Из ответов на вопросы, которые давала девушка, хотя часть вопросов она пропускала мимо ушей, а на часть отвечала, что об этом наверное не стоит говорить, потому что, даже если мы союзники, а я её покровитель, то это не её тайна, а тайна храма, например или тайна отца.
Так вот, храмовые девушки — это девушки которые служат в храме, что они делают конкретно — это храмовая тайна. Но у них есть, непонятно обязанность или возможность, как бы это выразиться, пусть будет общаться, с некоторыми важными и уважаемыми людьми, у которых есть доступ в храм. Здесь тоже было не вполне понятно, этот доступ — это доступ к девушкам, или доступ к храму, его тайнам и чему–то ещё недоступному простым прихожанам. Ну и в отношениях с покровителями храмовые девушки были в чём–то похожи на содержанок, но только если хотели. Обязательно было только вести беседы за столом, или на прогулках в храмовом парке. Ну прям римские гетеры какие–то. Порядок выбора одними других был тоже непонятен.
Но это ещё ладно. Имя Бога, которым клялась она не назвала, так как у нас в локации богов пока нет, и мне типа не положено знать.
Тут мы пришли к тем же развалинам, в которых приводили себя в порядок с Кицунэ и Лао Ху.
Она с сомнением посмотрела на пол, и тогда я вызвал куртку и брюки из «лишнего» комплекта, который у меня был и постелил.
Эржена, как гейша, я никогда не видел, но по книгам как–то так и представлял, грациозно опустилась на постеленные вещи, и аккуратно расправила вокруг себя халат.
Учитывая, что она продолжала беречь полы халата от крови, зрелище получилось, ну скажем впечатляющее. Увидев, что я посмотрел, она не сделала ни движения чтобы прикрыться, но склонила голову и прикрылась широким рукавом халата, и сказала, что стесняется. После чего хихикнула, пробормотала, что надо будет сказать отцу, что у ней опять не получается быть идеальной, и что он её опять накажет.
И уставилась на меня. Очнувшись, достал из сумки фляги с разными средствами и контейнеры с перевязкой. Пугать шовными принадлежностями, до времени не хотелось.
Я протянул ей коньяк, смочил водкой тампон из бинта и потянулся стереть кровь и обработать разрезы.
Понюхав, она потребовала фляжку с водкой, а потом с виски.
После чего глянув на мои потуги, вдруг сказала, что у неё уже достаточно энергии, чтобы применить «Малое исцеление», и что этого будет достаточно. А потом вдруг сказала, что если покровитель позволит, то она так и сделает, а потом покровитель, то есть я сможет, как и хочет поухаживать за ней, и стереть кровь.
Этот сюр начал мне надоедать. Девица, которая могла прибить меня кулаком, изображала из себя то маленькую девочку, срываясь на совершенно пацанские выходки, то салонную «девушку» полусвета, которая откровенными намеками завлекает папика.
— Делай как хочешь, и перестань меня называть покровителем! — я едва не бросил ей смоченный водкой бинт, но сдержался и протянул.
— Ты мне отказываешь? Я тебе тоже не нравлюсь. — вдруг всхлипнула Эржена и тихо заплакала.
Какая–то хрень. Чего я не понял? Если бы она рыдала, я бы подумал, что это поза. Если бы гордо отвернулась не обратил внимания. А так всё непонятно, серьёзный воин, лукавая насмешница — это понятно, но ни в том, ни в другом случае, такая похожая на естественную тихая обида. Так дети плачут от горя, когда не каприз, не истерика, а именно настоящее горе.
Нет, я не обнял и не подставил плечо, может до конца не верил, а просто спросил в чём дело.
И она взахлёб начала вдруг вываливать. Что у отца не было сыновей, а он большой человек, сначала учитель боя, а потом настоятель храма, должен был кому–то передать если не место, то знания.
И её младшую начал учить и тренировать. Как сына. А в пять лет посвятил в игроки. У них там, это как–то с помощью храма делается. И без того, чтобы стать игроком, невозможно достигнуть настоящих высот в обучении. Ну это–то я и без неё понял. Те возможности, которые может дать игра, не получить никакими тренировками.
А потом, у в семье всё–таки появился сын. Нет, отец не бросил дочку совсем, он занимался с ней, давал возможности ходить в тренировочные миссии, но все надежды теперь связал с сыном. Теперь в силу традиций, девчонка стать настоящим воином не могла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Воин у них — это сначала послушник, а потом боец храмовой стражи. А потом, вариантов много, но два самых лучших — это или рост в храмовой страже, до капитана, и кого–то там ещё, или уход в священники и рост уже там.
А ей, из–за храмовой подготовки, путь один стать этой самой храмовой девушкой. Не было бы её, можно быть кем хочешь, она перечисляла, но я половину не понял. Но боевые навыки и знания храма — это только при храме.
У меня даже возникла сначала ассоциация с валькириями в скандинавском пантеоне. Но нет, всё было не так.
Храмовые девушки не были поголовно бойцами. Наоборот, игроки были среди них редкостью, да и статус игрока для этих обитательниц храмового сада не требовал обязательной воинской подготовки, что мне было странно. Туда попадали и за заслуги родителей, и просто за родовитость, и наоборот бедные семьи могли дочерей и продать. Там разные нужны. Но полученные в храме знания нельзя выносить за его пределы.
Если бы не было в семье сына, то её могли и в гвардию в конце, концов взять, прошла бы отбор и нормально.
А теперь ни то, ни сё. Среди храмовых девушек, с такими мышцами и повадками она чужая. Они служить должны, хотеть и получать покровительство. И для покровителей не очень интересна. Кому из молодых воинов охота знать, что послушная подружка для бесед, а может и ещё чего, может навалять. И для старших, которые сильнее, своенравна и строптива. Отец–то настоятель.
А ещё с братом проблема. Теперь он старше, по положению старше. А раньше был слабее, и, видимо характер не очень, пользуется этим.
И отец, и брат требуют, чтобы была как все, а у неё не получается, а скоро возраст зрелости, а там вообще шансов не будет. В этот момент, она как–то посерьёзнела, и на миг стало понятно, что она может быть старше чем кажется.
Как–то так, если всё запомнил. Но если всё так, то от меня–то не убудет. Ещё несколько часов, и мы скорее всего не встретимся больше, а ей приятно. Да и не нужно ничего делать, просто разрешить. У меня вдруг возникло впечатление, что теперь моя судьба собирать беспомощных малышей, сначала питомец, теперь вот это.
— Хорошо, хорошо, я буду твоим покровителем, успокойся.
— Спасибо, я буду очень послушной, если мне можно выпить немного этого, то я постараюсь быть и ласковой. — Слёзы высохли, ещё немного всхлипов, и она вытягивает вперёд ноги, и показывает фляжку с коньяком.
Эй, а так мы не договаривались, называть можно, а остальное — это в другой раз. Не то, чтобы Эржена мне не нравилась, но так — это неправильно, что ли, почти изнасилование.
— Можно, я вылечу порезы, а ты потом за мной поухаживаешь? — и смотрит так лукаво.
Понятно, дразнит, тогда ладно.
— Да, конечно, разрешаю.
— А ты мне что–нибудь подаришь, чтобы я могла показать всем?
Оп–па, а что такого у меня есть кроме сувенирной иголки? А она, пожалуй, вряд ли впечатлит.
Удивительно то, что, отчётливо понимая опасность игрока такого уровня, я не пытался держаться на дистанции, и втянулся в разговор. Фатализм, или ей удалось как–то расположить меня? Осторожности и отчуждения, которые присутствовали в рейде, почти не было. Я что, купился на образ милой недалёкой девчушки?
Эржена провела руками по порезам и кровь остановилась. «Малое исцеление» нужно запомнить, и потом обязательно взять. Эх опыта маловато. Эржена придерживая полы халата смотрела на меня. Что? Ах да, аккуратно, стараясь не подняться выше порезов протёр ей ноги и важно кивнул. Подобрала ноги под себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Даже вздохнул с облегчением, поднял глаза, девица явно потешалась, хотя, кто её знает, проверять я не хочу, не то окружение. Сейчас и коньяк не предложишь, кто её знает, что учудит.
На самом деле обольщаться и считать Эржену глупой болтушкой не стоило. Она отвечала, казалось бы, на все вопросы, но ответы, если не касались лично её, каких–то, то ли настоящих, то ли выдуманных обид, нанесённых другими обитательницами храма, почти не давали информации. Социальное устройство — «а, чего об этом говорить, об этом все знают». Отношения между воинами и жрецами — «тайны храма, недоступные обычной девушке». Было очевидно, что есть темы, от которых она легко уходит, переключая всё на рассказ о себе.
