стола и через секунду возвращается в коридор с сережками-гвоздиками, которые начинает вдевать мне в уши. — Тебе нельзя возвращаться в комнату, это плохая примета… а я тебе вот сейчас помогу. Маш, хорошо, что у тебя хоть дырки в ушах есть!
Я открываю дверь душевой, где над раковиной висит овальное зеркало. И вижу сразу всю себя: взбудораженный взгляд, покрасневшие щеки, завязанные в небрежный хвост волосы и маленькие голубые камушки, которые деликатно посверкивают в ушах, оттеняя цвет моих глаз.
— Галка…
— Ты красотка, Маш! Иди и ничего не бойся! Но если что, звони! Я буду на связи, — Галка внезапно целует меня в щеку и подталкивает к лифту. — Давай!
* * *
Я спускаюсь по ступенькам от подъезда общаги и подхожу к той самой блестящей машине, которую впервые увидела у кафе несколько дней назад. Пульс стучит в ушах, и я понятия не имею, что скажу Дикарю, когда мы встретимся — то есть буквально через секунду.
Он сидит за рулем, его лицо кажется совершенно спокойным. Увидев меня, он быстро выходит из машины и открывает передо мной пассажирскую дверь.
— Здравствуйте, Маша.
— Здравствуйте, — отвечаю я и сажусь на сиденье, обтянутое черной кожей.
Он молча занимает водительское место, пристегивается и аккуратно выезжает на проспект. Машина двигается плавно, его большие красивые руки уверенно лежат на руле. Играет тихий джаз. В машине приятно пахнет. Я чувствую, как паника, которая меня охватила, уступает место приятному волнению. У меня свидание? Что, правда?
— Куда вы меня везете?
— Я бы предпочел, чтобы вы спросили, куда мы едем, — он выделяет голосом слово "мы", но не смотрит на меня. — Мы с вами едем ужинать, Маша.
Наверно, это выглядит странно, но мы молчим и дальше. Тишина висит между нами, но не давит. В ней нет агрессии, нет напряжения. Наоборот, чем дольше мы с Дикарем молчим, тем спокойнее я себя чувствую. Вот и кровь уже не стучит в висках, и все страхи куда-то испарились. Я чувствую себя прекрасно, настроение поднимается с каждой минутой. Дикарь, который пару раз взглядывает на меня искоса, чувствует это и начинает слегка улыбаться.
— Вот это место, — наконец, говорит он, паркуя машину у бежевого здания ресторана.
25
Мы проходим внутрь, и гардеробщик бросается навстречу, чтобы обслужить нас. Василий знаком отказывается от помощи и помогает мне снять куртку. Я чувствую мгновенный укол знакомого стыда, но он и бровью не ведет: складывает нашу верхнюю одежду вместе и отдает гардеробщику. И тот принимает, как должное, мою старенькую куртешку. Оставшись в новом платье, я чувствую себя гораздо увереннее. Бросив взгляд в огромное зеркало, я вижу атлетичную фигуру Дикаря. Он молча стоит за моим плечом и улыбается мне через зеркало:
— Вы прекрасно выглядите, Маша, — говорит он мне почти в ухо, и мое сердце снова начинает неистово стучать. Мне кажется, Дикарь знает обо мне все, он чувствует каждый вдох, понимает каждую мою мысль… от этого на душе и радостно, и страшно!
Нас проводят к столику, покрытому жесткой белой скатертью, и предлагают меню. Дикарь смотрит на меня:
— Что вы будете пить?
— Воду без газа.
— А еще?
— А еще… может быть, шабли?
В его янтарных глазах загорается огонек удивления:
— Вы любите шабли?
— Я бы выпила бокал, — говорю я и опускаю взгляд в меню. Работа переводчика — настоящий кладезь самых разных знаний. Я никогда в жизни не пробовала шабли, но как раз недавно переводила для издательства французскую книгу о правильном сочетании вин и сыров.
— Прекрасно! Итак, два бокала шабли, воду без газа и… дорогая, ты готова заказать еду?
Я вспыхиваю от внезапного перехода на “ты” и этого дерзкого обращения “дорогая”, но подхватываю его тон, как ни в чем не бывало:
— Да, пожалуйста, рыбу гриль.
— Рыбу гриль два раза и большой салат, — подытоживает Дикарь, и официант бесшумно удаляется.
Мы смотрим друг другу прямо в глаза.
— Вы просто приехали, — говорю я Василию.
— Да.
— Поставили меня перед фактом.
— Да.
— Почему?
— Я хотел вас видеть… А если бы я снова начал вас спрашивать, вы бы отказались.
— Согласна.
— Я хочу перейти с вами на ты, — говорит Дикарь, и я стараюсь не утонуть в его янтарных глазах, которым горящая на столике свеча придает какое-то особое сияние.
— Но мы ведь будем еще встречаться в университете, — напоминаю ему я и с удовольствием вижу, что… Дикарь смущается. Это первое в моей жизни свидание, а я веду себя, как опытная женщина! От ощущения своей силы вдоль позвоночникам пробегают мурашки. Я сама себе удивляюсь, откуда только взялась эта смелость?
— Вы правы, — кивает он. — В университете нам лучше сохранять деловые отношения. Но мы можем разделить эти две ипостаси. Перейдем на ты в личной сфере. А в рабочей будем общаться на вы. Так будет правильно?
Я делаю паузу, ожидая, когда официант отойдет от столика, и наконец отвечаю:
— Да. Давайте попробуем.
— Давай, — он поднимает бокал и делает мне знак, чтобы я подняла свой. Мы чокаемся, я подношу к губам ледяной хрусталь и делаю крошечный глоток белого вина. От волнения я не чувствую вкуса вина, только ощущаю, как холодные капли проскальзывают по языку, и внезапно закашливаюсь.
Дикарь участливо смотрит на меня и вдруг говорит:
— Только не говори, что это твое первое в жизни вино.
— Не первое, — с облегчением отвечаю я. — И даже не второе!
— Да ну? Я связался с пьяницей? — смеется Дикарь, и от простого словечка “связался” у меня щекочет в животе.
— Ну как сказать. Шампанское на Новый год мама наливала мне с двенадцати лет, — гордо отвечаю я, и он опять смеется, обдавая меня янтарными бликами из глаз. — А твое?
— Вино? Далеко не первое. Правда, я никогда не пью, если мне нужно вести машину.
— А как же сегодня?
— Сегодня
