Про этот географический объект Екатерина Великая, пока не додумалась окормить русский народ несколько искусственной, но политтехнологически эффективной идеей рая в Тавриде (даром что немка!), говорила следующее: «Совсем нет Нашего намерения иметь сей полуостров и Татарские орды, к оному прилежащие, в Нашем подданстве, а желательно только, чтоб они отторгнулись от подданства турецкого и остались навсегда в независимости».
И тем не менее: еду гонишь в дверь, так она лезет к тебе в окно. Если креветка желает быть съеденной, она приползет, не вставая с колен, со штампом на лбу «Сделано в Белоруссии». И будет таки съедена.
Как когда-то, при «кровавом» режиме Саакашвили, стремившиеся пить «Боржоми» и грузинские вина получали этот товар из-под полы в грузинских ресторанах города Москвы, а «на груди его светилась», точнее, на бутылочном стекле была наклеена этикетка с топонимом «г. Минск».
Но кампания по борьбе с западной заразой, которая приходит к нам не только в обличье «иностранного агента», но и в виде белорусского продукта, со временем поутихнет. Фуры дойдут до пунктов назначения. Российские потребители немного разнообразят свой рацион. И так до следующего приступа политической дизентерии у надзирающих и проверяющих органов.
Господи, как же это все надоело…
Начали с «Верните народу выборы», заканчиваем: «Дайте уже поесть наконец». Так и до второй колбасной эмиграции доживем.
Счастливое свойство рыночной экономики – непобедимость коммерции. Если ее, равно как и валютные операции, не запрещать совсем методом возвращения УК РСФСР 1960 года, товары с прилавков исчезнуть не могут. Но если заниматься самоограничением, могут ухудшиться качество и ассортимент товаров, увеличиться цены на них. В результате, как это словосочетание ни банально звучит, население «затягивает потуже пояса».
Число сторонников отечественных продовольственных товаров в среднем (если не учитывать странные скачки показателей) остается стабильным. Едва ли это связано с тем, что массовый потребитель заметил: отечественный производитель научился делать очень хорошую – на уровне «столовых лечебного питания» позднесоветских времен – колбасу, а сыр так и не научился изготовлять.
Массовый потребитель – это все, что в среднем. В среднем же он предпочитает, что естественно, просто свежий продукт, а еще лучше вот этот вот среднерусский фетиш «огурчики-помидорчики-свои-с-грядки» (30 млн приусадебных участков тому порукой).
Вот и получается, что, по данным Левада-центра, 85 % респондентов считают: лучше приобретать отечественные продовольственные товары. Все в пределах нормы: в 2008 году, например, таких было 89 %.
Но вот резко пошли в рост представления о том, что у нас больше отечественных, чем импортных, промтоваров – одежды, обуви, товаров длительного пользования. Возможно, среднестатистический респондент имеет в виду, что на территории России налажено производство некоторых западных брендов. Но это не исключает и версию «патриотической» аберрации: если Крым наш, то и стиральные машины наши тоже шагают по планете не хуже белорусских креветок, устриц и авокадо.
Та же «патриотическая» аберрация, отражающая новый общественный договор – отказ от еды в обмен на гордость быть русским, совершенно зеленым и чрезвычайно вежливым человеком на фоне Аю-Дага, – проявляется в том, что респонденты в ноябре даже меньше, чем в сентябре, жаловались на проблемы в связи с санкциями.
Пора привыкнуть к тому, что у русского человека на rendez-vous с чуждым нам Западом начинается ментально-политическое раздвоение: при всем этом патриотически горделивом, на цыганский манер, потряхивании грудью среднероссийский респондент умом все понимает. Да, говорит он, начались резкий рост цен и экономические проблемы – 80 % опрошенных совершенно согласны и скорее согласны с этой констатацией (Левада-центр, ноябрьский опрос). Да, сетует россиянин, это виноваты падение цен на нефть (45 %) и санкции (33 %), и понятно, кто их устроил, – супостаты (об этом свидетельствует исследование ФОМа).
Но в то же время: виноваты большие расходы на Крым и ДНР и ЛНР – 30 % (!), коррупция в госвласти – 26 %, технологическая отсталость экономики, приоритет ВПК – 26 %, политика в отношении Украины и Крыма – 23 %, слишком большой госсектор, влияние государства на экономику – 21 %.
Это уже не народ-богоносец, это народ-аналитик.
Вот в таком анализе причин экономических проблем и кроется угроза идеологической трескотне сегодняшней российской власти. Можно долго размахивать паникадилом и поклоняться всем на свете идолам, от мумии на Красной площади до исконно-посконно-домотканых святынь кривичей, вятичей и рабиновичей в Крыму. Но штанов из этого дела не пошьешь и семью хлебами Киселева с Соловьевым многомиллионное население не накормишь.
Когда-то придется – ради сохранения собственной власти – пропускать гораздо больше фур, идущих с запада на восток, чем сейчас.
Если кому-то хочется отказываться от пищи – пусть они это делают в своем кафкианском Замке. Граждане России-то тут при чем?
2014 г.
Зачем пьяному электричка
Что общего между снижением минимальной цены на водку на 15,9 %, до психологически комфортных 185 руб., и отменой электричек сразу в нескольких крупных областях России (от Вологодской и Костромской до Курской, Брянской, Смоленской и т. д.), равных по размерам иным европейским странам?
То, что оба показателя – измерители отношения к человеческому капиталу в России: не надо, чтобы представитель этого самого капитала мотался по просторам административной единицы, пусть лучше сидит на печи и потребляет спиртные напитки.
До избирательной урны в трудную для руководства минуту всяко доползет.
А «сбережение народа», по Солженицыну, мы будем осуществлять благодаря тому, что трудящиеся станут хлебать относительно качественную жидкость, а не одеколон «Кармен», как раньше.
«Дед Иван, супермен, пьет по утрам одеколон “Кармен”» – так пели на мотив рок-оперы Эндрю Ллойда Уэббера «Иисус Христос – суперзвезда» в 1970-х годах, когда в СССР литраж спирта на человеко-единицу зашкаливал, половина преступлений совершалась после распития волшебного портвейна «Агдам», а по поводу импортной португальской бормотухи интеллигенция шутила, что это, мол, «пот, кровь и слезы товарища Альваро Куньяла»; что с химической точки зрения, наверное, было недалеко от правды.
Общественный договор «Водка вместо электрички» – это продолжение синонимического ряда социальных контрактов эпохи: «Скрепы вместо сыра», «Пушки вместо масла», «Паникадило вместо пятипроцентной годовой инфляции».
Проблема только в том, что этот договор, очень архаичный и не очень уважительный к человеческой особи, предлагается в то самое время, когда все остальное прогрессивное человечество вместе с ПАСЕ и НАТО входит в постиндустриальную эру инноваций и прочих композитных наноматериалов.
Не считает же наше руководство, что в связи с научно-технической революцией граждане, выпив водки, начнут себя телепортировать из райцентра в областной центр без всяких там устаревших электричек.
Признак прямоходящего политического животного – способность свободно (и трезво) передвигаться.
Взять, например, удобное, комфортное, быстрое и уважительное к человеку железнодорожное сообщение в Европе – у нас такое бывает только в бизнес-классе «Сапсана», адаптированного к природному циклу работы питерской элиты, живущей на два города.
А зачем пьяному русскому человеку электричка? Куда ему ехать? Работы все равно нигде нет. А если есть, то в секторе, который в государственной статистике принято называть «ненаблюдаемым». Невидимым людям электрички не нужны.
Кстати, о работе.
Отсутствие средств передвижения – не такая уж безобидная штука. Для населения исконно-посконных русских областей отмена электричек – это перекрытие региональной горизонтальной мобильности.
Согласно гравитационным моделям, население малых городов жмется в поисках работы и жизни к средним городам, а средних – к крупным. Иной раз работа ждет русского человека исключительно в областном центре. Ну или в Москве или Петербурге. (Исследования показывают, что в России жизнь еще теплится в Ханты-Мансийском автономном округе, но это, понятно, черное золото греет трудящихся, которые еще позволяют себе эту самую горизонтальную мобильность.)
Ввиду постепенного исчезновения иностранных мигрантов из России на их место должна была бы прийти прослойка, которая в советское время называлась «лимита».
Но как она сюда доедет, чтобы дворы мести вместо киргизского народа и оказывать услуги по уходу за домами, больными и проч. вместо народа узбекского? Ну пожалуй что доедет это колесо, как говорили гоголевские «русские мужики», до Москвы, но с трудом. А до Казани, например, не доедет.
