– Что будете заказывать? – подошла официантка.
– Одного красавчика, только пополам, два салатика, помидоры резать не надо, целиком. Бутылочку минеральной.
– Водку, коньяк?
– Кофе. Два.
Михальченко вышел, позвал Стасика.
– Навернем по курочке. Садись.
– Я уже позавтракал, спасибо, Иван Иванович, – деликатно отказался шофер.
– Я тоже завтракал. Но от такой еды в наши дни грех отказываться, втолкнем.
Официантка принесла воду, салаты и исходившего вкусным паром цыпленка.
– Что это Оли не видно? – спросил ее Михальченко, кивнув на стойку бара.
– В отпуске.
– Жаль. Я ее земляк.
– Из Богдановки?
– Вот ехали мимо, я в командировку, думал повидать. А когда она должна вернуться?
– Ей выходить с понедельника.
– Поехала позагорать? Ну, правильно. Красивой женщине да еще хороший загар… В Сочи, конечно?
– Нет, в Коктебель.
– Что это в такую глухомань?
– Она уже несколько лет ездит туда с Леней Локотком. Он на сезон, она приезжает к нему на месяц.
– Тогда другое дело. Я тебя, Стасик, обязательно с Олей познакомлю, повернулся Михальченко к шоферу. – Ты же у нас холостяк.
– Зато Оля замужем, – засмеялась официантка.
– Все-таки за Леню вышла, – воскликнул Михальченко.
– Нет. Она за Володю вышла. А Леня – старая любовь. Только между нами, сболтнула я.
– Дело житейское. Но я – молчок, – улыбаясь, Михальченко приложил палец к губам. "Вот, где ты, Локоток, выплыл!" – вспомнил он рассказ Виктора Вялова о парне, сдававшем иногда квартиру.
– Я вас где-то видела, – не торопилась отходить официантка, пока они разрывали руками горячее куриное мясо и поливали его острой приправой, отложив совершенно тупые ножи.
– Бывал я здесь, бывал, – мечтательно вздохнул Михальченко. Проездом.
– Приятного аппетита, – официантка наконец отошла.
– Рубай, – подмигнул Михальченко Стасику. – Потратились мы не зря, хоть и Олю не застали.
– Она действительно красивая, Иван Иванович?
– В глаза ее не видел.
– Ну, вы даете!
– Что поделать, Стасик. У каждой профессии есть свои издержки…
Поев, выпив водянистый кофе, оставив щедрые чаевые разговорчивой официантке, они вышли.
– Куда теперь? – спросил шофер.
– В город. На сегодня хватит впечатлений, – Михальченко, вытерев бумажной салфеткой жирные пальцы и губы, швырнул ее в траву.
Было без десяти шесть, когда в комнату к Левину вошел веселый Михальченко:
– Воды! – закричал он, хватая сифон и наливая полный стакан.
– Что это тебя так уморило? – спросил Левин.
Выпив залпом, шумно выдохнув, Михальченко поставил стакан.
– Объелся жареным бройлером, соус к нему очень острый.
– Где это тебя угощали и за что?
– В гриль-баре "Голубой день", где работает барменшей Оля Лынник. А угощал я сам себя. Дороговато, но вкусно, – перестав вышагивать по комнате, он уселся в кресло напротив Левина.
– А кто такая Оля Лынник? Сомнительные знакомства заводишь, Иван.
– Это дама, которая сдала в ломбард плащ Тюнена, но выкупать его почему-то не стала, и он был продан через комиссионный.
– Ты виделся с нею?
– Нет. Она в отпуске, укатила с хахалем в Коктебель. При живом-то муже! В понедельник выходит на работу. Это первое блюдо. А на второе кое-что погуще: ее хахаль – Леонид Локоток. Малый мутный. Когда-то фарцовал по-крупному. Вроде завязал. Осторожный, ведет себя тихо. Но иногда, на время отъездов, сдает квартиру. По надежным рекомендациям.
– Почему ты уверен, что эта Оля сдала именно тот плащ, который мы ищем.
– Я видел его у Кукина.
– Таких плащей может быть тысячи.
– Есть кое-что и на десерт, Ефим Захарович. Эту штуку Кукин обнаружил в плаще, – Михальченко положил перед Левиным картонку, обернутую целлофаном.
– Да, адрес Тюнена, – повертев картонку, сказал Левин.
– Только не пойму, что за формула на ней.
– Формула? – задумался Левин, потирая пальцем по поверхности целлофана, словно таким манером хотел нащупать ответ. – Это, Иван, похоже на группу крови владельца картонки. Некоторым поликлиники ставят штамп в паспорт, а многие пожилые и больные люди носят вот такие бумажки на всякий случай… Что ж, ты сегодня заслужил бройлера. Я готов оплатить тебе половину его стоимости.
– Что будем делать?
– Ждать, – когда эта Лынник вернется из отпуска. Она нам очень нужна. Проведем опознание плаща, хотя особой нужды в этом уже нет, – Левин показал на картонку. – Она подтвердила, чей это плащ.
27
Очень уж не хотелось Михальченко опять беспокоить Виктора Вялова. Да еще в субботний день. Но Леонид Локоток, сдававший по словам Вялова иногда свою квартиру разному залетному люду, и к которому Вялов не хотел направлять Басика, искавшего временное пристанище для своего гостя из Еревана, этот Локоток оказался любовником барменши из гриль-бара "Голубой день". Возможно, Вялов знает что-либо об этой связи, и какая-нибудь информация от него окажется полезной. А может и пшик получится: либо Вялов ничего не знает, либо не захочет на эту тему говорить. Человек он с норовом, со своими принципами – мол, дело это не мое, под чужое одеяло не заглядываю, либо, если и расскажет чего, это "чего" выеденного яйца не будет стоить, а человека зря потревожу. И все же он набрал номер Вялова.
– Вам кого? – спросил женский голос.
– Виктора Андреевича, пожалуйста.
– Нет его. В магазин за молоком ушел.
– А скоро вернется?
– Кто знает, какая очередь там. А кто спрашивает?
– Михальченко.
– А-а… Что передать? – Михальченко уловил в голосе женщины то ли тревогу, то ли разочарование, и чтобы успокоить жену Вялова, знавшую, кто такой Михальченко, что и по какой причине когда-то познакомило и связало Михальченко с ее мужем, сказал:
– У меня тут пустое дельце, хочу с Виктором посоветоваться.
– Придет, скажу, что вы звонили. Телефон ваш знает?
– Знает…
Минут через двадцать позвонил Вялов:
– Привет. Что опять засвербило?
– Здорово, Виктор Андреевич. Ты извини, что беспокою, да еще в субботу.
– Ладно, телись.
– У этого Лени Локотка есть баба. Не знаешь ее?
– Настырный ты, опер. Ну знаю, Ольга Лынник. Хорошая девка. Любит его.
– Замужем?
– Да. Как говорится, случайный брак. Мужик где-то в районе пропадает, в колхозе цех имеет, кулечки целлофановые лепит. Домой приезжает раз в неделю. Что это ты по ее душу?
– Да проходит тут она краешком, зацепилась.
– Что-нибудь серьезное?
– Не думаю, – уклончиво ответил Михальченко.
– Не обижай ее, девка действительно хорошая. Тут уж верь мне.
– Я тебе всегда верю, Андреевич. Хорошего человека обижать не стану. Тут уж и ты мне поверь. Я тебя не подведу.
– Ишь ты, Христос. Просто нужен я тебе, за пазухой в тепле держишь на всякий случай.
– Зря ты так, Андреич.
– Ладно, ладно, пошутил я. У тебя все вроде?
– Да. Спасибо. Извини, – Михальченко опустил трубку. Нехороший осадок остался после этого разговора, вроде как плевок получил. С другой стороны и Вялова понять можно: нельзя человеку всю жизнь напоминать о его прошлом, соваться с разговорами на одну тему, будто о другом, приятном, с ним и говорить непристало.
28
Тихо пропищал телефонный зуммер. Левин снял трубку.
– Товарищ Левин?
– Да.
– Это из поликлиники. Я выполнила вашу просьбу. Больной Иегупов действительно был на ВКК семнадцатого апреля около пяти вечера. Ему закрыли бюллетень.
– Как вы установили время?
– По записи. Он третий с конца. После него было еще только трое больных, а ВКК у нас до шести. Если в среднем по двадцать минут на человека, то и получается, что Иегупов явился на прием в семнадцать, плюс-минус пять минут.
– Огромное вам спасибо.
Пока Левин разговаривал, Михальченко смотрел на него, пытаясь угадать, с кем.
– С Иегуповым вроде все сходится, – закончив разговор, Левин повернулся к нему. – Это звонила главврач из поликлиники. Семнадцатого он был там около пяти часов. Так что старик не соврал. Займемся плащом?
– Давайте. – Михальченко созвонился тут же с отставным полковником Кукиным, договорился, что заедет за плащом, объяснил, что нужен он на короткое время, может на день, не больше, для опознания. И получив согласие, тут же уехал.
Они не собирались проводить опознание по всей форме, это – в случае чего – дело следствия. Им же достаточно было непротокольных устных заверений Александра Тюнена и Иегупова, что этот или похожий плащ принадлежал Тюнену.
Михальченко привез плащ, повесил его на вешалку в своем кабинете рядом со своим и Левина вещами, специально принесенными из дому. Посоветовавшись, они решили сперва пригласить Иегупова, а затем Александра Тюнена.
