он начал смеяться - громко, взахлеб, у него текли слезы. Полицейские тянули его за рукава, он даже не мог идти, все падал на колени, они так и потащили его волоком, и собака Жулька выла, привязанная в дальней комнате. А мы все молчали, даже мама в инвалидном кресле.
Прошло несколько месяцев, и наступил август. Незадолго до Олиных именин позвонила Люся, привыкла, наверное, за столько лет звонить мне в это время.
«Герман сидит в психушке, - сказала она, - его отправили туда на экспертизу, да все тянут. А если установят, что он сумасшедший, то там и оставят, суда не будет».
Я слушала ее вполуха, зажав трубку плечом.
- Знаешь, - сказала Люся грустно, - наверно, мы никогда больше не поедем к Оле на дачу. А жалко, традиция все-таки… А ты что молчишь?
- Я не молчу, - пропыхтела я, пытаясь одновременно делать несколько вещей, - извини, я тут занята…
Послезавтра был день рождения Оли. Обычно я вставала в этот день пораньше, чтобы успеть на электричку, но сегодня некуда было торопиться, так что меня разбудил звонок телефона.
- Ты представляешь, - орала в трубку Люся, - ты представляешь, Герман покончил с собой!
- Да ну? - Сон мигом с меня слетел. - И как же?
- Выбросился из окна! - рапортовала Люся. - У них там решетки, так он как-то выбрался на лестницу, ну и сиганул с седьмого этажа! А до этого такой спокойный был, послушный, за ним и не следили…
- Ну, совесть, наверно, замучила… - Я зевнула.
- Да нет, кто-то прислал ему пирог с черникой! Да-да, тот самый, который Оля пекла! Из свежей черники, и розетки со свечками такие же! Ну, он как увидел - так сразу побежал на лестницу, да и в окно!… А что ты не отвечаешь?
Я молча рассматривала кухонный стол, заваленный обрезками розовой бумаги, и кастрюлю с остатками засохшего теста, и полотенце, заляпанное давленой ягодой. А ведь все знают, что черника не отстирывается…
Повесив трубку, я решила заняться уборкой. Сгребая все в пакет для мусора, я обнаружила листок с рецептом черничного пирога, который после долгих уговоров продиктовала мне позавчера Олина мама. Да, пирог получился не очень красивый, розетки кривые, да и на вкус немного кисловат. Оля умела его печь, этого у нее не отнимешь…
Я хотела выбросить рецепт, но передумала. Сложила листок аккуратно и убрала в ящик стола. Возможно, он мне пригодится. Мне очень не понравилось, как Олин сын Максим слегка помедлил, перед тем как пообещать, что черничный пирог всегда будет у них на столе. Каждый праздник.
ТРАДИЦИЯ…
Елена Логунова
Бизнес Деда-Яги
- Бусинка моя! - Знакомый голос дрожал.
По моему лицу щекотно проехалась бахрома пледа, которым я во сне укрылась с головой: ночью в дачном домике было холодно.
Я попыталась удержать уползающее покрывало, но оно вывернулось, как живое, и свистнуло по моему телу со скоростью ковра-самолета.
- Проснись, проснись, проснись!
- Уже. - Я села, с трудом разлепила глаза и обреченно посмотрела на Петрика. - Ну, что случилось?
Правильно было бы спросить: «Ну, что ЕЩЕ случилось?», но я проявила деликатность. Нехорошо было бы травмировать тонкую душевную организацию друга прямым намеком на то, что мне не нравится, когда меня будят среди ночи, чтобы я поймала «ужасного паука» или прогнала «кошмарную мышь».
- Подвинься. - Дарлинг потеснил меня на диване и бухнулся рядом. - Мне приснился страшный сон!
- Как будто ты облысел? - Я хорошо знала, что это самый страшный кошмар моего друга.
- Фу на тебя! Не настолько страшный. - Петрик вздрогнул, поежился, пробормотал: «Чур меня, чур!» - Но тоже жуткая фантастика. Мне приснилось, будто я стал младенцем. О ужас - маленьким, толстым и розовым. Точнее, оттенка «розовое кружево». Или «королевский розовый»? Или «розовая вишня»? - Он задумался, припоминая то ли свой сон, то ли дизайнерскую «Библию цвета».
- Давай дальше, - попросила я, пришлепнув ладонью предательский зевок.
- И я был то ли мальчиком, то ли уже нет…
- И где же тут фантастика?
- Но главное не это. Мне снились ведьмы!
- Какие ведьмы? - Я потеряла нить.
- Такие! - Петрик встал и покружился, защипнув пальчиками с двух сторон короткие штанишки летней пижамы. - Грациозные, в прелестных длинных платьях из фатина или вуали, а может, из органзы, хотя нет, она хорошо держит форму, а то было что-то легкое, струящееся… О, я понял: шифон!
Он так обрадовался своему внезапному пониманию, что окончательно просветлел челом, забыв неприятную составляющую увиденного сна.
- Петя, если ты хочешь обновку, то Покровский купит тебе что угодно. Хоть из шифона, хоть из шифера…
- Язвишь, как те ведьмы, - укорил меня дружище и снова сел рядом. Ткнул мне в бок локтем. - Противная бусинка! Я забыл, что хотел сказать.
- Что-то про ведьм, - напомнила я и откровенно зевнула.
- Но что?
Мы замолчали. Петрик - в задумчивости, а я - снова погружаясь в сон и незаметно, как Пизанская башня, кренясь в сторону подушки.
Вдруг, ударив по глазам, зажегся свет. Доронина хлопнула по выключателю злобно - как прибила комара - и без намека на симпатию и приязнь вопросила:
- Ну, что еще?!
Вот кто абсолютно лишен похвальной деликатности - наша добрая подруга и злая начальница!
- Помяни ведьму… - пробормотала я в театральном режиме «реплика в сторону».
- Я все слышу! - сказала Дора и прошлепала босыми ногами по полу, плюхнувшись третьей на многострадальный диван. - Сами вы ведьмы и ведьмаки. Почему снова не спите? Мы приехали отдохнуть, но каждую ночь подрываемся по тревоге! То у вас мыши, то пауки, то комары, то теперь ведьмы. Лучше бы я в городе осталась, там мне только рейсеры-гонщики спать мешают, но на них даже злиться невозможно - убогие же, безмозглые, и жизнь у них совсем короткая…
Я устыдилась. Доронину мы с Петриком притащили на дачу, пообещав ей тихий, безмятежный отдых от утомительной и нервирующей роли величественной семидесятилетней Феодоры Михайловны. На харизме этого мифического персонажа держится наше общее дело: клуб «ДОРИС», что переводится как «ДОставка Радости И Счастья». Это такой безвредный опиум для состоятельного народа женского пола, ничего криминального, но двадцатисемилетней Доре приходится играть эффектную моложавую бабулю, и это забирает у нее много
