– Вы хорошо помните число?
– Да. В этот день я ходил в амбулаторию закрывать бюллетень.
– Давайте вспомним этот день подробней. Итак, самолет Тюнена в девятнадцать пятьдесят. Вещей у него много было?
– Нет, легкий чемоданишко.
– Он поехал в центр к агентству, чтоб оттуда рейсовым отправиться в аэропорт. Так?
– Нет. Мы вышли вместе, я поднес ему чемодан до рощи, растолковал, как идти дальше. От меня так ближе в аэропорт. За рощей шоссе, там часто ходит автобус. Дальше я его провожать не мог, у меня на пять был талон к врачу.
– В котором часу вы вышли из дому?
– В десять или пятнадцать минут пятого.
– К врачу не опоздали?
– Нет. Мне от рощи до амбулатории двадцать минут хода.
– Тюнен был одет в плащ?
– Натянул только шляпу. Было тепло. Плащ он нес в руке.
– Вы не знаете, денег с собой у него много было?
– Не спрашивал. К чему мне знать про чужие деньги.
– А какая у вас пенсия, Антон Сергеевич?
– Восемьдесят семь рублей.
– Значит у входа в рощу вы попрощались и больше не виделись?
– Больше не виделись.
– Он не оставлял вам для передачи кому-нибудь письма, записки, просто устной просьбы. Может быть, забыл какую-нибудь вещицу у вас?
– Ничего такого не было… Разве что бутерброд. Приготовил в дорогу, я еще покупал ему диабетический хлеб. Сказал, что всегда в кармане носит кусочек такого хлеба. В тот день завернул он его в бумажную салфетку, а взять с собой забыл. Я, когда вернулся, гляжу, лежит этот бутерброд на столе.
– Когда "скорая" прибыла, что делал врач?
– Два укола. Потом сидели долго ждали, пока Георг придет в себя.
– Госпитализировать не предлагали?
– Предлагали. Отказался Георг.
– Антон Сергеевич, а вы бы смогли узнать плащ Тюнена?
– Наверное.
– Если мы найдем этот плащ, обратимся к вам. Не возражаете?
– Лучше вы найдите Георга.
– Этим мы и занимаемся.
– Антон Сергеевич, а почему вы так испугались моего прихода, нашего разговора?
– Пуганный я. Жизнь эту вдоль и поперек знаю.
– С сыном Тюнена, Александром, вы не знакомы?
– Нет.
– Антон Сергеевич, а вы где работаете?
– Садовником на конном заводе… Что у вас еще? Я спешу.
– Пожалуй, все.
– Куда мне зайти, чтоб узнать, как у вас дальше с Георгом пойдет, отыскали или нет? – спросил Иегупов.
– Я вам сообщу, обещаю. К тому же письмо его к вам, которое вы не получили, у меня. Хотите прочитать?
– Да что мне теперь? Он мне его пересказал. И поболе того.
– Про наследство?
– Да. Брать он его не хотел, наследство это. А зря.
– Почему?
– "Ни к чему оно мне, – сказал. – И дом этот, и деньги. Помирать скоро. И не хочу, чтоб Сашку сманило оно". Так и сказал, – Иегупов взял свою тяжелую палку с отполированной ручкой…
Вышли вместе, у подъезда попрощались и разошлись в разные стороны.
– Некогда мне, Иван, еще и в ваши дела встревать. Ты посмотри, Остапчук показал на письменный стол, заваленный бумагами. – Без продыху сижу. Возьми вон сводку за сутки, прочитай: два угона за минувшую ночь, в дискотеке подрезали какую-то девку, три квартирные кражи залепили. А ты мне еще своего немца подвешиваешь.
– Как бы он не стал твоим, – подмигнул Михальченко.
– Не каркай, не цыганка. Да и транспорта у меня нет сейчас, забрали, погнали куда-то склад опечатывать, там недостача миллионов на двадцать.
– Я на колесах, это у нас час займет, не больше, обещаю. Спортсмен уже в машине сидит.
– Ну зачем я тебе там? – взмолился Остапчук.
– Как-никак, это уже следственное действие. А при тебе мы вроде ничего не нарушаем, все в рамках закона, мы как бы не сами по себе, а при власти, при тебе, значит. Так Левин научил.
– Этот еврей тебя законам обучит.
– А ты как хотел? – засмеялся Михальченко. – Он прокурорский.
– Смотри, какой ты законник стал, как ушел от нас, – Остапчук сгреб бумаги, запер в сейф. – Пошли, что ли? Зараза ты, Иван, липучая.
– Отслужу, Федорович, ей-богу за мной не пропадет.
– Отслужишь! Как бы ни так! Живым немца отыщешь – бабки огребешь, а мертвым – мне его спихнешь: заводи дело, Остапчук, труп – это по твоей части…
Они спускались по лестнице, вышли из подъезда. У бровки тротуара стоял "уазик", за рулем сидел Стасик, а на заднем сидении спортсмен-радист, нашедший паспорт Тюнена…
Подъехали к роще со стороны, которую указал спортсмен, пошли по просеке. Роща была старая, березы толстые, с посеревшей корой, с отслоившейся на многих стволах берестой и шелухой тонкой пленки. Спортсмен вел их уверенно, ни разу не сбился с маршрута, углубившись в березняк, то и дело подсказывал:
– Налево, прямо, опять налево. Вон ту башню видите? Держите на нее.
Они продирались сквозь заросли. Иногда в просветах меж деревьями проглядывали кирпичи далекого здания. Это была высокая круглая водонапорная башня, возведенная еще в конце прошлого века. Она пережила революцию и войны, отслужила свое: сложенная из крепкого красновато-сизого кирпича, заброшенная, так и осталась она торчать в роще недалеко от просеки ничейным строением, – никому не приходило в голову рушить ее, бесхозную, пустую, или выдалбливать кирпичи для какой-нибудь стройки, намертво слитые в блоки могучим цементом…
Прошло минут двадцать, прежде чем спортсмен вывел их на едва приметную тропинку, а затем свернув с нее метров на десять в сторону, остановился и указал на куст:
– Вот здесь. Паспорт лежал не под кустом на земле, а на нижних ветках.
– Похоже, его не положили, а швырнули. Он за ветки и зацепился, заметил Михальченко.
– Тот, кто это сделал, не пришел сюда специально. Паспорт можно было выбросить и в мусорную урну, и в решетку водосточного люка, и куда угодно, чтобы сразу от него избавиться, – сказал Остапчук.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Михальченко.
– А то, что он попал в руки этому человеку где-то здесь, и по дороге отсюда он его и зашвырнул в кусты.
– Куда ведет эта тропинка? – спросил Михальченко и у спортсмена.
– Она соединяет шоссе с просекой.
– А просека?
– С одной стороны начинается у сквера, пересекает всю рощу и другим концом тоже выходит к шоссе.
– Которое ведет к аэропорту? – спросил Остапчук.
– Да.
– Ну и что? – Остапчук посмотрел на Михальченко.
– Покумекаем, – ответил тот. – Поехали.
Тем же путем возвращались к машине.
– Что у тебя с этим делом? С Басиком? – тихо спросил Михальченко Остапчука.
– Вроде видели его в Боровичах.
– Далеченько. Чего он туда махнул?
– Разберемся…
– Остапчук прав, – сказал Левин. – Если не соврал мне Иегупов, что проводил Тюнена до начала просеки, значит Тюнена кто-то настиг на ней где-то посередине, по пути к шоссе. Вряд ли этот "кто-то" пришел бы в рощу из города специально, чтоб избавиться от паспорта Тюнена. Это можно было сделать в городе в любом месте. Паспорт попал к неизвестному нам человеку в руки там, в роще. Там он его и выбросил, возможно, забрав из него авиабилет. Да, Остапчук прав. Когда ломбард откроют?
– Я справлялся. Сказали "на днях". Наша точность! Простой у нас получается, – огорченно сказал Михальченко.
– Не будет простоя, Иван Иванович. Звонил отставной полковник Кукин. Откликнулся на объявление в газете. Из "Комиссионторга" его переадресовали к нам. Плащ купил он. Надо выяснить, тот ли этот плащ. Вот так.
– Смотри-ка! А я ведь на этом поставил крест! – оживился Михальченко.
– Ты уж забери этот крест, нам с тобой его еще нести и нести. А пока что связывайся с Кукиным. Вот координаты, – Левин протянул Михальченко листок бумаги…
После полудня Михальченко отправился в санчасть на процедуры: массаж и озокеритные ванночки для руки. Постепенно рука оживала, контрактура все меньше и меньше сковывала пальцы. Может все шло бы быстрей, если б ходил на процедуры ежедневно, как и положено. Но случалось, из-за занятости пропускал два-три дня в неделю. Он понимал, что в итоге придется идти за третьей группой на ВТЭК…
В коридое санчасти он увидел сидевшего на стуле Остапчука.
– Ты чего здесь? – удивился Михальченко, опускаясь на пустой стул рядом.
– Зуб. Всю ночь не спал, хоть на стену лезь.
– А чего ждешь?
– Там есть больной, – кивнул Остапчук на дверь, за которой выла бормашинка. – Мне, наверное, тоже сверлить будут? – словно ожидая утешения, спросил Остапчук. – Боюсь, зараза. Больно, говорят.
– Ты что, первый раз к зубному?
– Первый.
– Слышь, Максим, ты мне сказал, что Басика засекли в Боровичах, не идет у меня одна думка из головы. Басик, как я понял, добывает оружие для этого кавказца. В Боровичах в 1941 был УР [укрепрайон]. Там шли сильные бои с немцами. По сей день пацаны находят винтовки, гранаты, немецкие автоматы. Живы еще люди, которые знают в лесах места, где этого добра погуще. За хорошие бабки, а тут Басик скупиться не станет, сводят его в лес, подскажут, где искать.
