— У тебя ведь есть зеленая рубаха? — крикнул он. — Я видел ее, у нее еще такие маленькие желтые пуговицы!
— Ну, есть. У меня есть две рубашки. — Хозяин попытался слегка набить себе цену. — Я человек со средствами, — добавил он. — Просто сегодня я эту рубашку не надел.
Ему не хотелось спрашивать, откуда Мор узнал про пуговицы.
Отпустив его, Мор повернулся на сто восемьдесят градусов.
— Они все сидят на других местах! Где тот человек, что сидел у печки?
Все изменилось!
Он опрометью выбежал на улицу, откуда через секунду донесся его сдавленный крик. Он ворвался обратно, безумные глаза горят, и обратился к испуганной толпе:
— Кто изменил вывеску? Кто-то поменял вывеску!
Хозяин нервно провел языком по губам.
— После того как умер старый король? Вы об этом?
Взгляд Мора заставил его похолодеть. Глаза юноши походили на два черных пруда, наполненных ужасом.
— Я о названии!
— У нас… Там всегда было одно и то же название, — произнес хозяин, отчаянно глядя на посетителей в поисках поддержки. — Разве я не прав, ребята? «Голова Герцога».
Толпа ответила подтверждающим бормотанием.
Мор переводил взгляд с одного на другого. Его заметно трясло. Затем он развернулся и вновь выбежал на улицу.
Собравшаяся публика услышала топот копыт во дворе. Цоканье становилось все слабее и слабее, пока не затихло совсем, точно лошадь просто исчезла с лица Диска.
Ни звука не нарушало воцарившуюся в таверне мертвую тишину. Мужчины старались избегать взглядов друг друга. Никто не хотел первым признаваться, что видел то, что, как ему казалось, он только что видел.
Одним словом, хозяину было предоставлено право неровными шагами преодолеть комнату, протянуть руку и пробежаться пальцами по знакомой, успокаивающей деревянной поверхности двери. Она была цела, не сломана. Во всех отношениях дверь как дверь.
Все видели, как Мор трижды пробежал через нее. Только не открывая.
* * *
Бинки выбивалась из сил, набирая высоту. Она поднималась почти вертикально, ее копыта били воздух, а дыхание вырывалось из ноздрей клубами пара и кудрявым следом оставалось сзади. Мор держался коленями, руками и, преимущественно, силой воли, зарывшись лицом в лошадиную гриву. Он не смотрел вниз до тех пор, пока окружающий воздух не стал настолько же морозным и разреженным, насколько исправительный дом — уныл.
Над головой Пуповые Огни молчаливо вспыхивали на зимнем небе и вновь гасли. Внизу…
…перевернутое блюдце, много миль в диаметре, серебряное в звездном свете. Сквозь него он видел огни. Облака проплывали сквозь него.
Нет. Он вгляделся пристальнее. Облака определенно вплывали в него, и облака были внутри, но эти облака являлись более клочковатыми и двигались в несколько ином направлении. Фактически, они уже мало напоминали облака, оставшиеся снаружи. И было что-то еще… ах да, Пуповые Огни. Они придавали ночи вне призрачной полусферы легкий зеленоватый оттенок. Но под самим куполом даже признаков их не было.
Все обстояло так, как если бы Мор заглянул в другой мир, почти идентичный Плоскому. Там, внутри, погода была немного иная, и Огни в эту ночь не сверкали.
А Диск негодовал. Охватывая со всех сторон незваного гостя, он выталкивал его обратно, в не-существование. Отсюда, с высоты, Мор не мог видеть, как купол становился все меньше. Но внутренним слухом он слышал цикадное гудение барьера, как он прокладывает себе путь по земле, возвращая вещи в прежнее, положенное им состояние. Реальность сама себя исцеляла.
Мор знал, и ему не надо было даже задумываться над тем, кто находится в центре купола. Даже с этой высоты было видно, что купол зацентрован строго на Сто Лате.
Он постарался изгнать из головы мысли о том, что случится, когда купол ужмется до размеров комнаты, затем до размеров человека, до размеров яйца…
У него не получилось.
Простая логика подсказала бы Мору, что пришло его спасение. Через пару дней проблема разрешит сама себя; книги в библиотеке еще раз окажутся правы; мир опять, подобно эластичному бинту, примет прежнюю форму. Логика подсказала бы ему, что вторичное вмешательство лишь усугубит положение вещей. Логика подсказала бы ему все это. Да только в эту ночь Логика взяла выходной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
Свет в Плоском мире движется довольно медленно, что объясняется тормозящим эффектом колоссального магического поля. На данный момент та часть Края, которая несла на себе остров Крулл, находилась непосредственно под маленьким солнцем. Поэтому там все еще стоял ранний вечер. Было также довольно тепло, поскольку Край набирает тепло про запас и отдает его постепенно, чем и объясняется мягкость приморского климата.
Практически Круллу, вкупе со значительной частью того, что за неимением лучшего слова следует назвать прибрежной полосой, выпирающей за пределы Края, крупно повезло. Те немногие коренные жители Крулла, которые не ценят этого, — полные придурки или такие, кто не смотрит себе под ноги. Но благодаря естественному отбору их осталось совсем немного. В любом обществе содержится какой-то процент отщепенцев, тех, кто выпадает из общих рамок. По на Крулле у них нет шансов впасть обратно.
Терпсик Мимс не был отщепенцем. Он был рыболовом. Тут есть разница: рыболовство дороже обходится. И Терпсик был счастлив. Он следил за легким покачиванием перышка на мягких, испещренных красными стрелками водорослей водах реки Хакрулл. Его сознание было почти пустым. Единственное, что могло выбить его из равновесия, — это если бы он по-настоящему поймал рыбу. Момент улова был единственным моментом в процессе ловли рыбы, который вызывал в нем неподдельный ужас. Рыбы были холодными и скользкими. Они паниковали и действовали ему на нервы, а нервы у Терпсика и без того были не в лучшем состоянии.
До тех пор пока у Терпсика Мимса ничего не ловилось, он был одним из счастливейших рыболовов Плоского мира, поскольку реку Хакрулл отделяло пять миль от его дома и, следовательно, от миссис Гвлэдис Мимс, с которой он насладился шестью месяцами счастливой супружеской жизни. Что имело место быть около двадцати лет назад.
Если какой-нибудь другой рыбак устраивался выше по течению, Терпсик не уделял этому событию особого внимания. Разумеется, некоторые рыбаки стали бы возражать против такого вопиющего нарушения этикета. Но у Терпсика был свой подход, согласно которому все, уменьшающее его шансы поймать проклятую рыбину, полностью устраивало. В этот раз, краем глаза наблюдая за коллегой, он заметил, что тот ловит на мушку. Интересный способ проводить время, который Терпсик отверг, потому что несообразно много времени приходится проводить дома, готовя оснастку.
До сих пор он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так ловил рыбу на мушку. Бывают мокрые мухи, бывают сухие, но эта муха вгрызалась в воду с воем циркулярной пилы и возвращалась обратно, волоча рыбу за собой.
Под впечатлением этой пугающей картины Терпсик зачарованно наблюдал, как едва различимая на таком расстоянии фигура забрасывает удочку снова и снова. Вода закипела — вся речная популяция рыбы выбивалась из сил, лишь бы убраться с дороги жужжащего ужаса. При этом, к несчастью, крупная и совершенно обезумевшая щука из чистого смятения клюнула на крючок Терпсика.
Какое-то мгновение он стоял на берегу, а в следующее уже оказался в зеленом обволакивающем сумраке. Его дыхание вырывалось крупными пузырями и уносилось прочь. Перед глазами вспыхнуло; замелькали образы прошедшей жизни.
И, даже утопая, он с ужасом ждал, когда пойдет прокручиваться отрезок между днем свадьбы и настоящим периодом. Ему пришло в голову, что Гвлэдис скоро станет вдовой. Эта мысль немного развеселила его. Фактически Терпсик во всем старался видеть лучшую сторону. И, пока он благодарно погружался в ил, Терпсика поразила мысль, что впереди его ждет только хорошее…
Но чья-то рука сгребла его за волосы и вытащила на поверхность. Мир неожиданно заполнился болью. Перед глазами поплыли призрачные синие и черные пятна. Легкие горели. Глотка превратилась в трубку, терзаемую нестерпимой мукой.
