Мясо-рыбно-молочная диета детишкам понравилась.
Энгельс, рассуждая о ведущей роли арийцев и семитов в становлении человеческой цивилизации, обосновывает это увеличенным размером мозгов. Проистекшим от более раннего, чем у других народов, перехода к скотоводству и, соответственно, к массовому распространению в этих двух народах мясо-молочной диеты.
На мой слух — фигня, хоть и от классика. Другие-то мясоеды супер-айкью не отличаются. Ни пешие массаи, ни конные тюркоты. Но 20-кратное соотношение численности земледельческого и кочевого населения для обеспечения военного паритета…
Что здесь от коня и сабли, а что от скорости обмена веществ, от физиологии человеков?
Пешие стрельцы Петра Великого говорят о пеших турках под Азовом:
— Злые они. На одного ихнего с ятаганом нужно три наших с бердышами.
Проблема в ятаганах и бердышах, или в том, что «хлебное брюхо» медленно поворачивается?
«Так как Л-Карнитин находится в основном в мясе, вегетарианцы значительно сокращают ежедневное потребление Л-Карнитина и таким образом могут быть лишены той огромной пользы для здоровья, которую приносит Л-Карнитин».
«L-карнитин назначают спортсменам для повышения выносливости и эффективности во время выполнения упражнений, а также более быстрого увеличения мышечной массы».
Вот эти «выносливость и эффективность» в моих людях — мне край нужны! А живёт эта штука преимущественно в красном мясе. Которое кушать на Руси практически некогда — поститься надобно.
Пост очищает душу, просветляет сознание, экономит ресурсы… И гробит боеспособность нации.
Как говаривала Раневская: «Хрен, положенный на мнение окружающих…». Ложим.
Детишкам «ложить» — очень понравилось. И очень не понравилась «окружающим» — крестьянам. Которые немедленно мне высказали:
— Как это? Чегой-то?! Им-то пупки на лесосеке не рвать. Они чего, в соху упиралися?! За какие такие дела-заслуги соплякам да недорослям безродным — така боярская кормёжка?!
— Не «почему», а «для чего» — для роста. Им расти, им службу нести. Служба у меня непростая, кормлю впрок.
— Не… низя… не по обычаю. С дедов-прадедов заведено, что самый жирный кус — хозяину дома. Мужику, работнику. А ты всякую безотцовщину, бездомщину мясом через день кормишь. Не по правде! Не по справедливости!
И что я этим мужикам скажу? Что я их уже списал? Не по их вине, а по случайности возраста тельца моего «вляпа»? Что через 10–20 лет, когда я буду в силе, эти «мужи добрые» уже, в большинстве своём — в землю лягут? Что им мне помощниками не быть, что их функция — стать удобрением для следующего поколения?
Ничего нового — вся жизнь всякого человека во все времена в этом состоит. В — «стать удобрением». Только я в понятие «следующее поколение» включаю не только их собственных детей, но и чужих, собранных из разных мест, сирот, «тысячи всякой сволочи».
— Не справедливо! Не по обычаю!
Вот только не надо в меня такими словами кидаться! Потому что ваши «святорусские» обычаи и таковая же, но — справедливость… В бешенство приводят!
«У русского народа есть идея, кажущаяся позитивной: это идея справедливости. Власть должна быть не только сильной, но и справедливой, все жить должны по справедливости, поступать по совести. За это можно и на костре сгореть. За «справедливость», а отнюдь не за право «делать все, что хочешь»!
Но при всей кажущейся привлекательности этой идеи — она представляет наиболее деструктивную сторону русской психологии. «Справедливость» на практике оборачивается желанием, «чтобы никому не было лучше, чем мне».
Эта идея оборачивается ненавистью ко всему из ряда вон выходящему, чему стараются не подражать, а наоборот — заставить быть себе подобным, ко всякой инициативе, ко всякому более высокому и динамичному образу жизни, чем живем мы. Конечно, наиболее типична эта психология для крестьян… Однако крестьяне и вчерашние крестьяне составляют подавляющее большинство нашей страны».
Эти слова написаны в 60-х годах 20 века. Но разницы — никакой. Только «большинство» здесь — ещё более «подавляющее».
Для меня, как и для любого прогрессора, идея «русской справедливости» — «смерть неминучая». Потому что мы все — изначально «из ряда вон выходящие». Из здешнего «ряда».
Так вот, специально для «всех»: справедливости — не будет. И воли — не будет. Будет порядок. По моей воле.
— Потаня, всех «голодающих» запомнил? На лесоповал до весны. Вы ж, мужички кушать хотите? Вот и идите лес валять — лесорубам я мясца подкидываю.
Отдельная заморочка — верующие.
— Отрокам?! В пост?! Мясо?!!! Души православные оскоромить?! Покайтесь грешники! Ибо грядёт на вас гиена огненная, ибо взвесил ангел божий прегрешения ваши, и в преисподнюю утянули грехи ваши чашу весов! И идёт уже судия с мечом пламенным в руке…
Какая-то компания ободранных бродяг на моём дворе. Старший, весьма ангажировано вздымает посох с крестообразным навершием и, разбрызгивая слюни, почти правильно воспроизводит знаменитый перевертень Державина: «Я иду с мечем судия». Хочешь — слева направо читай, хочешь — справа налево. Хотя мне больше другой перевертень нравится: «И суку укуси». Что и исполняю:
— Потаня, это кто?
— Дык… ну… калики перехожие. Припозднились, видать, до холодов в тепло стать. Вот, значит, бредут помаленьку, вреда не делают, господу молятся… Вотчину за день… не прошли, замаялись. Да… ну… бабы наши им… это вот… подаяния… божьи люди же… на постой в тепле… худа-то от них… они ж… ну… в Иерусалим… в вертоград господень, чай… бредут.
— Твоя Аннушка бродяг приветила? Смотри, Потаня — не выучишь жену уму-разуму — вдовцом останешься. Это тебе два предупреждения сразу: первое и последнее. Хорошо понял? А этих… Каждому по 20 плетей, вожаку — 40. И до Пасхи — к Христодулу.
И снова разбить нос Фильке. За то, что пропустил. И промыть мозги сигнальщикам. За то, что не доложили. И напомнить Фангу про «Зверя Лютого» на Крокодиле скачущего. За то, что бродяги без конвоя.
Хотя… похоже, вины нет: «калики» шли с обозом, а обозы мы пропускаем. «Божьи люди» попросились — их наши бабы приветили. Беременную Аннушку на подвес под плети…? Как-то… Нет.
Но в Рябиновской вотчине, как было написано на домике Кролика: «Посторонним — В». В смысле: или — вон, или — в болото.
Судя по возгласам «калик», они ожидали, что местный народ за них вступиться. Пропагандисты, факеншит, и за христа агитаторы.
Но…
— Ванька-то наш… того… об-ножёванный.
Мой народ видит на мне фуфаечку, на фуфаечке — портупеечку, на портупеечке за спиной — ножички. А слава об их невиданности и… нехорошести — уже пошла:
— Да ён ентими ножичками… сам-то малой-то, а вот же ж… исхитрился ж как-то… и, слышь-ка, самому Якову… самому! Все печёнки… все до единой! Проткнул, стал быть, вынул и съел! Вот те хрест святой!
То, что сам Яков совершенно свободно гуляет по вотчине, живой и здоровый, что всякий может сходить и своими глазами убедиться в его… печёночной целостности и достаточности… так это ж не интересно!
Режим питания для подрастающего поколения… Как-то заявился Аким, попал на отварную телятину с грибами. Попробовал, похвалил. И наехал:
— Ванька! Ты сдурел совсем! У меня у самого на столе такое угощение не во всякий день есть, а ты шелупонь безродную — будто князя какого кормишь! Разбалуются! Обнаглеют! Ещё и хоромы себе захотят!
— Так я рад буду, Аким Яныч. Когда они себе хоромы захотят. Потому что они же — их себе сами и построят. И ежели они жить будут богато — нам с тобой лучше. Одно дело от корочки сухой бедняцкой — крошку отщипнуть, другое — от каравая ломоть. А что они слаще тебя кормятся, так ты ж — по лесам не бегаешь, мозги науками — не сушишь. А то хочешь попробовать — приходи нынче к Трифене на урок. Она сегодня про наклонения будет рассказывать.
— Что?! У тебя эта чернавка разведённая невинных отроков — и такому разврату учит?!
— Аким, что-то ты всё про одно. А я про другое. Про грамматику греческую. А наклонений там четыре: изъявительное, сослагательное, повелительное и желательное. Вот ежели ты бабу желаешь — в каком наклонении надо сказать?
— Ну… это смотря какая баба. Кстати… пойду-ка я…
Что-то Акиму эта шапка боярская… как мешок виагры. Noblesse oblige — «положение обязывает». Он же тут самый главный феодал! Вот он и стремиться всякую… положить в положение. Ну и флаг ему в руки. Или куда там ему надо…
И мы разошлись мирно.
С Домной мы переговорили сглазу на глаз. Она пофыркала, но мою идею: «Детство — это болезнь. Болящие — пост не держат» — приняла. И сразу же наехала: ткнула меня носом в конкретику. Если по хлебу и рыбе у нас запасов должно хватить, то мяса, возможно, не хватит. На несколько недель это стало моей очередной ежедневной головной болью.
