или против моего участия. Каким бы радушным ни было отношение Рейчел и Патрика ко мне, между ними существовала связь, куда мне не было доступа.
Гадание было подготовлено для Патрика. Он перевернул карты и стал разбираться в значении расклада, проводя пальцем по столу возле каждой из них, делая паузы только для того, чтобы коснуться углов самих карт. По прошествии нескольких минут он собрал их в стопку, следя за тем, чтобы они не терлись друг о друга, и передал мне всю колоду через стол.
Уголком глаза я заметила, как Рейчел проследила за этим жестом. Что-то промелькнуло в ее глазах – как будто она отпрянула, а затем смягчилась, снова придвинувшись ближе.
– Для начала возьмите их в руку, – посоветовал Патрик, – подумайте над вопросом, на который вы хотите получить ответ, а затем выложите три карты в ряд.
Я сделала, как мне было велено, держа глаза закрытыми на протяжении всего процесса. Разумеется, я не тасовала карты, боясь повредить краску и сусальное золото. Я только-только позволила себе надеяться, что они укажут мне облик моего будущего – дней, которые мне предстоит провести в Клойстерсе и за его пределами.
Когда я раскладывала карты, я невольно поражалась их красоте, сразу же влюбившись в их великолепие, в необычность их символики, – и лишь потом всмотрелась в то, что они мне говорят. Передо мной лежали Луна, Повешенный и Двойка Кубков. Я знала, что Луна в прямом положении означает обман или неясность, хитрость. Двойка Кубков, однако, говорила о любви или дружбе, о новых отношениях, о сотрудничестве и притяжении. Повешенный был символом перехода и перемен, а также, по традиции, знаком Иуды – предателя. Вместе они говорили мне о меняющейся обстановке, о новизне и опасности. Но было и нечто большее, что-то колючее на периферии моего зрения, похожее на давнее предупреждение, которое я не могла сформулировать. Энергия, исходящая от карт, заставляла мой пульс участиться, глаза щипало, зрение туманилось, как будто я находилась под водой.
Поскольку Рейчел уже знала символику Таро вдоль и поперек, я начала самостоятельно изучать значения отдельных карт, как когда-то изучала латинские языковые карточки. Я узнала, что масти говорят о различных тенденциях: Кубки – об интуиции, Мечи – о разнообразии направлений, Жезлы – о первобытной энергии. Я узнала, что Старшие Арканы можно толковать по-разному в зависимости от ориентации карты – прямо ли она лежит или перевернута. Но в основном я узнала, что между картами и событиями нет однозначной связи; это было скорее чувство, ощущение, которое они давали.
– Что вы видите? – спросил Патрик, встретившись со мной взглядом. И повторил, на этот раз с нажимом: – Что вы видите, Энн?
В раскладе карт я могла видеть свое будущее, даже отголоски своего недавнего прошлого, но то, что я видела, было личным, предназначенным только для меня, – эти карты были провозвестниками того, что все смещается, начинает меняться, даже если я не могла понять, что именно они мне сулят. Я сопротивлялась желанию сложить их обратно в стопку и сделать вид, что я их вообще не раскладывала.
– Мне это все еще внове, – сказала я, аккуратно откладывая карты в сторону.
– Почему бы тебе не прочитать этот расклад, Рейчел?
– Не могу, – ответила та. – Я не читаю расклады Таро.
– Почему?
– Просто не читаю. Я изучаю сами карты, но гаданием на них не занимаюсь. И не буду.
– Ты никогда не гадала? – спросила я.
Она посмотрела поверх стола, устремив взгляд на Патрика.
– Бывало, что и гадала. В прошлом. Это сложно объяснить. В отличие от Патрика, я не хочу видеть будущее. Я предпочла бы остаться в неведении.
При этих словах Патрик оттолкнулся от стола, и тяжелое деревянное кресло, в котором он сидел, упало назад, ударившись о каменный пол. Он не потрудился поднять его. Вместо этого вышел из библиотеки, оставив нас вдвоем при свете свечей.
Глава 11
Через три дня после того как мне показалось, будто я увидела в картах настоящее и будущее, Лео пригласил меня на концерт в Бронксе.
– Я играю на бас-гитаре, – объяснил он, жуя зубочистку и прислонившись к одной из колонн, опоясывающих клуатр Три. – Ты можешь добраться на метро. Всего одна остановка после стадиона «Янкиз»[22]. Я тебя встречу.
Между нами не было ни непринужденных разговоров, ни каких-либо объяснений того, что произошло в тот день на экологической ярмарке или после нее. Он просто остановил меня и пригласил. Это было не столько предложение, сколько неизбежность. По крайней мере, именно так я к этому отнеслась, хотя даже не знала его номер телефона, да и сейчас Лео его не назвал. Только пообещал встретить меня.
– Хорошо, – сказала я. – Да.
Я знала, что это решение спасет меня от очередного одинокого вечера в моей студии, которая за последнюю пару недель стала выглядеть еще хуже: одежда свалена на кровати, посуда в раковине, бумаги повсюду. Я не считала себя неряхой, но в то утро наступила на кофейную гущу, высыпавшуюся из фильтра, который я выбросила накануне вечером, и даже не потрудилась смахнуть ее с подошв ног. От меня не ускользнуло сходство всего этого с тем домом, который я оставила в Уолла-Уолла, но я решила не анализировать поведение, свойственное в равной степени мне и моей матери, – в стрессовой ситуации пускать все на самотек.
Правда заключалась в том, что я полностью отдала свой кухонный стол книгам, статьям, ноутбуку и колоде карт Таро, которую купила в местном книжном магазине.
Я читала научные статьи о Таро или carte da trionfi, как их называли в эпоху Возрождения. И узнала, что самое раннее сохранившееся упоминание о картах Таро содержится в бухгалтерском отчете семьи д’Эсте из Феррары от 1442 года и что Марциано да Тортона, секретарь и астролог миланского герцога Филиппо Мария Висконти, был одним из первых, кто написал о символизме колоды. Я также выяснила, что, хотя изначально Таро было карточной игрой, к 1527 году в Венеции его признали гадальным средством.
И хотя немногие ученые писали о Таро – историки и искусствоведы редко обращались к этой теме, – все соглашались с тем, что ранняя современность была одержима гаданием и предсказанием будущего. Разумеется, в XV и XVI веках в Италии астрологи встречались на каждом шагу. Марсилио Фичино, астролог влиятельной семьи Медичи, настолько верил в мудрость планет, что при рождении Джованни ди Лоренцо де Медичи даже предсказал, что тот будет Папой Римским. Так и случилось – впоследствии он стал
