке парень с болезненно-желтым лицом.
— Принимай гостей, начальник. Прибыли в твое распоряжение, — игриво повел бровью Лисяк. — Прищепа прислал. Сказал, что надо пару «тыкв» подорвать.
«Хорошая работа у Лисяка. Интересно, где он научился подрывному делу? Скверный парень, а вот поди ж ты... Сколько он ни шкодил на комбинате, но так ни разу и не поймался».
— В траншее две бомбы, — сказал Остап. — Нужно их взорвать.
— Это нам раз плюнуть. Показывай.
Пошли к траншее. По дороге к ним присоединился Яков Самохвал. Он небрежно поздоровался с Остапом и зашагал рядом с Лисяком. Белошапка не заметил, как Лисяк и Самохвал подмигнули друг другу, все идет, мол, как надо.
Заглянули в траншею. Она была глубиной в рост человека.
— Хороши «телятки»! — произнес Лисяк. — Фрицы, должно быть, оставили.
— Килограммов по сто каждая, — поддакнул Самохвал.— Такие штуковины здорово тряхнут!..
— Как будем подрывать? — спросил Лисяк. — На месте или, может, вывезем, а?
— На месте, — решил Белошапка. — Вывозить — времени много уйдет. И опаснее.
Лисяк принял серьезный вид и не терпящим возражения тоном произнес:
— Нужно подготовиться. Придем в обед. Не раньше. А тут пока пяток ступеней в стене выдолбите!
Белошапка приказал, чтобы к обеду все работы на строительстве прекратили, будут взрывать бомбы!
Но вот закончился обеденный перерыв, прошло еще полчаса, но у траншеи так никто и не появился. Остап стал волноваться. «На стройке все работы остановлены. А этого Лисяка все нет. Что, если он не придет? Переносить взрыв на завтра? Нет, никак нельзя! Каждый час дорог. Если сорвется график, никто не будет считаться ни с какими причинами. Ну где же Лисяк?..» Чтобы выяснить наконец, в чем дело, Белошапка послал к Прищепе Самохвала, приказав ему во что бы то ни стало привести подрывников.
Спустя полчаса тот вернулся вместе с Лисяком.
— А где же второй? — спросил Остап.
— Заболел. Он на желудок слаб. Как только дело доходит до снарядов, у него сразу начинается... — загоготал Лисяк.
— Зачем два патрона принес? — удивился Белошапка.
— Не знаешь? Эх, начальник! А ну как один откажет?
— Такого не бывает.
— Всякое бывает, — многозначительно заметил Лисяк, взглянув на Самохвала.
Подошли к траншее.
— Начинайте. Да поторапливайтесь, вся работа стоит.
Лисяк иронически посмотрел на Белошапку:
— Не подгоняй, начальник. Не люблю, когда надо мной кнутом щелкают. Вот выкурю сигарету, тогда и полезу к фрицевским «теляткам».
Не торопясь Лисяк прикурил сигарету, пустил в сторону Остапа кольца дыма и проводил их взглядом. Кольца, растворяясь, медленно плыли в воздухе. Белошапка понимал, что Лисяк нарочно тянет время, но ничего не мог поделать.
— Знаешь, начальник, как бегают мурашки по спине, когда сидишь верхом на таких вот «телятках», пролежавших в земле почти тридцать лет? Так что ты потерпи. Может, Лисяк выкуривает сейчас последнюю свою сигарету. Ты представь себе это!..
— Хватит. Надоела твоя болтовня.
— Перед смертью каждому хочется вволю наговориться.
— Почему перед смертью? — спросил Самохвал.
— Ты помалкивай. Жаль, некогда мне, а то прочитал бы я тебе лекцию о том, как ведут себя снаряды, что пролежали так долго в земле.
Вдоволь накрасовавшись, Лисяк стал осторожно спускаться в траншею. Склонившись над ее краем, Белошапка с Самохвалом видели, как он приладил взрывной патрон, подсунув его под бомбу, достал коробок специальных, не гаснущих на ветру спичек.
— Зачем там поджигать хочешь, отсюда нужно. Шнура хватит! — крикнул Остап.
— Не учи, начальник! — буркнул Лисяк и, чиркнув спичкой, поднес ее к бикфордову шнуру.
С шипением вырвался длинный тоненький жгутик искр и быстро скрылся, словно в тоннеле, внутри шнура. Отмечая быстрый бег огня, сквозь оплетку пробивался белый дымок.
— Руку, живо! — выдохнул Лисяк и, поставив ногу на нижний уступ, другой оттолкнулся от дна траншеи. Но со второй ступеньки нога соскользнула...
Самохвал успел схватить Лисяка за кисть правой руки, а удержать не смог, едва не свалившись вниз, следом за ним. Падая, Лисяк ударился головой о верхний край траншеи и рухнул вниз.
— Лисяк, режь шнур!
— Скорей режь шнур!
Ответа не было. Лисяк лежал неподвижно, видимо потерял сознание. А белый дымок над оплеткой, то вырываясь фонтанчиками, то пропадая, неумолимо приближался к бомбам.
— Бежим! — завопил Самохвал. — Сейчас рванет!
— Ты что?! — крикнул на него Остап и прыгнул вниз.
Удар!.. Нестерпимая боль пронизала ногу. По телу растеклась слабость. Напрягая последние силы, Остап дотянулся до патрона, вытащил его из-под бомбы и, отвернув лицо, рванул шнур из патрона...
И сразу же будто ударили во все колокола мира... Куда-то провалилась земля... Все пошло кувырком!..
Самохвал добежал до бетонной стены, упал, ожидая взрыва. Но его все не было... Самохвал поднялся и, пошатываясь, побежал к домику прораба, набрал номер «скорой помощи».
Когда прибыли врачи, рабочие уже подняли из траншеи Лисяка и Белошапку.
5
Узнав от Прищепы о случившейся трагедии, Зоя тут же бросилась к тому страшному месту. Бежала, не чувствуя земли под ногами...
Самохвал, в который раз, рассказывал о несчастье.
Услышав, что Остапа и Лисяка в бессознательном состоянии отвезли в больницу, Зоя кинулась к директору. Всхлипывая и часто дыша, она вбежала в кабинет. Григоренко подал ей стакан воды. Отпив глоток, еле переводя дыхание, Зоя проговорила:
— Прошу... очень прошу вас, дайте мне машину... Я должна быть возле него... Сергей Сергеевич, поймите, я должна!..
Григоренко попытался ее успокоить, все еще не понимая, отчего эта молодая женщина, жена Комашко, так взволнована...
