передние карманы. Собрав грязные шерстяные платья, оставшиеся с дороги, она подняла коробку с припасами. Как только все было у нее в руках, она направилась на север через палатки к тропинке между деревьями.
Когда тропинка вывела ее на открытое пространство лагеря шахтеров, она не могла отделаться от ощущения, что эти лагеря были почти отдельными мирами, Соединенными только небольшим участком расчищенной земли между ними.
Она посмотрела направо на лачуги и хижины, а затем налево на коллекцию крытых фургонов. Ее взгляд остановился на самой большой повозке с крашеными ставнями.
Схватив свою коробку, она направилась налево, гадая, каким будет ее прием после вчерашнего вечера. Несколько Мондиалитко, толпившихся снаружи, посмотрели в ее сторону, и она приветственно улыбнулась. Когда она добралась до места назначения, Мерседес открыла дверь и посмотрела на нее с непроницаемым выражением лица.
— Мне очень жаль, что Марию и Маркуса вчера вечером потащили в лагерь солдат, — тут же сказала Селин. — Я понятия не имела, что это произойдет.
Выражение лица Мерседес, казалось, застыло в спокойном вечном гневе, но она кивнула. — Я знаю, что вы этого не делали, Маркус сказал мне. — Она перевела взгляд на коробку с припасами. — И даже если бы вы это сделали, я была бы дурой, если бы прогнал вас.
Ее темно-каштановые волосы были распущены этим утром, что делало ее моложе. Она кивнула с одной стороны. — Давайте поднимайтесь. Маркус уехал на охоту, но я разнесу слух, что вы здесь. — Она протянула руку. — Позвольте мне отнести эти платья в стирку.
— А где Мария?
— Даже не знаю. Я редко знаю, куда направляется эта девушка. Она дикая, как олень.
Селин поднялась по ступенькам, сбросила платья и вошла внутрь. Она сняла плащ и начала накрывать на стол, пока Мерседес собиралась уходить.
— Я бы хотела увидеть мальчика со сломанной рукой, — сказала Селин, — и, конечно, того пожилого мужчину с распухшими суставами пальцев. Я хочу отправить часть этого аконита домой вместе с ним.
После полудня все продолжалось, и погружение в работу оказалось хорошей отдушиной для Селин. Она с головой ушла в помощь другим.
Она была рада видеть, что сироп от кашля из лепестков роз хорошо помог больным детям, и Мерседес удалось найти несколько маленьких бутылочек, чтобы часть смеси можно было отправить домой.
Мальчик со сломанной рукой чувствовал себя неловко, но этого следовало ожидать с недавно вправленной костью, и поскольку он больше жаловался на зуд бинтов, чем на что-либо другое, Селин подумала, что он на пути к выздоровлению. Отец трижды поблагодарил Селин — к ее смущению.
Остаток дня она провела, втирая аконит в больные или распухшие суставы, и снова Мерседес вышла и собрала несколько маленьких баночек, чтобы Селин могла отправить мазь домой вместе с теми, кто страдал сильнее всего.
Когда солнце начало клониться к закату, после того как был осмотрен последний пациент, обе женщины опустились в кресла. Селин сунула руку в коробку и вытащила мешочек.
— Как вы думаете, вы могли бы сделать еще одну вещь, — спросила она, — и принести нам горячей воды?
Мерседес наклонилась вперед. — В чем дело? Какая-то другая трава у меня есть.
— Нет. Селин устало улыбнулась. — Это чай со специями. Для нас.
— Пряный чай? Мы не пили чай больше года. Я сейчас вернусь.
Когда Мерседес вышла на улицу, Селин достала из кармана плаща яблоки и достала нож. Она нарезала их на кусочки и вырезала семена. Когда Мерседес вернулась с небольшим котелком кипятка — от костра снаружи — и принесла две кружки, Селин приготовила им чай.
Когда Мерседес посмотрела на чай и нарезанные яблоки, гнев на ее лице померк, уступив место печали. — Вы заставляете меня вспоминать так много вещей, которые я забыла. Вы заставляете меня стыдиться того, что я приняла.
Селин пододвинула к ней кружку с чаем. — Маркус говорит, что заберет вас отсюда осенью. Когда он закончит контракт своего брата.
Мерседес оглянулась. — Это он вам сказал? Я имею в виду… Я знаю его план. Просто обычно он не из тех, кто болтает. — Она села и взяла кусочек яблока. — Мы должны были уехать много лет назад. Я должна была проявить немного мужества и крикнуть, чтобы крыша рухнула. Как раз перед тем, как прийти сюда, мы ударились… трудные времена, очень трудные времена. Услышав об этом месте, мужчины сочли разумным подписать контракт и попытаться заработать немного денег. Тогда капитан был честным человеком. Но прошел год, и некоторые из наших людей, включая моего отца, подписали новые контракты, а затем мы были заперты еще на один год… а потом еще один.
— Ваш отец уже умер? — Тихо спросила Селин.
Мерседес кивнула. — Умер от лихорадки, и нам некуда было идти. Я видела, что Мария превращается в дикое существо, лишенное смысла и цели, и все же мы остались. — Она опустила глаза. — Когда я была маленькой, мама однажды сказала мне, что если бросить лягушку в горячую воду, она выпрыгнет. Но если вы положите лягушку в холодную воду, а затем медленно, медленно нагреете воду, она останется там, пока не умрет. Я позволила себе стать лягушкой.
— А что еще вы могли сделать? Остальные ваши люди были здесь.
— Я должна была сильнее бороться за Марию. Когда Киган приехал прошлой весной, мне не следовало подпускать его к ней. — Гнев на ее лице возвращался. — К тому времени я уже отказалась от борьбы. Но вы… вы заставляете меня помнить, что помощь другим, порядочность, жизнь, достойная борьбы, все это еще имеет значение.
Селин не знала, что сказать. Ей ужасно хотелось помочь Мерседес и Марии… и Маркусу тоже. Она просто еще не знала, как это сделать.
— Ну, — сказала она наконец. — Я думаю, вы сделали все, что могли, с той рукой, что вам сдали.
Мерседес покачала головой, но ничего не ответила.
Селин встала. — Мне пора возвращаться, а то сестра придет меня искать. — Она наклонилась и коснулась руки Мерседес. — Я скоро вернусь.
Мерседес подняла голову. — Я вам верю.
* *
Яромир провел большую часть дня расстроенным и раздраженным, и без правильного выхода, к тому времени, когда солнце опустилось низко, он был на грани кипения.
Все это испытание в амбаре потрясло его больше, чем он мог признаться кому-либо. Хотя он по-прежнему был убежден, что убийство Рэмси
