не надо? Она свободная или как?
– Ой, да такие мелочи! – опять почесала лапой ухо. – Щас изобразим, если вам так хочется.
А потом это криволапое недоразумение спрыгнуло с кресла, притрусила ко мне, элегантно засунуло морду под юбку, тяпнуло за щиколотку и, элегантно высунув, устремилась опять мягко устраивать свою задницу.
– Ай! – завопила я. – Больно же! – приподняв полу, я не обнаружила никакой ранки, хотя своими глазами видела, как эта кровожадина облизывалась красным языком.
– Ой, подумаешь, – отмахнулась кусательница, – один миг страданий, зато вся оставшаяся жизнь в шоколаде!
– Угу! Есть сомнения, что у меня всё слипнется от такого количества!
– Ой, вэй, не смешите моих блохов! – скривилась. – Это у меня есть сомнения, что зря связалась с вами, недоумками! Вам таки счастье привалило, а они кочевряжатся, словно девственник на ритуальном алтаре.
– Засунь себе свои сомнения, знаешь, куда? – рявкнула я.
Я злилась, как никогда раньше. Эта мелкая животина выводила меня на эмоции за раз!
– Знаю, но не могу, – она скромно потупилась. – У меня там уже есть шило, тысячелетний опыт и диплом о высшем магическом образовании прошлой жизни!
– Прям «тысячелетний»! – опять ахнул Антошка, снова выцепив главное. – Да ты вообще, в самом деле, уникум!
– А то! – Лушка довольно расслабилась и вольготно развалилась в кресле. – Вот что, дорогая, – это она мне, – перестань метать молнии, а то у тебя на голове опять террариум образовывается.
– Что? – взвизгнула я.
До смерти боюсь змей! Заметалась по комнате в поисках двери в ванную, в панике не нашла, кинулась в свою комнатку. Там уже ориентируюсь. Вбежала и застыла около зеркала. Ох, лучше бы я этого не видела… Оттуда на меня смотрело чудовище. И совсем не как обычно утром после сна, а как с греческого мифа.
– Твою ж ма-а-ать, – простонала я, впечатлившись.
Из моей рыжей гривы выглядывала золотистая змейка и задорно подмигивала изумрудным глазом.
Глава 14.
А потом я сидела и ревела. Это ж что ж я за чудовище такое? Слёзы лились градом. И почему мне так не везёт по жизни? Какому божеству я не приглянулась так?
– Саш, – деть ласково погладил меня по голове, даже не обратил внимания, как его обшипела змейка. Хоть не укусила, зараза. – Ты не расстраивайся. Всё равно, ты самая красивая.
– Да, Саш, – вторила ему с другой стороны моего тела Анька, – ты хоть и бестолковая, но хорошая. И змейка у тебя красивая. Не переживай! Мы её научим короной обвиваться, все будут думать, что это украшение!
Но поток слёз не иссякал. Украшение, бли-и-и-ин …
– Да-а-а, – озадаченно протянул Тимка. – Дела-а-а. Санёк, заканчивай сырость разводить. Давай, я её выдеру!
– Я тебе выдеру! – взвилась гринписом Анька. – Она же живая! А вдруг умрёт?
– И что? А как Сашка дома будет со змеёй на голове ходить, ты не подумала? – Сестра пристыженно притихла. – То-то же, – буркнул сердобольный брат. – Только надо её треснуть чем-то, чтобы оглушить.
Он кровожадно стал оглядываться в поисках этого «чего-нибудь». И тут в дверь постучали. Оказалось, это Антошкин гувернёр пришёл за детьми: пора на занятия.
– Саш, – зашептала Анька мне в ухо, прежде, чем уйти, – у нас сейчас история, мы обязательно узнаем про таких вот змеек! Ты только не давай Тимке её убивать!
Золотистая зараза ласково заурчала и потёрлась об Анькину щёку. Думаете, она испугалась? Ха! Это же моя сестрица! Она всю живность в руки тянет, и никто её ещё ни разу не покусал, за исключением бабулиного петуха. Ну, там у них взаимная нелюбовь. Что-то связано с перьями из петушиного хвоста, когда мелкая хотела поиграть в индейцев.
– Так, вьюноша, – принялась распоряжаться Лушка сразу после того, как дети ушли. – Иди-ка и ты тоже куда-нибудь, делом займись.
– Каким? У меня тут вообще никаких дел нет, – хмыкнул Тимка, развалившись во втором кресле. – До бала я полностью свободен!
– Как это нет? А сходить на кухню?
– Зачем? – не понял брат, но при слове «кухня» в глазах блеснула заинтересованность.
– Как это? А обеспечить тётю Лушу вкусной и полезной пищей? Я не ела не помню сколько! Давай, живо! Одна нога там и другая тоже. Без еды не возвращайся! – такса шлёпнула хвостом по бархатной обивке и скорчила страшную морду.
Тимка впечатлился, хотя, может быть, на него повлиял сам предлог сходить на кухню. Обжора.
– Ну, ладно. Пойду.
– А теперь ты, риба моя, – перевела псина на меня взгляд хитрющих рыжих глаз, – поясни мине, шо за водопад я тут наблюдаю? Так ты всеми жидкостями изойдёшь, и плюнуть не сможешь. И украшение на голове у тебя совсем в тон волос, чего так убиваться?
На последнем изречении у меня снова открылся краник и я зарыдала в голос.
– А шо такое? – удивилась Лушка. – Не нравится «риба»? Ну, тода будешь «голУбой», хотя нет, – она спрыгнула с кресла, подбежала и придирчиво осмотрела мои волосы, – какая тут голУба, та в перьях, а эта в чешуе. Ну таки шо? Риба с чешуёй, и змея, прости господи, не голая, у кожи (в коже)! Да это и не змея вовсе! Так, ужик жёлтенький, это она под тебя подстраивается, видишь? Шоб, значится, не особливо выделяться.
Всё. Аут.
– Как я домой вернусь? – взбеленилась я.
– О! Вот и слёзки высохли! – удовлетворённо тявкнула паршивка. – Я таки всегда говорила: кол вышибается дрыном!
– Какой кол? Какой дрын? – вопила я и металась по комнате. – Меня ж на опыты сдадут!
– Послушай сюда, – Лушка опять взгромоздилась на кресло, – шо ты так нервы тошнишь, всего одна прехорошенькая змеюка!
– Господи, куда ж я попала? – натурально взвыла я, упав рядом с таксой. – Что за судьба у меня такая невезучая?
– Ты не жалуйся на судьбу, – псина тронула меня лапкой и проникновенно заглянула в лицо. – Может, ей тоже с тобой неприятно, но она же на ридает в голос и не рвёт на себе волосы?
Нет! Только змеями раскидывается!
– И потом, – Лушка почему-то чуть
