Она не кричит. Просто смотрит безмолвно на мужа, а потом падает, как подкошенная. Не в обморок даже, просто на пол, я слышу, как ударяется её голова о пол, морщусь — звук неприятен. Поневоле думаю, что могла бы уже тогда и с лестницы упасть, чтобы результативнее было. Прижимает ладони к лицу, сворачивается клубком.
Я не могу сочувствовать её горю. Мне её не жаль. Мне никого не жаль, только мою дочку. И я снова чувствую себя обманутым ребёнком. Мне обещали целый мир. Обещали и не дали. И на чужую драму я смотрю равнодушно, она не трогает моего сердца, оно занято другим.
— Нашатырь принесите, — гаркает Демид куда-то в пустоту комнат. — Чай на травах заварите!
И кто-то из этой самой пустоты тут же бросается исполнять поручение. Демид берет жену на руки и несёт к дивану.
— Демид, — говорю я, слова мои хорошо слышно в тишине, которая нарушается лишь всхлипами Насти. — Мне кажется, это твоя жена подменила детей. Я почти уверена в этом.
Он опускает тонкую, наверняка неимоверно лёгкую фигурку на диван, накрывает бережно пледом, гладит по светлым волосам. Потом поворачивается ко мне.
— Ольга, — пытается улыбнуться. — Я не думаю, что ты стала бы лгать. Возможно, ты сама веришь в это. Просто сейчас все так не к месту… Настя очень любила брата. Я не нарушаю обещаний, приезжай завтра утром и проведёшь с Дашей целый день. Я договорюсь и Настю на это время заберут в клинику, мне кажется ей не помешает, слишком сильный стресс.
Мне хочется кричать. Топать ногами и кричать. Но я стою беспомощно. Затем все же бросаюсь к лестнице, но меня перехватывают. Не сопротивляюсь больше. Покорно иду, позволяю усадить себя в автомобиль.
— За тобой пришлют машину утром, — говорит мне вслед Шахов.
И возвращается, поить свою жену травяным чаем. Всю дорогу я молчу. Меня везут в свою съёмную квартиру, которая такой ненужной и пустой кажется. Под дверь подсунута записка. Хозяйка, милейшая женщина пенсионного возраста написала, что не дозвонилась, но напоминает, что срок арендной платы уже подошёл. Скомкала бумажку, отправила в карман.
Сижу на табуретке прямо в куртке. Я верю ему. Всё равно верю. И завтра за мной машина приедет. Но я не верю, что Даша там в безопасности. Я не знаю, чего ждать от его жены, я не понимаю её.
Закрываю лицо руками, как она недавно. Не плачу, слезы уже перегорели внутри. Их выпарила злость, горячая, жгучая. Я просто сижу и жду, чтобы время шло скорее. Чтобы ночь закончилась и за мной приехала уже эта машина. А потом я обниму свою дочку. Крепко-крепко. Подарю ей куклу. И найду уже нужные слова, чтобы сказать их её отцу.
В животе недовольно урчит, напоминая простую истину — война войной, обед по расписанию. Вздыхаю. Нужно хотя бы поставить чайник. Отрываю ладони от лица. Смотрю на свою кухню, не уютную, заброшенную мной, покрытую пылью. И до мозга не сразу доходит, что квартира меня предала. Не моя больше. И что нужно бежать.
На пыльном столе, которым давно не пользовались пальцем нарисована смешная рожица. Чистые кружки всегда в шкафу, а теперь одна на столешнице, с её белого бока стекла и застыла густая капля кофе. А ещё рядом лежит нож. На него я смотрю, как завороженная, теряя время.
Когда нахожу силы подняться на ноги уже поздно. Но наверное, поздно стало уже тогда, когда я только вошла в квартиру. Не стоило.
— Привет, — раздалось из тёмной прихожей, свет в которой я поленилась включить.
И моё сердце ухнуло вниз.
Глава 37. Демид
Дашка за завтраком вялая и едва шевелится. То поковыряет ложкой в тарелке, то отвернется и в окно смотрит. Настя молча кофе пьёт. Вся в чёрном, на контрасте её кожа кажется белой, как снег. В клинику она ехать отказалась.
— Я буду здесь. В этом доме я была счастлива, не смотря ни на что, — твёрдо сказала она. — А когда тело моего брата выдадут, я поеду и похороню его рядом с родителями.
Я узнавал уже — тело криминальное, сразу его отдавать не хотели. Следствие идёт, на которое и с удовольствием бы меня дёрнули, но силенок не достало. Я молча согласился, не выгонять же её из дома, но задумался, как же, черт побери, две женщины, такие разные, просто совершенно, будут уживаться здесь весь день. Сбежать бы в офис, да нельзя, не знаю, как они обе себя будут вести, рядом с Дашей должен быть хоть кто-то спокойный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Поморщился. Кофе слишком крепок. Кивнул няне, ушёл к себе в кабинет, пока не приехала Ольга есть шанс поработать спокойно хотя бы час. В дверь постучали через пятнадцать минут. Я по стуку уже определил кто. Моя дочь.
Открыл. Няня виновато пожала плечами, говоря, что не смогла противостоять ребёнку, и я её понимал. Дарья Демидовна бывала на редкость упертой. Прошла мимо меня, я дверь за ней прикрыл, чтобы при няне не говорить. Даша деловито вскарабкалась на кресло для посетителей и сложила ладошки на коленях.
— Я знаю, что мама вчера приезжала.
Я закашлялся. К этому готов не был. Вчера она спала, а потом мы решили не рассказывать ей ничего. Просто потому, что её ожидание меня убивало. Она бы ждала, стояла на своём подоконнике и смотрела на дорогу, а у меня бы сердце рвалось. Пусть лучше сюрприз будет.
— Откуда, позвольте узнать, такие новости?
Даша головой покачала, посмотрела на меня, как на несмышленыша.
— Я сегодня проснулась в шесть часов. Мне было скучно лежать одной и я спустилась вниз, — понятно, подумал я, у семи нянек дитя без глазу, а Дашка продолжила. — Я хотела попросить какао на кухне, но они там разговаривали и я остановилась послушать.
— Подслушать, — поправил я. — И что же они там говорили?
— Что моя мама хорошая, а ваша Настя плохая и вами крутит, как хочет. И что у вас ни стыда, ни совести, а мать эта не та, которая родила, а та, которая вырастила.
Кулаки сжал. Пойти бы сейчас, поувольнять всех же. Уволить не уволить, но разобраться нужно будет. Я не желаю, чтобы на моей же кухне обсуждали мою личную жизнь.
— А ещё?
— А ещё, что мама вчера пришла, а вы снова её прогнали.
Она, моя маленькая девочка, которая то на "ты" обращалась, то снова сбивалась на "вы", держалась весь разговор. Она явно была намерена не плакать при мне. Но на последней фразе носом шмыгнула, глаза заблестели, засопела, сосредоточенно пытаясь не разреветься.
— Дай-ка посмотрю, — серьёзно ответил я, в кинул руку вглядываясь в наручные часы. — Сейчас уже восемь сорок пять. Значит через пятнадцать минут Володя заведёт машину, поедет и привезёт твою маму.
Она ожидала отпора. Чего угодно. Но только не того, что я вот так просто дам ей желаемое. С кресла вскочила, ротик округлила буквой "О", ладони прижала к порозовевшим щекам. И стала вдруг тем, кем и должна быть — ребёнком, которому через месяц стукнет шесть. Ребёнком, который под ёлкой увидел вдруг подарок, о котором так долго мечтал.
— Правда? — усомнилась Даша на мгновение.
— Правда, — кивнул я.
И тогда случилось невероятное. Дашка ко мне побежала и обняла крепко-крепко. За ноги. Уткнулась лицом в мою ногу и так простояла несколько секунд. У меня позорно защипало глаза — самому бы не расплакаться. Это длилось так недолго, стремительное объятия закончилось, Дашка убежала. Подозреваю — на подоконник.
Так и есть. Я только открыл документ, который следовало изучить перед подписанием, как в дверь снова постучали. Но вошли сразу после стука. Настя.
— Демид, — укоряюще сказала она. — Знаешь, где наша дочь?
— На подоконнике? — предположил я.
— Так и есть, — согласилась она. — А ведь мы решили ничего ей не говорить. Ты совсем меня не слышишь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А ты не слышишь нашу дочь, Настя. Мне нужно поработать.
Уходя дверью хлопнула, я снова поморщился. Работать уже не выходило. Вышел. Даша выбрала подоконник в холле второго этажа — отсюда, как на ладони видно. С ней оба котёнка, в ногах плачет изрядно потолстевший щенок. Носом прижалась к стеклу, ждёт. Меня увидела, мне улыбнулась.
