— Тогда мы приступаем к обряду.
Обряд не занял и пятнадцати минут — меньше, чем трактат о смысле брака. Затем друг Лона Флип, шафер, поднялся со скамьи и занял место рядом с женихом, а домоправительница-аргентинка встала рядом с Софи как подружка невесты. Отец Перес излил на новобрачных слова благословения. От обилия света и от жары у Софи закружилась голова и внезапно возникло чрезвычайно странное, сильнейшее чувство присутствия Клайва. Столь же внезапно это чувство исчезло, а ему на смену пришло ощущение всепоглощающего умиротворения.
В глазах у Софи щипало, но она не шакала. Она только моргнула, и Лон тут же погладил ее по щеке. И она увидела в его глазах глубочайшее счастье… и слезы.
Или он тоже ощутил, что Клайв был с ними?
Наконец отец Перес произнес заключительные слова:
— Ныне объявляю вас мужем и женой.
Сморгнув слезу, Софи подняла голову, и Лон накрыл ее губы в жгучем поцелуе.
Он любит ее.
Неожиданно она взяла его лицо в свои руки и запечатлела на его устах поцелуй.
— Я люблю тебя, — добавила Софи.
— Я знаю. И всегда знал.
Софи захотелось немедленно исчезнуть вместе с Алонсо, но прежде необходимо было оформить документы. Как ни странно, эта часть обряда с Клайвом не запомнилась Софи: она не помнила, как они заполняли и подписывали брачное свидетельство. Сейчас же Флип записал свое имя в качестве свидетеля; после него расписалась домоправительница.
И вот священник показывает ей, где она должна поставить свою подпись. Софи взяла розовую перьевую ручку и стала читать текст свидетельства, составленный на испанском языке.
Супруга: София Элизабет Джонсон.
Супруг: Алонсо Тино Гальван.
Гальван? Как это так? Они уже обсуждали этот вопрос. Лон сказал тогда, что это старая родовая фамилия. И вот она стоит в брачном свидетельстве.
— Нет, — тихо ахнула она.
В ней поднимался гнев. Она уронила ручку и еще сколько-то времени просто смотрела в текст свидетельства, а потом рывком встала из-за стола. Они условились говорить правду. Они условились говорить только правду. И все-таки он не до конца честен с ней. И все-таки он что-то от нее скрывает.
Да прекратится ли это когда-нибудь?
Лон уже бросился к ней.
— Что случилось?
Софи попятилась. Ее пальцы теребили кружевной подол. Ярость овладела ею, у нее кружилась голова.
— Кто ты, черт тебя побери?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Лон бросил взгляд на Флипа и священника, и те незаметно исчезли. Лон закрыл за ними дверь.
— Тебе известно, кто я такой, — сказал он, вновь приближаясь к Софи.
Но она больше не станет глотать ложь. Он может действовать спокойно и разумно, но как, скажите на милость, может он полагать, что никакого вопроса нет?
— Я знаю Алонсо Хантсмена, — возразила Софи, чувствуя себя абсолютно беззащитной в этом белом кружевном платье. — Но я никогда не встречала никакого Алонсо Тино Гальвана, чьей женой, согласно этому документу, я являюсь.
— Софи…
— Оставь свой покровительственный тон. Сколько я тебя знаю, ты всегда был Алонсо Хантсменом.
— Хантсмен — девичья фамилия моей матери. Она не может быть моей официальной фамилией.
— Тогда почему ты под ней живешь? И в школе ты числился как Хантсмен.
— Моя мать хотела уберечь меня от неприятностей. Она беспокоилась о том, как ко мне отнесутся люди, если станет известно, что я — сын Тино. Мой отец с ней согласился. Поэтому я рос как Хантсмен.
— А что написано у тебя в свидетельстве о рождении?
— Гальван.
Ну естественно. Софи стиснула пальцы.
— Я спрашивала тебя про Гальвана там, в джунглях, и ты сказал, что это старая родовая фамилия. И не сказал, что это твоя фамилия!
— Этой фамилией я никогда реально не пользовался.
— Однако священник ее знает. И Федерико Альваре знает…
— Я сделал фамилию Гальван одним из своих псевдонимов.
Софи трясло от гнева в буквальном смысле слова. Ей даже не приходило на ум, что еще сказать. Ей знакома фамилия Гальван. Гальваны в Аргентине знамениты не меньше, чем Кеннеди в Соединенных Штатах. Гальваны знатны. Богаты. Могущественны.
— Мы дружили много лет, и ты ни словом не упомянул о Гальванах. Ты никогда не говорил со мной о своей семье. А теперь оказывается, что Тино Гальван — твой отец! Ты не думаешь, что тебе следовало сказать мне об этом обстоятельстве?
— Оно мне не представлялось значительным. Это не более чем фамилия.
Но это не просто фамилия. Это семья. Его семья.
— Ты встречался с кем-нибудь из них?
— Я впервые познакомился с братьями и сестрами года два назад. Жену покойного отца я никогда не видел.
— Она жива?
— Вторая жена — да.
Софи вернулась к столу и уставилась на имя Лона. Алонсо Тино Гальван. Не просто Гальван, а Алонсо Тино Гальван. Его назвали в честь покойного графа Тино Гальвана.
— Какие они, твои братья и сестры?
— Хорошие, умные, работящие люди.
Софи вновь уселась на стул, с которого недавно так резко вскочила.
— Не испорченные богачи, о каких пишут в газетах?
— Нет. У них есть средства, но они отнюдь не испорченные. Они пережили много неприятностей и несчастий. Кстати, одно из несчастий и свело меня с первой из моих единокровных сестер. Я тогда работал здесь, в Латинской Америке. — Лон присел за столик напротив Софи. — Мне стало известно, что кто-то продает младенца из семьи Гальван. Черный рынок — не моя специализация, но имя Гальван привлекло мое внимание, так что я решил присмотреться.
— И что?
— Выставленный на продажу ребенок в самом деле оказался из Гальванов. Правда, уже не младенец, просто маленький мальчик. Дело длилось год (и это был необыкновенно тяжелый год), но в конце концов пропавший сын вернулся к Анабелле и Лусио.
— Анабелла долго его не видела?
— С самого его рождения. — Лицо Алонсо приняло суровое выражение, и он тряхнул головой. — Пять лет ребенок скитался: из приемной семьи — в приют, оттуда — в другую приемную семью. Воспитатели опасались усыновлять его из-за того, что он — Гальван. — Его губы искривились. — Имя, внушающее страх.
— Ты его не боишься.
Лон пожал плечами, взял в руки свидетельство и внимательно прочитал значащиеся в нем имена.
— Моя мать глубоко любила моего отца. Страстно любила. Я знаю, он нас тоже любил. Для меня он организовал попечительский фонд. Позаботился о том, чтобы мать не оказалась на мели после его смерти. Он никоим образом не был безупречным человеком, но для меня он — отец. Я обязан быть верным ему — не ради него, но ради матери.
