В дальнейших донесениях агент Д. не упоминался, и хотя Гувер относил уничтожение гангстера на счет погибшего Сэма Коули, а неофициальная слава досталась Чарли Уинстеду, слухи о специальном агенте Д. все ширились.
В согласии с мифом, бытовавшим в ФБР, агентом Д. был молодой психопат, боевик мафии, которого завербовали Гувер и Грег Толсон, не видя иного способа покончить с Диллинджером и ему подобными. Агенту Д. предложили десятикратное жалованье старшего спецагента, и он должен был бороться с преступниками, пользуясь знанием их уловок. Тот же миф утверждал, будто бы именно он в кровавом 1934 году прикончил Красавчика Флойда и Мордашку Нельсона, хотя эта заслуга опять-таки приписывалась Коули и специальному агенту Герману Холлису, убитому в перестрелке с Нельсоном.
Ходила легенда, будто бы агент Д. раскрыл дело о похищении ребенка Линдберга в 1934 году, хотя он якобы завершил его весьма необычным образом. Поговаривали, будто бы Д. следил за настоящим похитителем, гомосексуалистом, находившимся в приятельских отношениях с одной из гувернанток семьи Линдберг до того, как выкрасть и убить ребенка. Д. настиг его в Европе и в приступе ярости сунул ему в рот дуло пистолета и нажал спусковой крючок. Гуверу не хотелось обнародовать такой исход дела, поэтому Бюро спрятало концы в воду, арестовав Бруно Гауптманна, друга и второстепенного сообщника погибшего гомосексуалиста.
В течение последующих восьми лет сотрудники Бюро втихую приукрашивали миф о бывшем киллере-мафиози, сумасшедшем спецагенте Д., приписывая ему блистательные, хотя и скандальные расправы с множеством «врагов общества».
Агент Д. был бешеным, хотя и осмотрительным псом, которого Гувер держал в своем чулане, спуская с цепи только тогда, когда возникающие трудности требовали быстрых и крутых мер.
Таков был тот человек-призрак, которым меня пугал Уоллес Бета Филлипс. Специальный агент Д., он же мой связник Дельгадо.
Я громко рассмеялся и отступил от «Бьюика».
— Был рад с вами познакомиться, господин Филлипс.
Лысый коротышка в дорогом костюме даже не улыбнулся.
— Если вам потребуется наша помощь, Лукас, мы ждем вас в номере 314 отеля «Насиональ» в любое время дня и ночи.
И будьте осторожны, Лукас. Очень осторожны.
Филлипс кивнул Коули, и «Бьюик» тронулся с места.
Я прошагал по Сан-Франциско дель Паула и поднялся на холм к финке Хемингуэя. В главной усадьбе горели огни, играло механическое пианино, я слышал звон бокалов и негромкие голоса.
— Проклятие, — пробормотал я. Мне так и не удалось поужинать в городе, а во флигель до сих пор не завезли продукты.
Но не беда — до завтрака оставалось каких-нибудь десять часов.
* * *
Я очнулся в два часа ночи, все еще терзаемый лютым голодом. Кто-то возился с замком флигеля. Открыв его, он вошел в наружную комнату, мягко ступая. Я остался лежать, но чуть сместился на кровати так, чтобы между мной и дверью оказалась подушка. Я держал под ней пистолет, нацелив его на открытую дверь и сняв с предохранителя.
Дверной проем заполнил темный силуэт. Знакомая походка подсказала мне, что это Хемингуэй, но я поставил оружие на предохранитель, только когда он громко прошептал:
— Лукас, проснись!
— Что?
— Одевайся. Быстрее.
— Зачем?
— Произошло убийство, — сказал Хемингуэй. Его массивная фигура вдвинулась в комнату. Он говорил полным сдерживаемого возбуждения шепотом. — Мы должны оказаться там раньше, чем полиция.
Глава 10
Я подозревал, что это очередная забава Хемингуэя, но человек действительно был мертв. Окончательно и бесповоротно. Его горло было взрезано от уха до уха. Он лежал в куче простынь и подушек, пропитанных кровью, от которой слиплись волосы на его груди, а длинные трусы окрасились в непристойный розовый цвет. Глаза человека были вытаращены, рот широко распахнут в беззвучном крике, голова запрокинута в агонии на красные подушки, алые лоскуты разрезанного горла свисали, будто клочья мяса из акульей пасти. В ворохе постельного белья лежал нож с перламутровой ручкой и двенадцатисантиметровым лезвием Хемингуэй взял на себя руководство и молча осмотрел место происшествия. Его лицо приняло характерное выражение с плотно стиснутыми губами — гак зачастую держатся люди при виде насильственной смерти. Вокруг топтались четыре или пять женщин Убийство произошло в убогой комнатушке на втором этаже публичного дома в центре города — в одном из тех заведений, где «полевые агенты» Хемингуэя трудились, лежа на спинах, и теперь шлюхи стояли в халатах и просвечивающих пижамах, одни — тупо и апатично глядя перед собой, другие — в ужасе прижав руки к губам. В их числе была красивая проститутка по имени Мария; ее пальцы, прижатые к щекам, дрожали, шелковое белье было пропитано кровью убитого.
Я впервые видел красивую шлюху; все проститутки, которых я встречал на своем веку, были безобразны и глупы, с нездоровым цветом лица и тупыми глазами; их накрашенные губы привлекали меня не больше, чем рассеченное горло убитого. Эта проститутка, Мария Маркес, была совсем другой.
У нее были иссиня-черные волосы, тонкое, изящное лицо с полными губами и огромными карими глазами. Сейчас в ее взгляде застыл страх, но в нем угадывался ум; у Марии были тонкие пальцы пианистки, она выглядела юной — не старше двадцати, а то и шестнадцати-восемнадцати лет, — но не было никаких сомнений в том, что она уже давно лишилась невинности.
Старшей из присутствующих женщин была Леопольдина ла Онеста, Честная Леопольдина — проститутка, которую Хемингуэй несколько дней назад представил мне с церемонностью и почтением, словно особу королевских кровей. На мой взгляд, честная шлюха — явление еще более редкое, чем красивая. У Леопольдины была царственная осанка, ухоженные темные волосы и пышные формы. В молодости она была очень хороша собой. Даже перед лицом страшной смерти она держалась спокойно и с достоинством.
— Уведи отсюда посторонних, — сказал Хемингуэй.
Леопольдина вытолкала из комнаты всех шлюх, кроме Марии, и закрыла за ними дверь.
— Рассказывай, — велел Хемингуэй.
Мария была слишком потрясена, чтобы говорить, и Хемингуэю ответила Леопольдина. Ее голос явственно свидетельствовал о злоупотреблении никотином и спиртным.
— Этот человек пришел примерно в час утра, — медленно, на правильном испанском произнесла она. — Потребовал молодую неиспорченную девушку, и я, естественно, отправила его к Марии...
Я посмотрел на юную шлюху. Она и впрямь выглядела неиспорченной, у нее была гладкая, словно у ребенка, кожа. Ее густые черные волосы до плеч обрамляли изящное лицо и огромные глаза.
— Чуть позже мы услышали громкие голоса, потом крик, — закончила Леопольдина.
— Кто разговаривал? — осведомился Хемингуэй. — И кто кричал?
— Разговаривал мужчина... или мужчины, — ответила пожилая проститутка. — В комнату вошел второй человек.
Мария кричала из ванной — она находилась там в тот момент, когда произошло убийство.
На Хемингуэе была легкая холщовая куртка. Он снял ее и набросил на плечи Марии.
— Ты хорошо себя чувствуешь, милая? — спросил он по-испански.
Мария кивнула, но ее руки и плечи продолжали вздрагивать.
— Девочка заперлась в ванной, — сказала Леопольдина. — И еще несколько минут не выходила оттуда. Она очень испугалась. Человек, который был с этим мужчиной... — Леопольдина указала на труп, — ушел до того, как мы с девочками отозвались на крики Марии.
— Как он ушел? — спросил Хемингуэй. Мы посмотрели на открытое окно. Оно располагалось на высоте четырех метров, пожарная лестница отсутствовала.
— Просто ушел, — объяснила Леопольдина. — Мы его видели.
— Кто этот человек? — спросил писатель.
Пожилая проститутка указала на молодую:
— Мария расскажет вам.
— Расскажи, что здесь произошло, малышка, — попросил Хемингуэй, взяв Марию за локоть и мягко отворачивая от трупа и крови.
Грудь молодой женщины содрогалась от рыданий, но секунды спустя, после того, как Хемингуэй погладил ее по спине сквозь куртку, словно лаская одну из своих кошек, она наконец смогла заговорить.
— Этот сеньор... тот, который умер... он вел себя очень тихо. Он пришел ко мне в комнату с чемоданчиком, который вы видите здесь...
Чемодан стоял на полу, его содержимое было разбросано по комнате. Бумаги и записные книжки валялись на полу и кровати, некоторые из них пропитались кровью. Я наклонился и увидел под кроватью иглу от шприца и девятимиллиметровый «люгер», явно выпавшие из чемодана. Я ни к чему не прикоснулся.
— Он открывал чемодан у тебя на глазах, Мария? — спросил Хемингуэй.
— Нет, нет, нет, — отозвалась девушка, качая головой. Ее роскошные волосы скользнули по щекам. — Он поставил чемодан на стол. Он... не хотел... сразу заниматься любовью. Он хотел поговорить. Поговорить со мной. Он снял рубашку...
