Как только небо после ливня прояснилось, Ливей вызвал облако, чтобы отвезти нас домой. По дороге мы старательно высушили одежду, ведь наше появление во дворце промокшими до нитки привлекло бы чужое внимание и вызвало бы нежелательные сплетни.
Пока мы летели в Нефритовый дворец, моя душа порхала выше облаков. А когда добралась до комнаты, я тут же в каком-то оцепенении рухнула на кровать: не верилось, что произошедшее мне не приснилось. Но мысли не желали успокаиваться, а взбудораженное состояние никак не способствовало отдыху.
Услышав стук, я открыла двери и увидела слугу, который протягивал мне свернутую в рулон рисовую бумагу, перевязанную шелковым шнуром.
— Его Высочество попросил меня передать вам это.
А когда я забрала рулон и поблагодарила его, слуга добавил:
— К Его Высочеству пришел посетитель и ожидает в саду.
Движимая любопытством, я направилась во двор и увидела в павильоне девушку. Ее аура оказалась светлой и источала тепло, хоть и пульсировала от силы. Она была поразительно красивой, со слегка приподнятыми уголками глаз и изящными чертами. Розовый шелк скрывал ее фигуру, в темных волосах виднелись золотые шпильки и рубиновые пряди, которые спадали на спину и горели внутренним пламенем. Я поклонилась ей в знак приветствия, гадая, кто передо мной: дочь придворного или одна из фавориток императрицы.
— Принц Ливей здесь? — Даже голос у нее оказался нежным и ласковым.
Беспокойство кольнуло мое сердце, но я смогла изобразить милую улыбку.
— Его Высочество встречается с Их Небесными Величествами. — Заметив, как поникли ее плечи, я добавила: — Может, я смогу чем-то помочь?
— Я хотела передать подарок Его Высочеству, но могу сделать это позже.
Девушка перевела взгляд на наполовину законченную картину с изображением цветущего персикового дерева, что лежала на столе. Рядом стояли кувшин с водой, из которого торчало несколько кисточек, и фарфоровая тарелка с еще не засохшими красками. Видимо, Ливей рисовал здесь совсем недавно.
— Это работа принца Ливея? — Она провела пальцем по изогнутым ветвям. — Картина прекрасна.
— У Его Высочества много талантов, — сказала я.
Девушка выпрямилась, чтобы уйти, но случайно задела локтем одну из кисточек.
И на картине расплескались темно-зеленые пятна.
Ахнув, она вытащила шелковый платок и попыталась промокнуть бумагу. Я бросилась к столу, чтобы помочь ей, но в спешке задела кувшин. Он опрокинулся, и на стол хлынула вода, мгновенно заливая незаконченный рисунок. От некогда искусно изображенного дерева остались только темно-зеленые пятна.
Девушка скрутила носовой платок в узел, все пыталась что-то сказать, но не могла.
— Это мог натворить ветер, — серьезно произнесла я.
Она моргнула и посмотрела на меня.
— Или птица, — быстро согласилась девушка.
Наши взгляды встретились, подтверждая негласную договоренность. И она быстро ушла, напоследок еще раз оглядев двор.
Возвратившись в свою комнату, я развернула полученную от Ливея картину. На ней оказалось изображено цветущее дерево, под которым стояла я, а выпущенная мной из лука стрела застыла в самом начале полета. Прикованный к цели взгляд, решительно сжатые губы, прямая спина. Пульс участился от мысли, что он видел меня такой — сильной и в какой-то степени красивой.
Внизу уверенными мазками он вывел фразу:
Может, ты и выиграла состязание, но главный приз получил я.
Губы медленно растянулись в улыбке от воспоминаний о наших объятиях. Взяв лист бумаги, я обмакнула кисть в чернила и написала ответ:
В состязании за сердце нет победителей.
Мама бы меня похвалила. Я стала писать иероглифы намного лучше. Сложив записку, я спрятала ее в мешочек, чтобы передать Ливею в подходящий момент.
Глава 12
В зале Восточного света отсутствовал потолок, поэтому открывался отличный вид на звездное небо. Стены из белого камня испещряли прожилки чистого золота, а пол устилали плитки с вырезанными на них цветами. Помещение освещали колонны из хрусталя и сотни фонариков из алого и малинового шелка, прикрепленных к растянутым между ними веревкам. Аромат редчайших бутонов наполнял воздух, смешиваясь с восхитительными запахами еды, которую расставили на столах из палисандра. Вечные персики, которые все так жаждали заполучить, лежали в высоких серебряных вазах. В конце вечера Небесная императрица раздаст их по своему усмотрению. Даже одного из этих плодов оттенка слоновой кости с нежным румянцем хватило бы, чтобы усилить жизненную энергию бессмертного или продлить жизнь смертного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Богато одетые, раскрасневшиеся от возбуждения и вина гости бурно приветствовали друг друга. А мне хватило и пары секунд, чтобы потеряться в этом море незнакомцев.
Кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидела генерала Цзяньюня, но сегодня он надел не доспехи, а серый халат, поверх которого накинул длинный плащ из серебристой парчи. Почувствовав облегчение от встречи со знакомым человеком, я сложила руки и поклонилась ему.
— Это твой первый прием? — спросил он.
— Да. Меня пригласил Его Высочество.
— Ну? Ты подумала о моем предложении? — помолчав несколько секунд, спросил генерал.
Опустив глаза на нефритовую плитку, я обдумывала, что же ответить. Ох, раньше я бы с радостью ухватилась за такую возможность. Но сейчас меня пронзал страх от мысли, что придется разлучиться с Ливеем… на несколько недель, а то и месяцев. Нет, я не забыла о матери… Скорее, мое сердце раскололось на две части. Я хотела согласиться на предложение генерала и соглашусь, но перед этим постараюсь провести здесь побольше времени. Любовь к Ливею была слишком нова, слишком ценна, чтобы так легко ею рисковать.
Поэтому я решила после торжества поговорить с принцем и рассказать ему о себе все возможное, не раскрывая имени мамы. Он поймет меня и не станет настаивать на подробностях. Кто знает, вдруг вместе мы придумаем, как нам лучше поступить.
— Генерал Цзяньюнь, возможно, нам стоит поговорить об этом после дня рождения Его Высочества, — сказала я, надеясь на небольшую отсрочку.
Недовольно нахмурив брови, он все же кивнул и обвел взглядом переполненный зал.
— Ты знаешь кого-нибудь из этих павлинов?
У меня вырвался сдавленный смешок, который я тут же постаралась замаскировать кашлем.
— Я слишком долго прослужил в армии. Поэтому разучился льстить и всегда говорю то, что думаю. Поверь мне на слово, эта кучка придворных годится только на то, чтобы украшать себя красивыми перьями и щебетать пустые комплименты.
Скривив в отвращении губы, генерал Цзяньюнь кивнул в сторону человека, стоящего недалеко от нас.
— Правда, этот больше похож на хитрую ворону. Верный советник императора. Вот только, давая советы, он печется о собственной выгоде.
Генерал Цзяньюнь редко отзывался о ком-то так пренебрежительно. И мне стало интересно, кто же заслужил такую оценку. Я не видела лица мужчины, только его прекрасный пурпурный халат и светлые перчатки, скрывавшие руки, — необычный аксессуар, который тут же привлек мое внимание. Их носил министр У. И он, словно почувствовав на себе наши взгляды, резко обернулся. Сделав вид, будто меня здесь вовсе нет, министр У поджал губы и поклонился генералу Цзяньюню. А у меня от его вида скрутило живот и пробудились старые страхи и печали.
Я так погрузилась в свои мысли, что чуть не столкнулась с высоким бессмертным, который остановился перед нами. Вышитые изумрудным шелком бамбуковые листья на его халате слегка трясли листьями. Талию обхватывал серый пояс, а собранные на макушке блестящие волосы скрепляла заколка из черного дерева. Его плотная и сильная аура окутала меня, вызывая ощущение свежести и прохлады. Как осенний ветер, наполненный запахами опавших листьев и дождя. Скользнув по мне равнодушным взглядом, он сложил ладони и поклонился генералу Цзяньюню.
А затем отвел генерала в сторону, и я смогла рассмотреть незнакомца получше. Он держался уверенно и властно, хотя выглядел ненамного старше меня — впрочем, это мог оказаться один из тех могущественных бессмертных, которые благодаря жизненной энергии способны скрывать тысячи прожитых лет. Мое внимание привлекло его лицо: высокие скулы, волевой подбородок и хорошо очерченный, пусть и немного суровый изгиб губ. Я не видела его на тренировочном поле, но сомневалась, что он служил при дворе, потому что в его взгляде так явно читалось нетерпение, словно торжество ему уже наскучило.
