Идея спасения лодки быстро приняла конкретную форму. Зигман передал командованию конкретный план спасательных операций. Через два дня мы получили ответ: подъем разрешён. Без промедления мы приступили к действиям. Я связался с командой опытных водолазов. Фридрих раздобыл два больших плавучих крана. Через день из бухты вышел буксир с Фридрихом, мною и водолазом на борту. Стояла великолепная погода для осуществления наших амбициозных планов. В тот же день к месту, где затонула лодка, подошли два плавучих крана. Подготовка к подъёму заняла значительную часть следующего дня. Пока мы с Фридрихом занимались спасательными операциями, Зигман и Ридель отправились с командой лодки в Данциг, где подводники были размещены на борту устаревшего пассажирского лайнера, совершавшего когда-то рейсы на линии Гамбург – США.
На пятый день операции водолазу удалось наконец обвязать корпус лодки толстыми тросами. Когда краны попытались поднять её, они чуть не опрокинулись. Тросы лопнули. Пришлось привезти новые из Данцига. На седьмой день спасательных работ водолаз снова завязал вокруг корпуса стальные петли. Одному из кранов удалось приподнять на метр нос лодки. Преодолев всасывающий эффект, второй кран оторвал от песчаного дна отяжелевшую от воды корму. Оба крана подняли якоря и медленно двинулись в сторону Данцига. Пройдя за два дня 16 миль, они вытащили «У-612» на мелководье бухты. Из воды показалась рубка лодки. Следующий день ушёл на ремонт корпуса лодки. На двенадцатый день с буксира сквозь рубочный люк был опущен в лодку шланг помпы, начавшей откачивать заполнявшую её маслянистую жидкость. Уровень затопления быстро понижался, обнажая приборы и оборудование. Через три часа середина лодки была свободна от воды. Сгорая от нетерпения, я спустился вниз по алюминиевому трапу. В помещении центрального поста царило полное разорение. Всё было покрыто песком, перемешавшимся с соляркой, смазочным маслом и водорослями. Была затоплена также секция, в которой помещалась радиорубка, офицерская и унтер-офицерская каюты, а также комплект аккумуляторных батарей. В суматохе, последовавшей за катастрофой, мы забыли заткнуть переговорную трубу, ведшую из боевой рубки к радисту. Пока лодка покоилась на дне, вода текла сквозь переговорную трубу и полностью вывела радиорубку из строя.
После обстоятельного осмотра «У-612» на следующее утро, когда из неё полностью была откачана вода, лодку отбуксировали в сухой док. Пробоина в корпусе оказалась диаметром с ведро. Единственным помещением, которое не подверглось затоплению, был носовой торпедный отсек. Его переборки были наглухо задраены. Пропавших моряков на борту лодки мы не обнаружили. По заключению экспертной комиссии, ремонт лодки займёт от 8 до 12 месяцев. Моя надежда на скорый боевой поход была поколеблена.
Два дня мы пребывали в неопределённом состоянии. Затем штаб приказал укомплектовать нашим экипажем новую подлодку «У-230», ремонт которой на верфях Киля приближался к завершению. Мы приступили к своим новым обязанностям после длительного отпуска.
Затонувшая подлодка и потеря двух человек были не единственными бедами, которые нас постигли. Во время спасательной операции обнаружилось, что наш кок, Меснер, утаил большое количество кофе, чая и масла. Допрошенный Риделем, Меснер признался, что сбыл значительную часть этих продуктов на чёрном рынке. Подводники утверждали, что кок занимался жульничеством со времени прибытия на борт лодки. Меня поразило, однако, что никто не сообщил об этом раньше. Как бы то ни было, пришлось обсудить поведение Меснера на суде чести. Его посадили на гауптвахту.
Однако в тот же день кок скрылся. Напрасно я обыскивал его комнату. Пока я этим занимался, пришли два обозлённых матроса, заявивших, что Меснер украл у одного фотоаппарат, а у другого комплект новой формы. Беглый просмотр офицерами своего багажа показал, что кок сбежал со штурманским пистолетом «люгер». Я подождал сутки перед объявлением тревоги, чтобы дать Меснеру шанс раскаяться. Однако он не вернулся, и это дало основание возбудить дело о дезертирстве. Зная, что Меснер был падок до женщин, я составил список адресов, по которым он мог скрываться. Я надеялся лично предостеречь Меснера и спасти его от военного трибунала, приговор которого стоил бы беглецу нескольких лет пребывания за решёткой. Получив по заявке машину с шофёром, я посадил на заднее сиденье двух матросов и отправился на поиски Меснера.
Первый дом находился в пригороде Данцига. Место выглядело вполне приличным. Проживавшая там девушка сообщила, что не видела кока уже несколько недель. Мы поехали к дому, расположенному по дороге в Сопот. Мать другой «невесты» Меснера открыла дверь с большими предосторожностями. Оказалось, что я взял след правильно, но опоздал: кок переночевал здесь в предыдущие сутки и уехал, как он сказал, домой. Мы направились в Готенхафен, где проживала ещё одна претендентка на священный обряд бракосочетания с Меснером. Там я обнаружил девушку, но не беглеца. Последним адресом в списке числилась хижина на полуострове Хела, окружённая соснами. Это было великолепное убежище. Однако хижина оказалась пустой. Совершенно обескураженные, мы возвратились поздно ночью на лайнер.
Рано утром на четвёртый день дезертирства Меснера мне позвонили из полицейского участка Данцига, сообщив, что какой-то матрос совершил кражу со взломом в одном из домов предместья города. Я был убеждён, что это Меснер. Теперь дело вышло из под моего контроля. Кок зашёл слишком далеко. В полдень полиция Сопота сообщила, что преступник с приметами Меснера был замечен, когда убегал после кражи в продовольственном магазине. Я не ложился спать до поздней ночи, ожидая развития событий, однако больше звонков не было.
Через два дня Меснера обнаружили. Мне позвонили из военной полиции Сопота и сообщили, что кока нашли в кювете по дороге в Данциг. Он попытался с помощью «люгера» свести счёты с жизнью, но сумел только ослепить себя навсегда. Сообщили также, что если я пожелаю допросить беглеца, то найду его в муниципальной больнице.
Капитан предложил мне допросить Меснера, пока он находится в шоке. Я сразу же отправился в Сопот. День был жарким и влажным. Когда я прибыл в курортный городок, небо заволокло штормовыми тучами. Над бухтой полыхали молнии, за которыми следовали громовые раскаты. Больничные запахи дезинфекции и эфира, бессловесные перемещения сотрудников в белых халатах, понимание без слов медсестрой цели моего прихода; молнии, гром и липкая влажность – всё это производило впечатление, будто я сам нахожусь на исходе жизни. Медсестра повела меня вверх по лестнице в палату, где лежал кок. Окно в неё было открыто, и занавески раздувались ветром, как паруса. Эхо от раскатов грома отражалось от стен палаты. Меснер лежал на простыне совершенно апатичный, вытянувшийся, как мертвец. Он был в полном сознании. Невидящие глаза кока налились кровью, а веки распухли. Повязка из белого бинта на его голове прикрывала два крохотных отверстия на висках. Я почувствовал, как меня переполняет жалость к человеку, решившемуся на самоубийство, но не нашедшему в себе мужества отвечать за свои поступки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
