– Не думаешь ли ты, что наши войска на континенте слишком растянули свои коммуникации? Достаточно ли у нас живой силы, чтобы контролировать оккупированные территории? Сколько ещё фронтов мы можем позволить себе открыть? – задавал он мне тревожные вопросы. Я не ответил, так как сам испытывал смутное беспокойство. И перевёл разговор на более приятные темы.
Этот и следующий вечер, проведённые в родном Убермингене, успокоили мою душу. Быть дома значило оказаться в безопасности, укрыться на островке спокойствия и родственных чувств среди военной стихии. Несмотря на настойчивые просьбы отца, я почти не рассказывал ему о подлодках и своих ощущениях в бою. Я хотел внушить впечатление, моя служба не представляет смертельной опасности и я всегда стану навещать дом.
Когда мой поезд прибыл в Берлин, дул ледяными резкими порывами северо-восточный ветер. Марианна со своей обычной пунктуальностью ожидала меня на вокзале. Мы шли по почти пустынным улицам к роскошному отелю «Фюрстендорф», в котором я решил остановиться. Апартаменты были гораздо комфортнее и дороже, чем та скромная комната, которую мы наняли во время нашей предыдущей встречи. Но теперь я мог себе это позволить. Марианна тоже изменилась – стала менее сдержанной. Её ласки заставили меня забыть о том, что шла война, что я сам провёл в море все лето и осень. В её объятиях окружающий жестокий мир исчезал, а воздушная тревога не вызывала беспокойства.
В течение двух дней моего пребывания в столице мы бросались от одного развлечения к другому. В условиях войны культурная жизнь Берлина пошла на убыль, а художественный уровень спектаклей театра и оперетты значительно понизился. Другой заметной потерей стало ухудшение качества блюд, подаваемых в ресторанах на Курфюрстендамм. Нет, Берлин был уже не тот. Но моя ласковая Марианна превращала холодный город в обетованную землю. И я был опечален – возможно, слишком опечален – необходимостью снова упаковывать багаж и проститься с ней.
Когда я прибыл в последний день ноября в Кенигсберг, было холодно, 15 градусов ниже нуля. Окончательно прозябнув в своей лёгкой морской форме, я сел на местный поезд, идущий до Пиллау, небольшого порта на Балтийском побережье. В купе я чувствовал себя словно в холодильнике и, доехав до места назначения, буквально превратился в сосульку. Уже в полночь я прибыл на борт комфортабельного лайнера «Претория», резиденцию командования и учебный дивизион Первой подводной флотилии.
За завтраком состоялся большой сбор курсантов. Я обменивался рукопожатиями со многими бывшими сокурсниками и отмечал расставание со многими другими в баре. Мы прибыли из всех уголков Европы, участвовали в самых крупных сражениях и потопили приличное количество кораблей союзников. Между нашим выпуском в апреле и нынешним морозным декабрём прошло семь месяцев. Для большинства из нас подводная война прошла без серьёзных потерь. Это был хороший повод для торжества.
Для наших напряжённых учений имелись серьёзные препятствия. Бухта Пиллау была покрыта льдом, в ряде мест он достигал 30 сантиметров толщины. Постоянно работали ледоколы, чтобы пробивать фарватеры для ограниченного движения судов и проходы для выхода подлодок в море. Мы выходили днём и ночью, попеременно выполняя функции старшего механика и командира. Наши преподаватели, опытные подводники, учили нас всем премудростям атаки в надводном положении ночью и в погруженном – днём. Погружение производилось в искусственно созданных нештатных ситуациях, так что мы доходили до изнеможения в попытках выровнять лодку. Вскоре мы могли даже во сне совершать действия, необходимые в обычной, боевой и аварийной обстановке. Отдыхать не удавалось даже для того, чтобы восстановить силы после напряжённой учёбы предыдущего дня.
Однако случались и лёгкие дни. Командующий флотилией Шухарт, заслуженный подводный ас, который в 1939 году потопил британский авианосец «Кариджес», был выдающимся педагогом. Его лекции посещались нами с особым удовольствием. Выходные дни недели я проводил на борту «Претории», развлекаясь чтением книг, игрой в карты или обсуждением причин нападения японцев на базу ВМС США в Перл-Харборе. Наступление японцев на Филиппинах или в других районах Тихоокеанского региона происходило слишком далеко, чтобы вызвать у нас большой интерес. Однако я понимал, что события на Тихом океане оказывали глубокое воздействие на ход подводной войны в Атлантике. С полным вовлечением США в войну, особенно в боевые действия против нашего флота, ситуация радикально изменилась за две недели. Я приготовился к длительной войне.
Тем не менее сражение в Атлантике все ещё развивалось благоприятно для нас и не было причины терять веру в окончательную победу. Наши радиостанции часто передавали победные реляции и побуждали немецких граждан подсчитывать количество кораблей противника, отправленных на дно. В 1941 году общий тоннаж потопленных судов составил почти три миллиона регистровых брутто-тонн. Англичане все ещё не могли противостоять нашему усиливающемуся давлению на море. Целые конвои их судов отдавались фактически на растерзание нашим «волчьим стаям». Впрочем, и мы несли потери. В декабре у Гибралтара погиб ещё один ас. «У-567» под командованием капитан-лейтенанта Эндраса, которая потопила вражеские суда общим тоннажем в 200 тысяч тонн, отправилась на дно. Никто из её экипажа не спасся.
В январе 1942 года мы продолжали интенсивную учёбу в Пиллау. В начале февраля меня направили в Военно-морское училище во Фленсбурге совершенствовать знания в торпедной атаке. Шесть недель теоретических занятий и практики в стрельбе раскрыли передо мной последние секреты торпедного дела. Вслед за ослаблением зимних холодов пошли занятия по тактике подводной войны и радиосвязи. С наступлением весны, когда я уже проходил курс артиллерийской подготовки, меня произвели в лейтенанты. Я с нетерпением ждал приказа об отправке на фронт. Вспоминая с нежностью об Ивонне, надеялся вернуться в Брест.
Начальство, однако, имело в отношении лейтенанта Вернера другие планы. Мне было приказано ехать в Данциг[2] и явиться на борт «У-612», заняв должность старпома. Я дважды прочёл телетайпную ленту, прежде чем уразумел содержание приказа. Фактически я должен был стать ведущим офицером, уступающим по рангу только капитану новой подлодки. Смутная перспектива стать командиром неожиданно оказалась вполне реальной.
19 мая я прибыл в Данциг и явился на борт «У-612». Моя лодка, недавно построенная, но уже достаточно потрёпанная в походах, покачивалась у старого каменного мола. Караульный сообщил мне, что командир в лодке. Я спустился в неё и сразу же почувствовал знакомый прогорклый запах. Я нашёл капитана и представился:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
