— Ты стала осторожной и практичной женщиной? — улыбнулся я.
— Почему стала? Я всегда такой была.
Я пил чай с малиновым вареньем и вспоминал темные аллеи и пушистые снежинки на длинных ресницах осторожной и практичной женщины трех лет.
— Я тебя не очень задерживаю? — забеспокоилась она. — Ты же куда-то торопишься?
Когда я бежал с Каменного острова, я торопился. Я торопился в то место, где меня никто никогда не найдет. Теперь я никуда не торопился. Она меня заставила переодеться. В этом легком, летнем городском прикиде мне нечего было делать в том месте.
— Чего молчишь, Ален Делон? — она мне подмигнула. — Хочешь глотнуть одеколон?
Она взяла с подоконника свою черную сумочку, открыла ее и достала металлическую фляжку, почти такую, как у Константина, только в два раза поменьше.
Она отвинтила крышку и протянула мне флягу.
— На, глотни, Ивасик, а то на тебя противно смотреть. Глотни коньяку.
Я глотнул и протянул ей флягу обратно.
— И я глотну за тобой, — прищурилась она. — Поцелуй через флягу. Твое здоровье, моя первая любовь.
Она посмотрела на свои часики.
— Еще два слова и разбежимся. Я опаздываю. Куда тебя подвезти?
— Никуда.
— Нет, — не согласилась она. — Если ты никуда не торопишься, я подвезу тебя к офису «Возрождения». Передай Костику, что его ждут очень большие неприятности. Так и передай.
— От тебя? Неприятности?
Она покачала головой.
— Неприятности от меня кончились… Вчера… Я вчера себя очень нехорошо вела?
— Зато ты отлично выглядела, — успокоил я ее.
— Достоевщина какая-то… Смешно…— не согласилась она.— Но не сказать всего я ему не могла… Извиняться перед ним не буду. Никогда ни перед кем не извиняйся, Ивасик! — она показала на кресты.— Только в церкви! Перед Богом! Люди не достойны извинений. Ты согласен со мной, моя первая любовь?
Я думал о другом.
— От кого же тогда неприятности?
— Если б я знала, Ивасик,— задумалась она.— Вчера у «Белосельских» я кое-что услышала… И взяла штурвал на себя, — она схватила меня за руку. — Так и передай ему. Штурвал у меня. А он пусть будет очень осторожен. Очень. И ты, Ивасик. Берегись чулана своего… Берегись чулана, Ивасик…
Ее рука чуть дрожала. Я подумал тогда: уж не заболела ли эта осторожная и практичная женщина. Я так тогда подумал, честное слово. До этого я чувствовал уже, что она стоит на какой-то черте. Волнуется и ждет чего-то. А теперь, когда она шепотом, схватив меня дрожащей рукой, опять сказала про чулан, я подумал, что ей совсем не хорошо.
Она королева! Она никому не покажет этого. Но я-то чувствовал…
Она поняла мое беспокойство, встала. Надела сумочку на плечо.
— Как ты мне говорил? Вперед? Не делай глупостей? Вперед, Ивасик-телесик. А глупостей я тебе делать не дам!
И тут в дверь позвонили. Резко, длинно, настойчиво.
Мы отскочили друг от друга, будто занимались черт знает чем…
— Кто это? — спросила она шепотом.
— Не знаю, — пожал я плечами. — Некому ко мне приходить…
Звонок надрывался в прихожей. Длинными очередями. «Раз-два-три». И опять — «раз-два-три».
Она сложила руки на груди:
— Иди открой.
— Может, не надо?
— Не бойся, Ивасик. Я с тобой!
14
Чертово колесо
С опаской я подошел к двери: я не забыл еще, как вчера меня вырубили на этом самом месте.
Я открыл замок и распахнул дверь ногой. А сам остался в прихожей.
За дверью стоял Константин. Один. Вид у него был решительный. Я инстинктивно отошел на шаг, ожидая прямого в челюсть. Но он осмотрел меня презрительно (опять презрительно) и сказал только:
— Жених.
Он закрыл дверь за собой и прошел на кухню. И я за ним пошел. Он сел у окна и закурил черную сигарету.
Он даже не переоделся. Так и был по жаре в том же клетчатом пиджаке и в черных широких брюках. Только черную куртку скинул где-то. Уставясь на дверь чулана, он молча курил. Я понял, что ее предупреждение уже опоздало. Я спросил:
— Костя, у тебя неприятности?
Он посмотрел на меня задумчиво.
— Это мягко сказано… Очень мягко, советник…
И тут на кухню шумно вошла она. Константин окаменел.
— У тебя гость, Ивасик? — спросила она и глазом показала мне на чулан. — Не буду тебе мешать.
Не глядя на Константина, она подошла ко мне, взяла меня за подбородок, посмотрела на меня многозначительно, напоминая наш разговор, и чмокнула в губы:
— Бай-бай, Ивасик.
Константин опомнился, только когда за ней захлопнулась дверь:
— Это она?…
По лицу его струился пот. Я подумал, что ему совсем плохо.
— Это Люда, — подсказал я.
— Это она тебя вывезла? — сурово спросил Константин.
Мне не хотелось отдавать ей пальму первенства, и я в двух словах описал ему свой героический побег.
— Мудило, — сказал Константин. — Она приемы знает. Если бы она захотела, она бы воткнула твой ригельный ключ тебе в задницу. Я понятно излагаю?
— Тогда, значит, она,— нехотя согласился я.— Значит, это она меня вывезла…
Константин опять уставился в дубовую дверь.
— Приезжаю за тобой к этим сукам. У них переполох… Генерал Бурханов охрану на уши ставит… Не могут понять, как ты мог уйти. А это она… Она же специально машину под твое окно поставила… Если бы ты из камеры не вылез, она бы сама тебя оттуда вытащила. Живого или мертвого… Я понятно излагаю?
Я вовремя вспомнил ее предупреждение про чулан.
— Идем в комнату, Костя.
— Некогда, — отмахнулся Константин. — Садись.
Я сделал большие глаза и, как она, многозначительно кивнул на дверь чулана.
— Идем в комнату.
Константин удивился, но встал и пошел за мной в комнату. Я и дверь в комнате закрыл. И только тогда рассказал ему про ее подозрение.
Константин задумался, а потом махнул рукой:
— Бред. Полный бред…
Он сел за стол на ее место, понял это, осторожно взял ее чашку, покрутил ее в пальцах, спросил мрачно:
— Значит, ты ей Ивасиком представился?
— Она сама знает, что я Ивасик, — смутился я.
— Откуда же она это знает?!
Пришлось рассказать ему все. Он слушал внимательно, уперев тяжелый подбородок в ладонь. Когда я закончил, он сказал грустно:
— Значит, это ты… Она мне про тебя рассказывала…
Мне стало смешно. Что про меня, закутанного в шубу, трехлетнего, можно было рассказывать?
— Не смейся, — предупредил Константин. — Когда мы поженились, она мне все свои любови рассказала. Все до одной.
— Зачем? — удивился я.
— Потому что меня полюбила, — объяснил Константин. — Она мне все рассказала, чтобы ни частички других в душе не оставлять. Кроме меня…— он покрутил нежно ее чашку.— Правда, до меня немного их и было. Ты да еще какой-то старичок-профессор…
Я опять засмеялся. Не мог удержаться. До Константина у нее было всего двое: я — трехлетний и какой-то старичок: разве не смешно?
Константин мрачно на меня посмотрел:
— Тебя уже нет. Вычеркнула. Не радуйся, жених.
Я долил по чашкам остаток заварки.
— Что случилось. Костя?
— Много чего случилось, — вздохнул он.
— Там? У этих? У Белосельских?
Константин саданул себя кулаком по колену.
— Как они меня обыграли! Как они меня подставили, суки!
Кто такие эти «суки», я догадался.
— Как они тебя подставили?
Константин пристально на меня посмотрел.
— Ты сегодня поддавал?
Я хотел похвастаться, что она меня угостила из фляжки коньяком, но вовремя одумался. Сказал только:
— Немножко тяпнул…
Константин хлопнул в ладоши перед моим носом.
— Приди в себя! Ты мне нужен!
Я рассердился:
— Зачем же ты меня у этих бросил? Если я тебе так нужен…
— Я же тебе ключ оставил!
— При чем тут ключ?
— Я думал, ты поймешь…
— Что я должен был понять?
— Что ты дома будешь! Что я тебя там не брошу.
— Этого я не понял…
Лучезарно сверкнула фикса.
— Твои проблемы!
Я хотел заорать: «Лично у меня нет никаких проблем! У меня есть деньги. И пока они не кончатся, никаких проблем у меня не будет!» Вот так я хотел ему наорать… Но наткнулся на его металлический взгляд и только криво улыбнулся.
Он толкнул меня коленом.
— Поехали.
Меня бесила эта его идиотская манера — толкаться коленом.
— Извини меня, пожалуйста, но я никуда не поеду.
Он встал, будто и не слышал моих слов.
— Поехали ко мне в офис.
— Зачем?
— Игорь Михайлович хочет с тобой поговорить.
— Какой еще Игорь Михайлович?
— Забыл? Критский! Человек, который все знает.
— Если он все знает, о чем ему со мной говорить?
Белый Медведь зловеще склонился надо мной.
— Он поговорит с тобой о твоем деле.
Я откинулся на спинку кресла.
— Костя, ты видишь сам — я уже поддал. И у меня сейчас одно дело — добавить. Больше у меня на сегодня нет никаких дел! Абзац!
Он поднял меня с кресла под локоть.
— Не буди во мне зверя, Ивас-сик…
На Мойке у подъезда стоял его белый лимузин. Меня затошнило от этого белого, сверкающего на солнце куска железа. Охранников, слава Богу, не было, и я просторно устроился на горячем заднем сиденье.
