Писатели должны быть избирательны. Так, во всяком случае, говорит миссис Вырвет Бэгли. Я рассказывала, как ей не повезло с зубами? Она всегда немного брызжет слюной, когда ей приходится произносить слова, которые начинаются с буквы "с". И если вы оказались рядом, тогда считайте, что влипли, — вас искупают в слюне. Нельзя сказать, что в последнее время со мной это часто происходит, так как я теперь вообще редко хожу в школу. Просто прогуливаю и отсиживаюсь в своем доме.
Они могут связаться с Кэм в любую минуту. Ну и пусть! Все равно теперь я перееду к маме. Лучшего нельзя и придумать. Жду не дождусь! Поскорее бы покончить с глупыми формальностями. Илень говорит, можно поехать к маме на неделю. Не понимаю, почему нельзя переехать навсегда и прямо сейчас? Все эти приготовления уже начинают действовать мне на нервы.
Кэм обещала помочь мне собраться, а потом стала говорить, что то одно мне не понадобится, то другое. А я сказала, что нужно взять с собой побольше вещей, потому что скоро я останусь там навсегда.
«Навсегда» — слишком сильное слово. Казалось, мы перекидываем его друг другу, как мячик, и оно время от времени ударяет то меня, то Кэм по голове.
Потом Кэм часто заморгала и сказала:
— Конечно, Трейси, — и быстрым движением засунула все мои пожитки в сумку.
— Может, и не надо все с собой брать, потому что мама купит мне новые вещи от дизайнеров — Калвина Клайна, Томми Хилфигера…
— Да, да, ты все время говоришь о фирме NYDK.
— DKNY! Вот что я скажу тебе, Кэм: ничего-то ты не знаешь! — в изнеможении воскликнула я.
— Я знаю только одно, — тихо сказала Кэм. — Мне будет не хватать тебя, малышка.
Я сглотнула:
— Мне тоже.
Вдруг стало не по себе от того, как она на меня посмотрела. Это несправедливо!
— Понимаешь, детей ведь не берут на воспитание навечно. Они же тебе сразу об этом сказали, да?
— Сказали, — ответила Кэм.
Она взяла мою майку и прижалась к ней лицом, как к детскому одеяльцу.
— Но я не думала, что будет настолько тяжело!
— Прости, Кэм. Мне очень, очень жаль, правда, но я должна быть с мамой.
— Знаю, — ответила Кэм. Потом помолчала и посмотрела на мою майку так, как будто увидела в ней меня. — Только, Трейси, не расстраивайся, если все получится не так, как ты ожидаешь.
— Все уже идет как надо!
— Знаю, знаю. Прекрасно, что теперь ты будешь жить с мамой, но, может быть, все закончится не так, как в сказке: «И жили они долго и счастливо…»
У сказки будет счастливый конец. Обязательно! Просто она этого не хочет.
— Все будет замечательно, вот увидишь! — сказала я, выхватила у нее из рук свою майку и засунула в сумку вместе с остальными вещами.
— Трейси, я знаю…
— Ничегошеньки ты не знаешь! — перебила ее я. — Не знаешь моей мамы, да и меня толком не знаешь! Как будто мы и не жили вместе! Не понимаю, почему ты все время качаешь головой и подзуживаешь меня: это не получится, то не получится. Ты считаешь меня отвратительной и ужасной и думаешь, что и маме я очень быстро надоем.
— Вовсе нет! Я не считаю тебя ужасной, плохой и трудной. Конечно, ты не без недостатков, но умеешь быть и очень хорошей. Просто даже если ты станешь самой хорошей девочкой на свете и будешь прекрасно себя вести, все равно что-нибудь может не получиться. Твоя мама не привыкла к детям.
— У тебя тоже не было никакого опыта, но ты же меня взяла. Слушай, у меня идея! Ты можешь теперь взять на воспитание кого-нибудь другого.
— Не хочу кого-нибудь другого. Я хочу тебя.
У меня перехватило дыхание. Захотелось к ней прижаться и наговорить разных глупостей… Но в то же время хотелось на нее накричать и оттолкнуть от себя за то, что она портит мне встречу с мамой.
Я высвободилась из ее объятий и снова стала укладывать сумку.
— Если бы ты так хотела быть со мной, ты бы по-другому себя вела, — сказала я, запихивая старые кроссовки под потрепанные джинсы серийного производства. — Ты бы покупала мне нормальную одежду и красивые подарки.
— Ох, Трейси, не заводись, — вдруг сердито сказала Кэм и стала кругами ходить по моей «пещере», как собака, которой не дают покоя блохи.
— Ты почти ничего мне не дарила, — сказала я тоже сердито. — Никого не встречала прижимистее тебя! А теперь посмотри, что мне мама подарила.
— Куклу, — сказала Кэм и стала рассматривать ее на расстоянии вытянутой руки.
— Да, но это не какая-нибудь старая кукла. Она стоит кучу денег! И не детская игрушка. Это коллекционный экземпляр! Мама подарила мне ее для того, чтобы она служила украшением. Многие взрослые женщины собирают куклы. Только ты не поймешь, — фыркнула я в лицо Кэм, на которой были старая рубашка в клеточку и бесформенные джинсы. — Ты к этому типу женщин не относишься.
— Слава тебе, господи! — ответила Кэм.
— Не хочу жить, как ты. Мы не подходим друг другу, Кэм. Джейн, Лиз и всё твои глупые друзья тоже не для меня. Мне мама подходит. Она и я. Мы с ней родственники, а ты просто моя приемная мать. Тебе платят, чтобы ты за мной смотрела, — вот и все. Понимаю, почему ты сейчас суетишься. Тебе не будут платить, когда я уйду, — в этом все дело!
— Думай что хочешь, — сказала Кэм мерзким тоном мученицы.
— Так оно и есть!
— Ладно, ладно, — ответила Кэм, скрестив руки на груди.
— Ничего не ладно! — возразила я, топнув ногой. — Не знаю, что ты делаешь с деньгами. Непохоже, чтобы ты на меня их тратила.
— Правильно! — подхватила Кэм, будто говорила с дурочкой.
— Ничего правильного! Все мне надоело! — закричала я. — Знаешь, что я тебе скажу? Даже если у меня с мамой ничего не получится, я не хочу сюда возвращаться. Надоела мне эта дыра! И ты мне надоела!
— Ну и выметайся отсюда, маленькое неблагодарное чудовище! Ты тоже мне надоела! — крикнула Кэм и, хлопнув дверью, в слезах выбежала из моей «пещеры летучей мыши».
Теперь понятно, что у нее на уме. Подумаешь!
Все только и ждут от детей, чтобы они были благодарными за то, за это… Отвратительно быть благодарной. Никакой справедливости! Все ждут, что я должна быть благодарной Кэм за то, что она за мной смотрит, а мне самой не разрешают о себе позаботиться. Хотя это было бы проще простого. Мне надо благодарить ее за невкусную вегетарианскую еду, вместо того чтобы ходить в «Макдоналдс», и за мою старомодную одежду (неудивительно, что в школе меня дразнят!), и за скучные старые книжки. Слушайте, вы когда-нибудь читали «Маленьких женщин»? Кому какое дело, что Джо всегда была любимой героиней Кэм? А походы в музей? Ладно, мумии и карлик-горбун мне еще понравились, но все эти картины, горшки и плошки — чушь собачья!
Фу! Задрипанные! Скучные! Нудные!
Ах, если бы только я могла зарабатывать! Я бы покупала себе все, что нужно. Несправедливо, что детям не разрешают работать. Я бы классно торговала на рынке, или продавала мороженое, или работала в детском саду. Если бы у меня была работа, я могла бы есть биг-маки и жареную картошку каждый день и была бы одета с ног до головы в одежду от дизайнеров. Да и, конечно, у меня была бы самая модная обувь. А уж сколько бы я всего себе накупила: видеофильмы, компьютерные игры, путешествие в Диснейленд!
Мама обязательно возьмет меня в Диснейленд, если я ее об этом попрошу. И все кончится, как в сказке. Буду всю оставшуюся жизнь жить счастливо. Обязательно буду! Даже если Футболист в это не верит. Терпеть его не могу!
Я сказала неправду. Мне он даже нравится, не пойму только чем. И я за него беспокоюсь. Уж он-то не будет жить счастливо.
Перед отъездом к маме я отправилась в наш дом, чтобы попрощаться с Футболистом и Александром.
Александра там не было. Думаю, и Футболиста тоже. Я вошла в дом, а их и след простыл. Никаких продуктов в картонном холодильнике. Я проверила наверху и выглянула в окно. На елке все так же висели мои трусы. Как далеко от окна она растет!
Мы все тогда будто с ума посходили. Посмотрела вниз, и сердце сжалось при мысли об Александре.
Вдруг я вскрикнула. Кто-то лежал на матрасе, широко раскинув ноги. Кто-то в футбольной форме и больше Александра.
— Футболист!
Я заорала, кинулась вниз, выскочила через боковое окно прямо в заросший сад и побежала к матрасу.
— Футболист! Футболист! — кричала я, стоя над его распростертым телом.
Он открыл глаза и уставился на меня:
— Трейси?
— Футболист! Ты жив! — вскрикнула я, опустившись перед ним на колени.
— Ух, Трейси! Не знал, что тебе не все равно! — захихикав, воскликнул он.
Я быстро щелкнула его по носу:
— Хватит, идиот! Ты что, упал?
— Нет, просто лежу себе, отдыхаю.
Я дотронулась до его руки. Она была ужасно холодной, а рубашка мокрой.
— Ты что, здесь всю ночь пролежал? С ума сошел!
— Ага. Это про меня. Сумасшедший, чокнутый. Все про меня.
— Ты и вправду такой, — сказала я. — А теперь еще заболеешь.
— И что тогда будет?
— В футбол не сможешь играть!
— Нет, смогу!
