Как Витька оказался в воздушном колоколе он не помнил.
Воздух! Как это прекрасно! Это тааааак вкусно!
Витька отдышался, свёл глаза в кучку и снова нырнул. За то время, что он плавал к мешку и обратно механический доводчик приоткрыл дверку люка, показав тёмную щель в палец толщиной. Егоров вцепился пальцами за край проёма и упёрся спиной и затылком в тяжёлую створку.
'Ну же… давай, блин!'
Люк нехотя поднялся ещё сантиметров на пятнадцать, а затем пошёл гораздо легче и быстрей. На полный подъем створки ушло секунд тридцать. Витька полностью разогнулся, зафиксировал руками люк над головой и осмотрелся.
В багажном отсеке было темно и… и…
'Ух ты!'
Под потолком висел такой знакомый воздушный пузырь. Позабыв обо всех клятвах и обещаниях быть острожным, Витька немедленно забрался внутрь целиком и 'высосал' этот небольшой 'кусочек' воздуха.
Сетки резать не пришлось. Ближайшую к нему он аккуратно отстегнул от креплений на потолке. Глаза привыкли к темноте, и Егоров прекрасно разглядел плотный штабель тёмных чемоданов.
'Жадность фраера… шестьдесят… один, два, три, четыре… а, ладно!'
Ныряльщик уцепился за ближайшую чемоданную ручку и, надрываясь и выпуская рвущийся из груди воздух, вытащил его из груды вещей.
На то, чтобы доволочь свой объёмистый трофей до 'лифта' ушло ещё полминуты. Витька бросил чемодан на дне, схватился за ремешок и щёлкнул замком.
'Поехали! Ну я, блин, Гагарин…'
— Никогда. Больше. Так. Не делай!
В дрожащем голосе Кати звякнул металл. Слёзы у прижимающейся к нему всем телом женщины, похоже, уже закончились, и неуправляемая истерика стала помаленьку трансформироваться в грядущую полномасштабную бурю. Егоров потёр опухшее после оплеухи Олега ухо и максимально мягко задавил наезд на корню.
— Любимая, любимая… — стройное загорелое тело под его рукой ощутимо расслабилось, а Виктор всё шептал и шептал на ушко, — любимая, любимая… прошу тебя… никогда ничего не решай за меня. Ты меня понимаешь?
Весь запал у Кати куда-то разом пропал. Мысленно обозвав себя дурой, она молча кивнула и замерла на груди своего мужчины.
В тот день Витя Егоров больше не нырял.
За следующие четыре дня Виктор, при помощи Олега, Йилмаза и такой-то матери полностью обчистил кормовой багажный отсек. Дело мужики поставили на поток. Витька нырял с грузом вниз, шустро шевеля ластами нёсся к люку, привязывал верёвку к ручке верхнего чемодана и всплывал. Дальше в дело вступали 'крановщики'. Иногда объёмные чемоданы артачились, цепляясь за всё за что можно было зацепиться и тогда Виктору приходилось снова нырять, но, в целом, это случалось очень редко. Добычей 'поисковиков' стали восемьдесят четыре чемодана и сумки и среди них (ура!) ярко-оранжевый Витькин Samsonite.
Егоров купил этот чемодан в Дубаях, клюнув на необычный цвет. При получении багажа, среди десятков унылых чёрных параллелепипедов, едущих на транспортёрной ленте, его кладь сразу бросалась в глаза. Был и ещё один приятный сюрприз — его чемодан не промок! Его немножко сдавило давлением, но изделие китайских мастеров сдержало воду!
В итоге повизгивающий от счастья Витька стал обладателем пяти белоснежных хрустящих от чистоты сорочек, пары брюк и, самое главное, совершенно исправной бритвы. Panasonic дружески мигнул индикатором заряда и предложил им воспользоваться. А одеколон, а зубная паста и щётка?
Егоров изобразил пляски туземцев, схватил бутылочку геля для душа, бритву и, призвав на помощь Катю, рванул в кусты приводить себя в порядок.
С кормы снова раздался взрыв хохота, но Дима-сан даже не обернулся, а только угрюмо поскрёб отросшую за месяц бороду. Этот Гоша, который оказался пусть и уволенным, но настоящим, с образованием, актёром театра, мог, когда он этого хотел, быть душой компании. Историй, анекдотов и песен он знал великое множество и никогда не повторялся. Мужики ворочали тяжёлые весла и веселились от души над очередным сольным выступлением Игоря.
Мельников только матюгнулся. Он не хотел брать с собой этого выскочку, но Даник, его бывший лучший друг Даник, настоял на том, чтобы в очередной рейс к ныряльщикам вместе с командой Мельникова пошёл и Игорь.
Дима-сан скрипнул зубами и матом пресёк бурное веселье на лодке, на что Гоша лишь вытянулся во фрунт и дурашливо отрапортовал, мол, 'базара нет, начальник', чем вызвал новый приступ веселья среди матросов.
Дела в посёлке на Новой земле шли по-разному. Две недели адского труда, через 'не могу', принесли свои плоды. Все сто семьдесят три человека были обеспечены крышей над головой, трёхразовым горячим питанием и необходимым минимумом одежды. Для этого пришлось применять крутые меры, многие не желали работать по восемнадцать часов в сутки, ещё больше людей не желало делиться своими вещами с теми, у кого их не было. Пока Мельников, при помощи тёти Ули и десятка верных ему людей ещё держал ситуацию под контролем, но община уже помаленьку пошла вразнос. Отсутствие внешней угрозы, которая сплотила бы людей и возросший 'уровень жизни', сеяли в умах отдельных индивидуумов разные нехорошие мысли.
А чего это я должен это делать? А почему ему больше? А что это он раскомандовался?
Дальше — больше. Посёлок, внешне выглядевший единым целым, расселился по национальному признаку, что, в общем-то, было понятно, но вот выводы все сделали разные.
Началось всё с очередного ежеутреннего скандала — распределения работ на день. Данияр привычно, матом, оборвал стоны и сопли и пинками разогнал нескольких мужчин и женщин по делам, а вот к стоявшим поодаль соплеменникам первый зам Сенсея обратился на казахском. Вежливо. С пожиманиями рук и уговорами что-нибудь сделать. Дима, наблюдавший за этой картиной со стороны, очень удивился и, подозвав, Данияра, к себе, поинтересовался — с чего бы это к этим лодырям такое отношение?
Даник помялся, а потом просветил закипающего Мельникова, что к 'агашкам' он не может относиться иначе.
— Старших уважать надо. У нас на Востоке так принято, понима…
Диму сорвало.
— Ты!..! Агашек, говоришь? А не казахов, значит, пинками гнать на работы можно?
Дальнейшее Дима помнил плохо. Вроде бы он бил Данияра, потом, вроде бы, жестоко избил нескольких недовольных. Потом… потом он вроде бы что-то говорил с импровизированной трибуны о равноправии и единстве.
На время это помогло — внешне жители посёлка перестали делиться на своих и чужих, но с тех пор Данияр с ним не разговаривал. До прошлого утра, когда он сквозь зубы потребовал, чтобы его 'лучший' друг Игорь отправился за своей семьёй.
'Ёлки зелёные!'
Мельников схватился за голову. Он очень рассчитывал на поддержку Виктора и его людей, которые пошли за ним только из-за дружбы.
'Вот как он это делает? Ведь он ничегошеньки не сделал и на тебе — у него два друга и женщина! А у меня…'
Пока Дима-сан друзей только терял. А число людей, которые его искренне ненавидели за его крутой нрав, за его порядки и за его требовательность, стремительно неслось к ста процентам.
То, что Гоша едет убивать — было ясно, как божий день.
'Может, выкинуть его за борт, пока не поздно? Зачем ему Катя? Он и с этой… с силиконовой блондинкой себя прекрасно чувствует. Может, из-за сына?'
Дима посмотрел на Игоря, горестно вздохнул и, сплюнув за борт, взялся за весло. До Малой земли оставался час пути.
Остров встретил лодку тишиной и абсолютным спокойствием, что было странно — обычно их встречали все обитатели островка. Криками, плясками и урчащими от голода животами. Насторожившийся Дима велел всем сидеть на лодке в полной готовности удирать, а сам, зажав, как собака, зубами палку, поплыл на берег.
Ничего страшного, чего так опасался Мельников, не случилось. Вся честная компания нашлась в лагере, в центре пальмовой рощи. Хорошо одетые, чисто выбритые и подстриженные (!) мужчины, вальяжно устроившись на сложенных из чемоданов 'креслах', лениво перебрасывались в картишки. Стол, за которым они сидели, тоже был сложен из стопки чемоданов.
— Нет, Дима, только кормовой отсек. До носового пока — никак.
— Есть планы?
— Думаю пока. — Виктор производил сильное впечатление. Белый костюм, шёлковый шейный платок, зеркальные очки a-la Сильвестр Сталлоне и вычищенная фуражка капитана Орхана на голове. — Носовой отсек хоть и меньше вполовину, но всё равно… там чемоданов пятьдесят наберётся. Я вот свой чемодан нашёл. И Катины оба — тоже. А вот остальные — нет. Ни Олег, ни Оля, ни Жанна. Я, чтобы ребята в обносках не ходили, пока так решил — из каждого поднятого чемодана берём по одной любой понравившейся вещи. Это плата за наш труд. Это справедливо. Так?