— Ну да, ну да — он так и повелел, — удовлетворенно кивнул кардинал. — Отец Зешко знает русский, и он переводил мне… Но я не об этом. Нам надобно обсудить, как лучше…
— Ваше высокопреосвященство, — мягко прервала его Мадлен, — принцесса еще слаба. Ей необходим покой. Я бы просила вас немного повременить с наставлениями, до тех пор пока она не восстановит силы.
Кардинал осекся и недовольно воззрился на Мадлен. Потом перевел взгляд на принцессу. Генриетта Мария ответила ему таким страдальческим и опустошенным взглядом, какой только смогла изобразить. Кардинал нахмурился, но нехотя кивнул.
— Ах да, конечно… Вам требуется мое участие, дитя?
— Нет, ваше высокопреосвященство, — слабым голоском отозвалась принцесса. — Я чувствую себя нормально. Только вот слабость…
— Тогда поговорим позже. Отдыхайте. — И кардинал также покинул покои.
Едва за ним закрылась дверь, как Мадлен вскочила и принялась вертеть головой, пробормотав:
— Конечно, грех обманывать столь высокопоставленное духовное лицо, но у меня уже везде свербело от желания как следует здесь осмотреться. Хм… а он весьма скоромен. Не сказала бы, что это настоящие королевские апартаменты…
— А что это? — робко спросила Генриетта Мария, указав в дальний угол, где под потолком были закреплены какие-то странные портреты на деревянных досках, многие из которых были в рамах из серебра и даже золота.
— Это иконы, дорогая, — наставительно произнесла Мадлен. — Они заменяют русским распятие. Вот именно здесь ваш суженый молится на ночь… Кстати, — Мадлен весело подмигнула принцессе, давая понять, что и она заметила подробности его ухода. — Советую вам хорошенько изучить кровать. Ибо именно на ней вам царствовать.
— Изучить? — Генриетта Мария озадаченно огляделась.
— Ах да… — графиня весело рассмеялась, — бедняжка. У вас же в этом пока никакого опыта. Знаете, почему большинство из нас, женщин, предпочитают принимать любовников в спальне? Просто на своей собственной кровати любая из нас становится совершенно неотразимой. Это очень важно — точно знать, каково расстояние до спинки, можешь ли ты в момент вот этого порыва страсти вытянуть ножку и насколько изящно ты способна изогнуться, когда распаленный мужчина уже вдавил тебя в подушку… О-о, дитя мое, вы покраснели… Ну будет, будет, такие хитрости рано или поздно осваивает любая женщина. К тому же вы сейчас в постели вашего жениха, то есть, по существу, в вашей собственной. Так пользуйтесь моментом. И… я бы советовала вам сказаться совсем слабой и остаться в этой кровати на ночь.
— Но… где же будет спать он?
Мадлен легкомысленно махнула рукой:
— Ах, не думайте об этом! В любом королевском дворце достаточно покоев, чтобы… А это что за дверь?
Графиня потянула небольшую дверцу, притаившуюся за высокими шкапами в дальнем конце покоев, а затем скользнула в дверной проем, и тут же послышался ее голос:
— Хм, интересно… какие-то металлические штучки… и вот еще, и… — Она вдруг отчаянно завизжала.
Генриетта Мария вздрогнула и, вскинув стиснутые кулачки к груди, испуганно замерла. А в распахнувшуюся с грохотом дверь покоев ввалились люди, которые ошеломленно замерли, изумленно уставившись на выскочившую из загадочной комнатки насквозь мокрую графиню.
— О боже, — испуганно произнесла она, — что это?
— О, это всего лишь douche, графиня, — раздался голос мсье Trifon.
Принцесса оглянулась. Среди полудюжины тех, кто ввалился в покои, оказались этот русский и ее брат. Остальные, похоже, были слуги.
— Оно… оно зарычало, а потом обдало меня водой… горячей.
— Ну да, это механизм, предназначенный для мытья. Неудивительно, что в нем есть горячая вода.
— Но оно рычало…
Мсье Trifon пожал плечами.
— Видимо, эти звуки издает вода, когда льется по трубам.
Мадлен подняла руки и обхватила себя за мокрые плечи.
— Я… мне холодно. И я должна переодеться.
— Прошу следовать за мной, сударыня, — галантно поклонился мсье Trifon.
Когда графиня покинула покои, Гастон жестом отослал слуг и присел на край кровати.
— Как ты, сестренка?
— Ничего.
Но брат ее не слышал.
— Представляешь, — воскликнул Гастон, — он свалил этого медведя одним ударом! Пеший! И без собак!!! Я не знаю никого, кто мог бы повторить такое! Да… Как ты?
Генриетта Мария улыбнулась и потрепала своего братика по волосам.
— Все хорошо.
— Я уже послал за твоими вещами.
— За вещами? Зачем?
— Ну… царь сообщил, что ты можешь остаться в его покоях на ночь. А он сам уехал ночевать в какую-то пригородную деревню. В это… как его, Kolomenskoe. Там у него еще один дворец. Только деревянный…
Уже ночью, лежа в широкой кровати под толстым, но очень теплым медвежьим пологом, Генриетта Мария внезапно поймала себя на том, что настороженно прислушивается к своим ощущениям. К тому, как пахнет эта кровать, подушка, что чувствует кожа, касаясь белья, которое еще недавно касалось обнаженной кожи сильного и храброго мужчины, способного один на один расправиться с разъяренным зверем. Властвующего над огромной и дикой страной. И… такого красивого. А затем с каким-то внутреннем трепетом поняла, что… ей нравится быть в этой кровати. С этим она и заснула.
9
— Господу помолимся…
Я сидел на царском месте, смотря прямо перед собой. Чуть впереди, шагах в трех и немного правее, стоял патриарх, который и вел службу. Справа возвышался Мишка, а чуть далее виднелась гордая фигура митрополита Гермогена. Кроме того, в Успенском соборе присутствовали главы всех делегаций православных церквей, прибывшие на диспут. Даже униатской. Хотя Гермоген поначалу возражал…
Московский диспут по вопросам веры начался с грандиозной православной литургии. Католики провели свою, оборудовав походную церковь в одной из предоставленных их делегации палат. Кардинал Джеронезе было потребовал, чтобы для них построили костел, хотя бы деревянный, но я на это не согласился. Даже под угрозой того, что делегация папы немедленно покинет Москву и увезет с собой мою невесту. Впрочем, подобными взаимными наездами и претензиями как раз и были заполнены все три недели подготовки к диспуту. А кроме того, дрязгами между знатью, подготовкой Грановитой палаты и тучей всяческих развлечений и увеселений, от которых я уже настолько устал, что был совершенно счастлив, что все наконец закончилось. Нет, не привык я к столь долгим празднествам, пирам и охотам. Ну это как в моем времени, когда я с очередной пассией улетал куда-нибудь на Мальдивы или Карибы, то уже через пять-шесть дней начинал потихоньку звереть от совершенно непродуктивного убивания времени. А ведь перед полетом обычно уже просто мечтал о возможности какое-то время ничего не делать… Здесь же я никогда не позволял втянуть себя в круговерть празднеств более чем на два-три дня. Ну до сего времени…
Первый день был посвящен тому, что высокие диспутирующие стороны изложили свои позиции. Строго и спокойно. Каждая по очереди. Оная была определена жребием, который тянули патриарх и кардинал. Позицию Русской церкви определено было излагать первой. Кардинал нахмурился, а вот в его делегации сей факт, наоборот, вызвал всяческое оживление… И кто ж его такого назначил главой? Или в Риме все-таки предполагали, что из этой затеи все равно ничего не получится, и спихнули сию почетную обязанность на кого ни попадя, заранее определив будущего козла отпущения? Да нет вроде. Судя по тем досье, что прислали мне мои ребята из Ломбардии, Вены и Речи Посполитой, команда подобралась серьезная. Основу ее составляли иезуиты, но были и светила риторики и полемики из других орденов и даже напрямую из Ватикана. Причем большая половина — профессура итальянских, французских, немецких и испанских университетов. Короче — зубры… Может, просто чей-то выкормыш… ведь ни один из правителей, каким бы абсолютным монархом он себя ни изображал… ну там «Государство — это я» и так далее, не может быть всегда и во всем свободен в выборе. Вот и тут папу вежливо «попросил» некто, кому он просто не смог отказать…
Ладно. Дело не в нем. Кардинал мог лишь немного помочь нашей команде, дела у которой обстояли, как я и предполагал ранее, прямо скажем, не очень. Так что приходилось работать с судьями. Ну… братика моей невесты мы практически перетянули на свою сторону. Этот сумасшедший молодой человек носился по оврагам и буеракам вместе с Мишкой и самозабвенно травил зверя. Слава богу, в этом времени пока нет «зеленых», а то Москву точно заполнили бы стотысячные толпы разъяренных защитников дикой природы… А Мишка его вообще очаровал рассказами о Южной войне. Кроме того, Гастон пришел в полный восторг от подаренного ему набора кремневого оружия — пистолетов с новыми замками и ружья, которые наконец-то смогли довести до ума в пищальной розмысловой избе. Количество безосечных выстрелов было доведено на серийных образцах до вполне приемлемой цифры в тридцать — тридцать пять залпов. Потом начинались осечки, и замок необходимо было чистить. А образцы индивидуальной сборки могли дать и все пятьдесят. Вследствие новой технологии производства ствола путем навивки стальной полосы на оправку[26] удалось повысить его прочность и достичь того же убойного действия при гораздо меньшем калибре. Причем настильность траектории и дальность эффективного огня довольно заметно возросли. Так что эти ружья теперь могли обеспечить поражение одиночной цели обученным стрелком на дистанции не менее ста шагов, а дальность залповой стрельбы по групповой цели достигла чуть ли не двухсот шагов. Затем кучность резко падала. Но даже это обеспечивало увеличение практически в два раза дальности эффективной стрельбы на поле боя. А заметное снижение веса ружья вследствие уменьшения калибра позволило вести огонь не только с упора, но и при необходимости с руки. Ну и вообще изрядно облегчить стрельца, одновременно увеличив носимый им боезапас. Еще одним усовершенствованием был приклад нового образца, в котором любой мой соотечественник моментом узнал бы слегка огрубленный и чуть более массивный приклад охотничьих ружей (а куда деваться — с охотничьими ружьями в рукопашную не ходят). И вот это было единственным усовершенствованием, к которому я приложил если не свою руку, то хотя бы язык. Все остальное Акимовы ребята допетрили сами. Чес-слово.
