Арарис шагнул вперед и положил руку на плечо Тави.
– Я помогал ей, – сказал он тихо. Он показал на свои шрамы, выжженные на лице. – Я сделал это сам, Тави. Арарис Валериан считался мертвым, и если бы кто-то узнал меня, то крайне заинтересовался бы, почему я наблюдаю за обычным мальчиком. Поэтому я стал Линялым. Простым рабом. Шрамы были частью маскировки. Никто никогда не смотрел дальше них.
Тави мог только смотреть на старшего мужчину. Затем он услышал собственный голос:
– Это то, о чем она хотела поговорить в тот день.
Арарис поморщился и кивнул.
– Она пыталась. Но испугалась того, что может произойти, если она расскажет тебе.
Перед глазами Тави стояла пелена, и слезы, казалось, только увеличивали боль, разрывающую грудь.
– Все эти годы и… она лгала мне. Она лгала.
Он вскинул голову и еще одна мысль, пронзила его, словно молния.
– Именно поэтому я не был способен к… она зачаровывала меня. Она замедляла мой рост. Она притормаживала мои способности, а я и не знал…
– Тави, – произнес Арарис спокойным и заботливым голосом. – Подожди. Ты должен понять, что все что она делала, она делала потому, что любит тебя. У нее было не так много возможностей и она делала все, что в ее силах, чтобы защитить тебя.
– Нет, – сорвался Тави.
Она сделала это с ним. Годы унижений, боли от клейма урода, неспособного заклинать фурий, презираемый и терпящий насмешки, где бы он не появлялся. Он не родился уродом, которому не повезло при рождении, жертвой страшной случайности, как он всегда думал.
Кто-то сделал это с ним.
Его мать сделала это с ним.
Часть Тави, слушавшего слова Арариса, знала, что сингуляр скорее всего прав, но это была малая и где-то далеко находящаяся часть. Боль, возмущение и унижение оставили очень мало места для чего-то еще.
– Тави, – сказал Арарис, – Ты должен успокоиться. Она делала то, что должна была.
– Нет!, – сплюнул Тави, ярость придала его голосу злобность, – Она лгала мне. Она лишила меня способности к заклинательству, – его голос стал громче, выйдя из под контроля. – Ты знаешь сколько ночей я не спал, сколько я страдал, потому что был лишенным фурий уродом? У тебя есть хоть малейшее представление о том, через какие унижения я прошел? Насколько одинок я был?
– Тави, – сказал Арарис тихим голосом, как говорят с напуганной лошадью, – ты должен взять себя в руки. Задумайся, парень. Она там прямо сейчас терзает себя. Ты не знаешь, что произойдет, когда ты начнешь участвовать в кампании. Ты не знаешь, увидитесь ли вы снова. Тебе нужно ее увидеть. Ты должен все исправить пока это возможно.
Тави недоверчиво посмотрел на него:
– Исправить? Исправить это? Она лгала мне уже тогда, когда я еще даже говорить не научился, и я должен всё исправить?
Он почувствовал, как дрожит его рука, когда стирал ею слезы с лица.
– Ты обрушил на меня это сегодня. Когда мы готовимся к выступлению, и мне предстоит руководить действиями пяти тысяч человек. Ты швырнул мне это в лицо сегодня.
– Тави, – сказал Арарис. – Она – твоя мать. Ей это необходимо.
Нет. Тави ощутил как неосознанно мотает головой. Перечень снова влился в сознание сквозь его мысли. Это было уже слишком.
Это уже было даже более, чем слишком. Ему едва ли удалось поспать в последние два дня. И он уже столкнулся с чудовищной и, скорее всего, неразрешимой дилеммой в задании, полученном от Первого… от его деда. Тысячи жизней зависели от него.
Если он действительно сын и наследник Принцепса, это означало, что ответственность за миллионы жизней лежала, или будет лежать, на нем. И не только это, ведь он только что получил настоящий пантеон врагов, которые напоминали скорее полубогов, чем обычных людей.
И его тетя – его мать – лгала ему всю его жизнь.
Голос разума, понимания проиграл битву за
возможность управлять решениями Тави.
– У нее было двадцать лет, чтобы поговорить со мной, если она так в этом нуждалась, – сказал Тави резко. – У нее была целая жизнь. А у меня есть легион, который должен выдвигаться.
– Тави… – начал Арарис, в его голосе слышался мягкий протест.
– Капитан Сципио, – прорычал Тави. – У меня есть работа, которую надо делать. Либо иди со мной, либо уберись с дороги. Или верность, в которой ты мне клялся, была еще одной ложью?
Арарис застыл при этих словах. Его глаза полыхнули внезапным гневом. Не говоря ни слова, он отпер дверь, отступил назад и открыл ее перед Тави, жестко приняв стойку смирно.
Тави собирался сердито выйти за дверь, но заколебался. Он не смотрел, не мог смотреть, на Арариса, но он видел мужчину, заботившегося о нем, боковым зрением. Тави спокойно вышел, прислушиваясь к тишине. Больше не было слышно шагов наверху, ни звука голосов или хлопающих дверей. Командный центр казался пугающе пустым.
– Это было прямо передо мной, – сказал Тави. – Все кусочки. Даже внутри моего имени.
Арарис ничего не сказал.
– Я не могу, – тихо сказал Тави. – Нет… не сейчас. Слишком много всего.
Вулкан смущения и боли снова грозил вырваться из-под контроля, и Тави изо всех сил пытался замедлить свое дыхание, чтобы не дать этому произойти. Он взглянул в сторону Арариса.
Лицо сингуляра оставалось бесстрастным, как камень.
– Я поговорю с ней, когда вернусь.
Арарис ничего не сказал.
– У меня есть долг, который должен стоять на первом месте, – сказал он тихо. – Как и у тебя.
Арарис молчал бесконечное мгновение.
Затем, с некоторой ленцой, он поднял кулак к сердцу, мягко коснувшись костяшками пальцев своей брони. Когда он заговорил, его голос был едва громче шепота, но его слова отдались дрожью в позвоночнике Тави.
– Славься, – сказал он тихо. – Славься, Гай Октавиан, Принцепс Алеры.
Глава 11
– Когорта! – проревел Маркус голосом, который мог слышать каждый легионер Ведущей когорты. – Стоять!
Последовал звук еще двух шагов, проделанных строем, и наступила тишина – Первый Алеранский достиг пика невысокого хребта, с которого просматривался первый оборонительный пост канимов. Ведущая когорта, как и всегда, заняла центральную позицию.
Четвертой потребовалось мгновение, чтобы перестроиться на правый фланг. Седьмая, чей трибун в своё время потратил больше времени на муштру, не нуждалась в том, чтобы выравнивать свои ряды.
– Три дня сюда добирались, – пробормотал один из ветеранов другому, когда Маркус миновал их. – Хотя могли бы сделать это за день. Сенаторская гвардия. Букетик анютиных глазок, без мощеной дороги шага сделать не могут.
Маркус щелкнул дубинкой по нагруднику ветерана и проревел:
– Тишина! – он взглянул на говорившего и добавил, – анютины глазки могут обидеться.
