Гуров решительно распахнул дверь и присоединился к собравшейся на кухоньке компании из двух человек и донельзя довольной собаки.
Когда выпили по третьей, разговор за столом опять сместился на автомобильные темы. Гуровские сотрапезники воистину обрели друг в друге родственные души, и Льву казалось, что в случае крайней необходимости Андрей Петрович не только денег бы с Крячко не взял, а сам бы приплатил за возможность общаться с таким собеседником.
Конечно же, Лев первым делом оплатил старику за Крячко первую неделю "с пансионом" – денег еще оставалось даже непривычно много. Теперь Бутягин пребывал на том самом верху блаженства, а Пальма чувствовала себя еще счастливей. "А ведь скучать будет он, когда дело закончим и уедем, – с острой жалостью к одинокому вдовцу вдруг подумал Лев. – Тосковать. Видать, не совсем мы со Стасиком дрянные людишки, коли человек в нашем обществе так расцвел. Что ему наши бабки… Надо в гости пригласить старика, Маша возражать не будет, поймет. Только вот на кого он Пальму оставит? Да, жить надо все-таки так, чтоб было на кого оставить собаку. Хоть мы с Марией в этом отношении ничуть не лучше…"
– Так ведь карбюратор, он, понимаешь, Василич… – курским соловьем заливался слегка захмелевший, раскрасневшийся и помолодевший Бутягин, – он, зараза вредная, богатую смесь дает. Захлебывается! А кольца поршневые…
– Тебе не карбюратор, тебе блок цилиндров до ума… – раздавался в ответ уверенный и спокойный голос Крячко.
– Карбюратор… А свечи лучшие в городе Энгельсе мастрячат. Это на Волге, но пониже, чем мы… Между Саратовом и Астраханью… А ихние заграничные супротив наших – дерьмо в коробочке! Но ты, Василич, с карбюратором не прав! В нем, в карбюраторе, вся сила, потому как он…
* * *
Не успел Лев подумать о том, что любые упоминания автомашин разных марок вот-вот вызовут у него нервную крапивницу, как раздался громкий лай выскочившей из-под стола Пальмы. Затем послышался тихий стук – видимо, повторный – в стекло кухонного окна.
– Кого еще нелегкая принесла в эту пору? – недовольно буркнул оборванный на полуслове Бутягин и пошел отпирать дверь.
Вернулся Андрей Петрович не один, за его спиной Гуров увидел знакомое ему со вчерашнего вечера молодое женское лицо.
– Ирина, вы? Одна, так поздно? Пешком?! Как вы нашли меня, великие небеса! Что-то случилось с Виктором? Да проходите, что вы на пороге-то встали?
Она не хотела плакать, сдерживалась изо всех сил. Но не сдержалась. Слезы стояли в уголках ее светлых глаз, опухших и покрасневших.
– Проходите, проходите, дамочка, – бормотал Бутягин, почти насильно стаскивая с Ирины модную австралийскую дубленку, – сейчас все в порядке будет, не переживайте! Василич, налей дамочке настойки, замерзла она! А вы не переживайте, Лев Иванович у нас – голова, он поможет…
– Нет, с Виктором пока все в порядке. – Женщина говорила с трудом, недоуменно озираясь в тесной бутягинской кухоньке, словно не могла понять, как и зачем оказалась здесь. – Просто… Я боюсь, – беспомощно улыбнувшись сквозь слезы, продолжила она. – А где вы остановились, я у Вовика спросила. Виктор не знает, что я здесь. Хотя ему все равно, – тихо закончила Ирина.
– Ира, если хотите мне что-то сказать, то здесь все свои. Это, – Гуров кивнул головой в сторону ничего не понимающего "друга и соратника", – мой товарищ и помощник. Выручать вашего мужа, – слово "выручать" прозвучало невольной издевкой, – в случае чего вдвоем с ним будем. А хозяин наш, Андрей Петрович, мудрый, опытный человек. Знает жизнь. И друг нам.
От этих слов Гурова лицо старого вдовца озарилось такой радостной гордостью, что стало ясно: скажи ему сейчас Лев, что в интересах дела надо прыгнуть со славоярского моста – прыгнет, не задумываясь.
В Крячко взыграла шляхетская кровь, старопольский кодекс обращения с прекрасной панной и комплекс защитника. Были, были у Станислава Васильевича польско-литовские корешки, что-то он туманное на самой заре их с Гуровым знакомства загибал про боковую линию магнатов Вишневецких…
Стас ловким движением налил ей дедовой настойки, положил в невесть откуда взявшуюся чистую тарелку гуляша с вареной картошкой и соленый груздочек. Все это Крячко проделывал, бормоча что-то успокаивающее. Зеленая бутягинская чабрецовка в ловких руках Станислава выглядела, по крайней мере, шартрезом, а вареная картошка смотрелась не хуже консоме.
– Я вспомнила вчера, сразу, как вы уехали. – Ирина подняла глаза и посмотрела прямо на Гурова. – Виктор в прошлую субботу вечером говорил с кем-то, звонок был междугородний. Он меня из кабинета выставил еще. Вышел, как кипятком ошпаренный. Чужой не заметит ничего, но я-то с ним шестнадцать лет, от меня не скроешь. Захожу позже в кабинет, а трубка телефонная… – она передернула плечами, – в мелкие дребезги.
Гуров и Крячко многозначительно переглянулись.
– А на следующий день, ровно неделю назад, – продолжала женщина, – упырь этот в доме появился… И сегодня опять его принесло, сейчас они с Виктором в кабинете сидят. Я его боюсь, – совсем тихо закончила она, – давайте действительно… выпью немного.
– Ира, а упырь… Это вы про кого? – спросил Гуров, уже догадываясь, какой ответ получит сейчас.
– Дорошенко, – чуть помедлив, ответила Ирина. – У мужа вся компания – не ангелы. Что Тараскин, лисица жирная, что однокурсничек мой, Славка-Иудушка. Я ведь, Лев Иванович, когда-то юридический заканчивала. Виктор эту братию, – она брезгливо поморщилась, – командой пиратского брига называет. А сам он – вроде капитана. Мне на команду такую смотреть противно. Разве что Гена Епифанов… Но этот академик… Вы в глаза ему заглядывали, Лев Иванович? Как будто гной поганый из них сочится!
"Верно, – подумал Гуров. – Лучше не скажешь. А ведь недооценил я вас, Остап Андреевич. Ошибочка вышла. Какая, к черту, куропатка, тут матерым стервятником пованивает".
Он поднес огонек зажигалки к сигарете, которую Ирина сжимала чуть подрагивающими пальцами, подождал, пока она прикурит, и спросил:
– Откуда он взялся, этот господинчик? Как с вашим мужем законтачил?
– Что-то такое Виктор говорил, – задумчиво глядя на тоненькую струйку сигаретного дыма, ответила Баранова. – Мариуполь, может, Белая Церковь… Точно помню, слышала, что он каким-то образом с "Белым братством" завязан. Ну, знаете, пророчица их, как ее – Деви? Мария? Словом, жулики те самые, которые все конец света предрекали. Дорошенко у них из самых близких был, жаль, не посадили его, заодно с парочкой этих негодяев.
"Вот так приехали, – мелькнуло в голове у Гурова. – Ведь упомянутая Ириной сладкая негодяйская парочка как раз НЛП и занималась. За эти прибамбасы и сели. А Дорошенко, значит, отвертелся. Дальше дело известное: зареклась ворона дерьмо клевать, а увидела, обожралась!"
Через полчаса Ирина отмякла, порозовела и даже несколько раз, словно нехотя, улыбнулась, слушая анекдоты и "житейские истории", которые, как горох, сыпались из неугомонного пана Крячко. Лев все больше помалкивал, задумчиво почесывая за ухом прильнувшую к нему Пальму.
– Ира, – сказал он, переждав очередной взрыв бутягинского смеха, вызванного анекдотом, – вам, наверное, пора. Не стоит, чтобы ваш муж начал выяснять, куда вы запропали. Вас тут не было, вы нам приснились. А мы – вам. Но… Спасибо! Что поверили мне и пришли. Мы со Станиславом Васильевичем очень постараемся помочь вам. Кстати, он и довезет вас до дому. Почти до дому, немного пройдетесь пешком. Хорошо? Нет, не беспокойтесь, он прекрасно водит машину в любом состоянии, а его рыдван ГИБДД не останавливает. За кошмарную галлюцинацию принимают.
– Хоть бы и остановили, – с воинственным видом прокомментировал эту обидную инсинуацию "друг и соратник". – Поехали, Ирочка!
"Ну вот, уже Ирочка, – усмехнулся про себя Гуров. – Все-таки неисправимый ты бабник, пан Крячко…"
– Лев Иванович, – обернулась она у двери, уже одетая, – даже не знаю, ерунда какая-то… Сын наш, Саша, пришел сегодня от приятеля, принес дискету со стрелялкой новой. А когда стал ее запускать, так на мониторе надпись: "Ты, пащенок, уже сирота. А папаша твой – покойник!" Это что, шутка такая? Или серьезно, как вы считаете?
– Вряд ли серьезно, – мрачновато усмехнулся Гуров, – однако симптоматично.
Глава 16
Двое добротно, тепло одетых мужчин стояли чуть в стороне от развилки раскисших проселочных дорог, спрятавшись от колючего ветра с редкими снежинками за мощной тушей черного джипа. Водитель с типично дегенеративной внешностью братка-пехотинца мирно дремал, уронив коротко стриженную голову на скрещенные руки, даже сейчас крепко вцепившиеся в руль.
– Что-то я тебя не пойму, Мордва, – недовольно потирая шрам, пересекающий его правую щеку, сказал один из них, повыше ростом. – Дурью ты маешься! Сначала гроб этот придумал, теперь щенку его хрень какую-то бог знает куда закинул. Кто это у тебя продвинутый такой, что во всяких компьютерах и прочей фигне разбирается? У меня братва ни бельмеса в фигне не сечет, а живем не хуже тебя. Ну дурь конкретная! И на хера ты меня сюда притащил? Могли бы в городе его мочкануть, а?
