Отступая от Перекопа, первой пробилась в Севастополь группа из ста трех бойцов — все, что осталось от 514-го полка. Как ни мало было это подразделение, но ему тут же отвели участок обороны. К ночи 6 ноября 1941 года подошла вся дивизия, а точнее 940 оставшихся в живых бойцов и командиров. Страшно говорить, но в перекопских боях и в ходе отступления погибло и попало в плен 90 % личного состава!
Несмотря на понесенные потери дивизия, тем не менее, представляла серьезную боевую силу. И прежде всего потому, что все бойцы и командиры уже имели боевой опыт, то, чего еще не было у севастопольцев.
На командование 172-й дивизии было возложено руководство II сектором обороны. Комендант — полковник И.А. Ласкин. Дивизию пополнили людьми, вооружением, боеприпасами. Придали 37 орудий, и уже на 10 ноября ее численность составляла 9903 человека.
17 декабря на все секторы обороны вновь обрушился шквал огня. Напряжение боев возрастало день ото дня и к 30 декабря достигло апогея. Повсеместно вспыхивали жестокие рукопашные схватки. Противник захватил станцию Мекензиевы горы. И в этот критический момент поступило сообщение об успешной высадке наших десантов в Керчи и Феодосии!
Как ни странно, но гитлеровское командование не прекратило атак, ни на одного солдата, ни на один ствол не ослабило атакующую группировку, рассчитывая, что еще чуть-чуть усилий — и Севастополь падет. Не пал!
В первый день нового, 1942 года у батальонного комиссара Кувшинникова — в недавнем прошлом секретаря Симферопольского горкома партии — собрались земляки. Настроение было приподнятое: отбит тяжелый штурм, наши войска успешно высаживаются под Керчью, как-никак Новый год и… все они живы, пока еще живы. К тому же Г.П. Кувшинников получил директиву ЦК ВКП(б) сформировать состав Симферопольского горкома партии и готовиться к вступлению в должность в связи со скорым освобождением Симферополя. Хочу обратить внимание на тот факт, что аппарат Симферопольского горкома ВКП(б) поручено формировать не партизанам, где более чем достаточно партийных работников этого уровня, а севастопольцам.
Сохранился снимок, сделанный в тот памятный день. К сожалению, в свое время, беседуя с Г.П. Кувшинниковым, я не записал имена и фамилии запечатленных на нем людей. Знал только, что в первом ряду в центре А.В. Подскребов и рядом сам Кувшинников. Снимок был опубликован вместе с моим очерком «На рубежах бессмертия» в «Крымской правде». Сразу же пошла читательская почта. Виктор Михайлович Спектор из Белогорска узнал своего отца — старшего политрука 191-го артполка Михаила Петровича Спектора, до войны — секретаря Ак-Мечетского райкома ВКП(б). Варвара Михайловна Немкова — своего мужа Александра Елисеевича Немкова, известного в Крыму железнодорожника.
Но вернемся в Севастополь в январь 1942 года. По словам В.А. Новичкова, в городе работали парикмахерские, фотоателье, возобновилось трамвайное движение, можно было отправить на Большую землю телеграмму. Увы, затишье оказалось временным. Крымский фронт, на действия которого возлагали столько надежд, обернулся еще одной трагедией.
Покончив с «войной на два фронта», немецкие войска в Крыму вновь сконцентрировали свои усилия на Севастополе. Главный удар наносился в направлении IV сектора, который защищали 172-я дивизия и 79-я стрелковая бригада. Из-за Бельбекской долины показалась лавина танков, за ней — пехота. Завязался неравный, кровопролитный бой. В воздухе только немецкая авиация, которой специальными сигнальными ракетами указывают даже такие цели, как отдельный пулемет. Наша артиллерия почти молчит — нет снарядов. Местами противнику удалось вклиниться в расположение дивизии, но, даже будучи отрезанными от своих подразделений бойцы и командиры вели бой, надеясь с темнотой прорваться сквозь порядки противника. Сохранился и другой документ: письмо к жене участника этих боев, бывшего директора Симферопольского авторемзавода имени Куйбышева Владимира Михайловича Розенфельда: «Переживаю сейчас дни величайших боев. Не могу не писать, что мужество, героизм и отвага проявляются в самых широких размерах. И вечно будут помнить фашистские гады эти беспримерные дни».
Силы иссякали, заканчивались не только снаряды, но и патроны. Не осталось ни одного танка. После трагедии Крымского фронта враг продвинулся далеко на Кавказ, и теперь снабжение Севастополя стало архисложным. В глубине души не только высшие командиры уже понимали, что дальнейшая оборона Севастополя приведет только к неоправданным потерям. Противник безнаказанно топил авиацией наши транспорты, защищать которые из-за отсутствия у нас авианесущих кораблей (одна из личных ошибок Сталина) было невозможно. Несмотря на то, что среди защитников Севастополя оставалось немало и тех, кто оборонял Одессу, в возможность успешной эвакуации уже никто не верил. Как показали дальнейшие события, ее никто и не планировал.
28 мая 1942 года Военный совет Северо-Кавказского фронта подписал директиву N 00201/0П, в которой говорилось:
«1. Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на кавказский берег не будет.
2….
3. В борьбе против паникеров и трусов не останавливаться перед самыми решительными мерами» [87].
Не имея возможности оказать Севастополю реальную помощь людьми, снарядами, Верховное командование, по-видимому, решило добавить к «кнуту — пряник» и вдруг обрушило на защитников города «золотой дождь» наград. Если до сих пор звания Героя Советского Союза был удостоен только летчик Яков Иванов, совершивший в небе над городом воздушный таран, за что Указом от 17.01.42 г. он первым из севастопольцев получил это высокое звание, то в июне 1942 года начался прямо-таки звездопад.
4 июня 1942 — летчик Филипп Герасимов;
14 июня 1942 — летчики Михаил Авдеев, Иван Алексеев, Мирон Ефимов, Евгений Лобанов, Георгий Москаленко, Николай Наумов, Николай Остряков, Николай Челноков.
То, что все Герои Советского Союза — летчики, а защищают Севастополь моряки и пехотинцы — нелепость, которая очевидна, что называется, невооруженным глазом. Ошибку стали срочно исправлять.
16 июня 1942 издается Указ о присвоении звания Героя Советского Союзу краснофлотцу Ивану Голубцу. Кстати, он оказался первым Героем в СССР из числа рядового состава армии и флота. Мне доводилось общаться с сослуживцами Ивана Голубца, и, как они рассказывали, столь высокое звание, которое было присвоено их товарищу, породило недоумение. Дело в том, что возвратившийся из увольнения старший матрос Голубец был нетрезв. Увидев пожар на тральщике, он бросился сбрасывать в море мины, от полученных ожогов скончался, как подвиг все это окружающими не воспринималось.
20 июня 1942 звание Героя Советского Союза присваивают разведчице Марии Байде, артиллеристу Абдулхаку Умеркину и политруку Михаилу Гахокидзе.
Мария Карповна Байда, с которой мне потом доводилось общаться, рассказывала, что даже не успела получить Звезду Героя.
За два дня до падения Севастополя И.В. Сталин обратился к защитникам Севастополя со словами благодарности и призывом удержать черноморскую твердыню. Это был приговор. Ни о какой эвакуации уже не было и речи.
Со всех рубежей к Херсонесу сходились все, кто еще не погиб, не попал в плен. О том, что от окончательной катастрофы отделяют уже не дни, а часы, командование Черноморского флота уже знало и предприняло решительные меры, но только в отношении себя…
30 июня вице-адмирал ф. С. Октябрьский сообщает в Москву наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову и в Краснодар комфронту С.М. Буденному, что «организованная борьба возможна максимум 2–3 дня». Он просит разрешения «вывезти самолетами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также самому покинуть Севастополь».
Разрешение было получено. Трудно без возмущения и стыда читать эти строки о позорном предательстве ста тысяч севастопольцев. Но разве не так поступали наши руководители и в дни Чернобыльской трагедии, когда простой люд выгоняли под радиацию на первомайское шествие, а своих детей и жен отправляли в безопасные районы?
В Цусимском сражении командиры кораблей либо последними оставляли их, либо, стоя на капитанском мостике, погружались в морскую пучину. Не было ни единого случая, чтобы офицер флота российского опозорил свое высокое звание, а тем более это сделал адмирал.
На «Титанике» мужчины пропускали вперед женщин и детей, уступая им место в шлюпке, прекрасно понимая, что сами они уже не спасутся. По нашему понятию — это были буржуи и капиталисты.
У адмиралов Ф.С. Октябрьского, Н.М. Кулакова и иже с ними мораль была совершенно иная, а спасение собственной жизни представлялось значительно важнее таких понятий, как честь командира, воинский долг.
