Антонина, рассматривая картину Иннокентия Федоровича. Он взгромоздил её на стул и выдвинул в центр кухни.
— Написал. Да! Ну а кто же еще? Вам нравится? — хвалился старик.
— Безусловно. Очень интересная идея, видно руку профессионала.
— Вы мне льстите, Антонина! — Иннокентий засмущался: убрал руки за спину, повертел носком стопы по полу.
— Ну что вы! Я же вижу, как аккуратно нанесены краски на полотно. Как детально проработаны персонажи, а эти дикие волки просто чудо! А как искусно вы изобразили людей… А метафора…
В груди у Иннокентия Федоровича загорелся свет. Нет, не тот свет, который пугал его в магазинах и устроил погром на аукционе. Этот свет разливался теплом откуда-то изнутри. Кто-нибудь наверняка сравнил бы это чувство с порхающими в животе бабочками, но старый художник знал, что в его случае это были светлячки, озарявшие путь к новым творческим идеям.
По правде говоря, Иннокентий редко слышал похвалу в адрес своих работ. Слова Антонины настолько наполнил его творческой энергией, что хотелось прямо сейчас взять в руки кисть и краски, чтобы написать портрет этой невероятно красивой и чуткой женщины! Ее уставшие карие глаза, выдающие спокойный, но такой пронзительный взгляд; аккуратные тонкие брови, подчеркивающие высокий лоб; маленький носик, симметрично вписывающийся в ее удивительное лицо…
«А губы! Её губы просто великолепны. Они не большие и не маленькие, — думал Иннокентий. — Пухлые, как у юной девы! А эти скулы, ямочки на щеках, островатый подбородок, тонкая шея, серебристые волосы…»
— Это вы чудо! Мне будет приятно, если вы позволите написать ваш портрет!
— Ну, бросьте вы, — засмущалась Антонина. — Кому интересно смотреть на портрет старухи?
— Мне интересно! Людям интересно! Всем будет интересно! — Иннокентий убрал картину со стула и вальяжно приземлился на него, позволяя себе ближе разглядеть лицо седовласой красавицы.
— Теперь вы мне льстите, Иннокентий. — Антонина улыбнулась, прикрывая смущенную улыбку ладонью.
— Ни в коем случае! — Иннокентий взял за руку новообретенную музу.
— Может, еще чаю?
— С превеликим удовольствием! Из ваших рук это будет не чай, а божественный нектар.
Иннокентий встал из-за стола вместе с Антониной. Пока та не спеша насыпала заварку и согревала воду для чая, он вышел из кухни. Прошел по коридору, покрутил картину в руках, похвалил себя, еще раз посмотрел на картину и, проведя рукой по почти развалившейся раме, поставил творение на место. Он поправил седые локоны, заправил футболку и уже собрался было вернуться на кухню при полном параде (насколько это было возможно в футболке с надписью "Я хотел любви, но вышло все не так. Знаю я ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь…") и в статусе «самого талантливого, творчески одарённого, успешного, привлекательного» художника, как вдруг заметил телефонный аппарат, напомнивший Иннокентию о реальной жизни, в которой он жил последние сорок лет. Он закатил глаза, глубоко вздохнул, поднял трубку и набрал номер, до конца не понимая, что будет говорить жене.
— Слушаю, — ответил мужской голос на той стороне телефона.
— Алло! Кто это? Семеныч, ты что ли? Жук проклятый!
— Иннокентий Федорович? — поинтересовался голос.
— Да, это я! А вы кто? И что вы делаете у меня дома?
Настроение Иннокентия полностью поменялось, а в голове завертелись сомнения, помноженные на ревность.
«Кто это может быть? Черт возьми! Неужели моя курочка привела кого-то в дом?»
— Не важно, кто я. Важно лишь то, что мы встречались с вами на аукционе.
— Что, простите? — Старик оторвал трубку от уха и непонимающе уставился на неё. Затем им овладел страх. — Я вас не знаю! Вы ошиблись! Позовите к телефону Нину.
— Не волнуйтесь, Иннокентий, с вашей женой все в порядке… Пока в порядке.
Голова у Иннокентия пошла кругом.
«Не может быть! Как они узнали адрес? Почему они вообще туда приехали?»
— Как вы меня нашли?
— За вещичками своими нужно лучше приглядывать.
В глазах у Иннокентия помутнело. Он вспомнил про пиджак, оставленный на том чертовом аукционе вместе со всеми документами.
«Нужно собраться. Прямо сейчас!»
— Что вы хотите от меня? — спросил он как можно спокойней, но получилось неважно.
— Я хочу, чтобы вы привезли мне диадему, которую украли, — сказал мужской голос.
— Я согласен! Где и когда?
— Я оставлю в вашей квартире записку.
— Почему мы не можем встретиться прямо сейчас? — выпалил Иннокентий.
— Еще не время. И кстати, рекомендую вам быть более внимательными, вас разыскивает милиция. Включите телевизор и все увидите своими глазами.
— Телевизор? Не может быть!
— Я предупреждаю вас обоих — тебя, старик, и твою рыжую девчонку, — голос оставался абсолютно спокойным, и от этого спокойствия по спине Иннокентия забегали мурашки. — Если вы сделаете хоть один звонок, хоть одно лишнее слово вырвется из ваших ртов, то твоей жене будет очень плохо. Поверьте. Всего наилучшего.
— Стойте…
Но трубку уже повесили. Грудь Иннокентия словно сдавили стальным обручем. Все вокруг закружилось, звон в ушах оглушал. Он упал на колени, его сильно тошнило. Трясущимися пуще прежнего руками он вцепился в столик, на котором стоял телефон, и попытался подняться, но вдруг свет вокруг померк, и старик провалился в пустоту.
***
— Так, Варя, срочно беги в ванную, там тряпки висят, намочи одну холодной водой и неси сюда!
— Ага!
— Гриша! Нашатырный спирт! В аптечке посмотри!
— Понял!
— Иннокентий, ну как же вы так, душенька? Приходите в себя, Иннокентий!
— Теле…
— Тише, тише, милый, лежите спокойно. Вам не нужно сейчас ничего говорить!
— Теле… Телеви…
— Вы бредите! Лежите спокойно… Варя! Давай сюда тряпку!
Холодные капли воды скатывались по вискам, стекая прямо в уши. Резкий запах нашатыря проникал в мозг и бил кувалдой по затуманенному сознанию. Голова все еще сильно кружилась. Озноб покрыл все тело мурашками. Язык стал ватным и еле ворочался во рту, отчего звуки всё никак не хотели соединяться в слова. Дневной свет стал ослепительно ярким, щипая глаза и отдавая болью в височную долю. Мысли путались.
