— Аркадий. Можно просто Аркаша. Художник. Работаю с маслом тридцать лет. Мои натюрморты заполнили рынок США.
— А почему США? — поинтересовался шеф.
— Кхм… Там много лохов, врать не буду. А я шарю под Моне.
— А в Италию вы свои картины не отправляли? — поинтересовался предводитель итальянцев в Украине.
— Конечно, отправлял… На моих «Моне» стоит внизу мааленькая подпись: arcasha.
Скорцени поперхнулся.
— Что-что? Arcasha?
— Да, arcasha.
Скорцени посмотрел на начальника.
— Шеф, такую картину за пятнадцать тысяч евро мы зимой подарили английскому посольству. У них был юбилей. Вы помните?
— Конечно, помню. Там ещё груши на столе лежат, хлеба краюшка…
— И пустой треугольный стакан, — сказал Аркаша.
— Да, — удивлённо проговорил шеф. — И пустой треугольный стакан. Вы и в самом деле автор. Это надо же!
— Сколько, говорите, евро?
— Пятнадцать тысяч.
— Мда… Я получил пятьдесят.
— Выпьете с нами? — предложил шеф.
— Да, в общем-то, не откажусь, — ответил художник, присел за столик и бахнул сразу двести грамм. Закурил. Спросил:
— А вы, братья, откуда залетели на Подол?
— Да, собственно, из Рима, — ответил шеф. Скорцени молчал и осторожно оглядывался по сторонам.
— А… из Рима. Понятно. Как там Рим?
— Да пока ничего. Колизей стоит на месте.
— Был я у вас в молодости. Писал портрет одной дамы. Хороша дама, помню как сейчас. Жена одного вашего бандита. Он тогда работал премьер-министром. В то время у вас Красные бригады шорох наводили. Те ещё парни. Почти как наши, подольские. — Задумчиво затянулся сигаретой.
— Да, было, было, — ностальгически поддакнул шеф. — В этом что-то есть. Хоть и красные, но — бригады. Ветераны Красных бригад до сих пор собираются и вспоминают прошлое. У них в Риме есть свой закрытый для посторонних клуб. Так и называется — "Красный бригадир".
— Да? — спросил Аркаша. — Это интересно. Я бы с ними пообщался.
— Туда не попадёшь, — сказал шеф. — Они впускают только своих, бывших реальных бойцов. Я бы и сам туда сходил. Даже мечтаю туда попасть! Так я — итальянец и местный, как вы говорите, а тоже возможности нет.
— Вы итальянец, но абсолютно чисто говорите на русском языке. Как это у вас, получается? — спросил художник, рассматривая харизматичное лицо шефа.
— Русский язык — мой второй родной язык. Я тридцать лет говорю на русском языке и уже давно думаю на нём. Вот мой друг, Скорцени, тоже им владеет, но думает пока ещё на итальянском.
— А Отто Скорцени не ваш родственник? — спросил Аркаша пуская дым сигареты.
— Прадед, — ответил Скорцени. — А вы его знаете?
— Да, в общем-то, слышал. Хороший был диверсант.
— Он был воин, — с вызовом сказал Скорцени.
— Да, я это и имею в виду.
В "Экспресс" зашел человек в круглых очках и с большими, мохнатыми усами. Медленно направился к стойке.
— Саша! Маринин! — крикнул Аркаша. — Ты чего это так замаскировался.
Саша быстро подсел к Аркаше и итальянцам за столик.
— Не ори, — сказал Аркадию. — Я в бегах. — Посмотрел на итальянцев. — От жены.
— Да? — удивлённо спросил художник. — А зачем эти дурацкие усы? И с глазами у тебя вроде всё в порядке. Пенсне нацепил…
— Аркаша, меньше текста. Я просто соскучился по "Экспрессу". Вот и пришел. А усы — выросли. Вопросы есть?
— Да нет вопросов, — нейтрально ответил художник.
— Извините, но, по-моему, я вас где-то видел, — проговорил шеф.
— Да? Интересно, где? — настороженно проговорил Маринин.
— А! Вспомнил. Вы — музыкант. И работаете дуэтом. Я слышал вашу великолепную интерпретацию испанской песни о любви. Беса ме! Беса ме мучо! Вы играете на балалайке. А где ваш бородатый напарник?
Маринин ошеломлённо глядел на итальянца. Посмотрел по сторонам. Осторожно спросил:
— Вы нас слышали в "трубе"?
— Как вы сказали? В трубе?
— "Труба" — это подземный переход на Крещатике.
— О! Да, да! Я вас слышал в "трубе". Мне так приятно пообщаться с музыкантом. Я устал от разговоров о войне, революции и подполье. Человека искусства видно сразу. Того, кто не держал в руках оружие, заметишь за версту. Вы добрая душа. Если не возражаете, выпьем? — И налил Маринину стакан водки.
— Ммм… Да. Я люблю музыку. Но и выпить не прочь! — Взял стакан. Представился:
— Саша.
Главный итальянец протянул руку.
— Бенито. А это мой напарник по работе, Отто.
Скорцени наклонил голову.
— Отто Скорцени его прадед, — вставил Аркаша. — Ты представляешь?
— Это правда? — спросил "музыкант"
— Да, — ответил Скорцени. — В его честь все мужчины нашей "семьи" получают имя Отто.
Выпили.
— Отто Скорцени ваш прадед, — неторопливо констатировал Маринин, кинув в рот дольку лимона. — А мой прадед штурмовал Берлин. Его звали Егор. Но я — Саша. У нас, как вы говорите в "семье", каждый имеет своё собственное имя. Прадед — Егор, дед — Данила, отец — Иван, а я — Александр. Вот так, Отто. — "Музыкант" с убедительной безмятежностью смотрел на Скорцени, топорща усы.
— У всех свои традиции, — уклончиво ответил Скорцени.
— У нас традиция быть самим собой, — мягко начал давить на итальянца Маринин. У него было специфическое отношение к нерусским, оккупировавшим Киев. — Поэтому я не Данила или Егор, а Саша. Но это нааши, чисто украинские традиции. — Замолчал, вытащил из кармана пачку "Беломор-Канала" и сунул в рот папиросу, дунув в мундштук.
— Кхм… давай выпьем, — сказал шеф, уловивший психологическую конфронтацию. — За… За ваш Подол!
— Я не против, — сказал Маринин.
Выпили. Скорцени стал жевать курицу и через минуту успокоился, забыв наезд.
— Вы гастролируете по всей Украине или работаете только в Киеве? — миролюбиво спросил он у Маринина.
— Вообще-то наш дуэт редко даёт концерт. Вам, в некотором смысле, повезло. Гастролируем только на острове Змеиный. Мы не любим гастроли. Недавно прилетели оттуда. Перелёт был тяжелый, поэтому мы все до сих пор нервные, взвинченные, если что — извините.
— О! Вы выступаете за пределами Украины? — удивлённо проговорил шеф. — Это означает, что у вас отличный мастер — класс. Вы проводите мастер-классы? Я бы взял несколько уроков на балалайке. Гитарой я владею.
— Нет. Наш регламент расписан. Места для мастер-класса там не нашлось. Но, может быть, позже, ближе к осени, что-нибудь получится.
Аркаша со скрытым удивлением слушал. Саша Маринин умел запудрить мозги, и художник давно знал все его темы. Но вот проведение мастер-класса на балалайке — это было что-то новенькое. Выпили ещё. За процветающую Италию. За житницу славянских народов — Украину. Выпили за полнолуние. За удачу Маринин пить отказался — "Я не у кого ничего просить не буду!" Выпили за здоровье. Принесли третий графин с водкой. Выпили за Красные бригады. Выпили за взятие Берлина (Маринин), выпили за Муссолини (шеф), за итальянские вооруженные силы (Скорцени) и последователей художника Моне (Аркаша). Выпили за братство народов и Интернационал.
Аркаша осоловело проговорил:
— Я должен вас всех нарисовать! — и вытащил из портфеля лист бумаги. Принялся делать набросок.
Разговор продолжался в сложившейся на три графина с водкой колее.
— И что же нам теперь, есть эту демократию? Её на хлеб не намажешь. Сколько у тебя оклад? — спросил Маринин у шефа. Они уже давно перешли на "ты".
— Двадцать пять тысяч евро, — ответил тот.
— В год?
— Нет, в неделю.
— Неплохо. У тебя проблема одна — сохранить эту зарплату.
— Ну… В общем-то, ещё есть проблемы…
— Всё равно, связанные с работой. Верно?
— В общем, да.
Маринин провёл рукой вокруг себя. Сказал:
— Мои земляки, в радиусе пятисот километров получают, в лучшем случае, тридцать или сорок евро в неделю. Как ты считаешь, о чём тебе можно с ними разговаривать?
— Ммм… Саша… Я никогда не делил… На богатых, бедных… Лишь бы хороший человек… Все перед богом равны…
— Этот вопрос давно решил Маркс, — оборвал его Маринин. — Тебе знаком такой немецкий еврей — Маркс.
— Да.
— Он считает идею прибавочной стоимости — воровской идеей. А как ты?
— Не согласен.
— Нуу… Конечно… Куда-там… Двадцать пять тысяч евро — кто же будет согласен. Но! Но в этом-то и есть корень вечного антагонизма, и не ищи его в национальных или ритуальных отличиях.
— Саша, хватит грузить, — сказал увлечённый рисунком Аркаша. — Парни нормальные, групповой портрет нормальный. Не сбивай с мажорной темы.
— Но я уважаю Маркса, — добавил главный итальянец. Хотя бы за то, что он никогда не работал. Из принципа.
Выпили за Маркса.
В "Экспресс" зашли двое. Оба в тёмных очках и чёрных бейсболах. Медленно двинулись в направлении бара.
