Над дальним лесом выкатился сверкающий ножик месяца… За моей спиной сгущался мрак. Я не оборачивался, но слышал, как он дышит в спину совсем уже рядом. Плотный безмолвный мрак прижимал меня к реке… Я вошел в реку по колено, а он все наступал на меня сзади, наваливался на плечи, дышал в затылок… С замиранием сердца я решился плыть… На том берегу у челнов я увидел темный силуэт женщины. Она махала мне рукой и звала меня, как звала когда-то бабушка, ласково, протяжно:
Ивасик-телесик, плыви, плыви домой,Ивасик-телесик, поужинай со мной…
Я бросился в воду и поплыл. Течение в реке было сильное, коварное. Меня относило от дома. А женщина все звала меня:
Ивасик-телесик, плыви, плыви домой…
Очнулся я на крутом речном берегу. Домов с голубыми ставнями на нем не было. Была заросшая травой поляна. Посреди поляны стояло мощное, высокое дерево. Я сидел под деревом, прислонившись к нему спиной. Я чувствовал его тепло. Аж спину покалывало. Тихая музыка звенела в моих ушах. Я знал, что это музыка дерева. Я поднял глаза и сквозь ажурную низкую листву увидел звезды. Они висели на ветках, как яблоки, а крона дерева сливалась в ночном небе с перевернутой кроной Млечного Пути… Резная листва свивалась над моей головой в лунные цепи. И по этим цепям от верхушки дерева ко мне спустился рыжий огромный, сытый кот. Кот оправил когти о кору, облизнулся и присел рядом.
— Мур-р… Как дела, ёк макар-ёк?
Я узнал его. И извинился перед ним:
— Извини, Леня. Если бы я не запер тебя в чулане, я был бы уже далеко…
— Ты и так далеко, Славик,— сказал Котяра,— очень далеко…
«Бу-ух!» — раздался над лесом раскатистый выстрел. Я вздрогнул. А Котяра потерся о мое колено пушистой щекой. И я успокоился. Как от ветра, зашумел лес, а сверху, с верхушки дерева, зазвучала песня. Тревожная и дрожащая. Я поднял голову. На толстой ветке, как на перилах, в лунном свете сидела девушка, подстриженная под мальчика. Девушка смотрела за реку перламутровыми глазами и пела голосом Патриссии Каас:
Лямур-тужур,Лямур-тужур…
Я понял, что эта песня обо мне…
Я уже хотел встать и успокоить ее, но Котяра задержал меня мощной лапой. Я поглядел наверх и замер. Из-под ее короткой юбки с дерева свисал перламутровый русалочий хвост. Красивый хвост переливался в лунном свете…
«Бу-ух!» — грохнул за деревом еще один выстрел, и лесное эхо пошло его раскатывать по чащобам.
— Смотри! — показал мне Котяра лапой за дерево.
Я обернулся и увидел, как под луной к лесу под ручку уходили профессор с белокурым красавцем Жориком. Месье Леон говорил ему что-то возбужденно. А Жорик смеялся нежным баритоном.
— Иди за мной,— поманил меня Котяра лапой и стал обходить мощное дерево слева, подняв хвост трубой.
Я хотел встать, но сил не было, и я пополз за котом на четвереньках. С той стороны дерева тоже сидел человек в коричневом старинном сюртуке. Я чуть не уткнулся лицом в его заштопанный локоть. Котяра потерся мордой о его колено и сказал тихо:
— Второй после Есенина… Люблю…
Человек сидел, откинув курчавую голову на теплую кору. Он, выставив локоть, прижимал ладонью кровавую рану на животе. Между пальцами стекала на траву темно-алая кровь. В другой откинутой руке еще дымился курковый пистолет. Он посмотрел на меня голубыми злыми глазами и стал сбивчиво говорить по-французски.
Когда он закончил, я, собрав все свои познания, смог ответить ему только:
— Не компроне, месье.
Он опять зло посмотрел на меня, показал пистолетом в сторону уходящей к лесу пары и заговорил отрывисто:
— Это невозможно, наконец!… Я же попал в него! [Parole?] d'honneur!… А он уходит как ни в чем не бывало… Уходит каждый раз! Когда же разрушится наконец этот conspiration de silence!… Я больше не могу это выносить!… Надо объяснить этим господам! Оъяснить coute gue coute, что они нечисто играют! Сделайте хоть что-нибудь! Я уже не могу. Я устал, наконец… Voila tout…
Он откинулся головой на теплую кору, закрыл глаза и замолчал. А я все смотрел на его заштопанный локоть, на бахрому его износившегося воротника…
Проснулся я от выстрелов. «Бах-бах»,— дуплетом стукнули два выстрела. Я открыл глаза и не понял, где я нахожусь. Я лежал нераздетый, в кроссовках, на чужой, пахнувшей хлоркой койке. Над моей головой на покрашенной «слоновкой» стене сиял великолепный солнечный луч. Мрачная желтоватая стена завидовала его золотому великолепию.
В сиянии луча на мрачной стене чернела царапина волнистой линией, какой математики обозначают бесконечность… Если бы я знал тогда, что в моих руках уже находится ключ ко всей этой кошмарной истории! Но я тогда не обратил внимания на царапину (хотя хорошо запомнил ее), я тогда вообше не понимал, где я нахожусь… Я перевернулся на другой бок — увидел начатую бутылку на столе и все вспомнил.
Я подошел к окну. Пряма под моим окном у ворот гаража я увидел голубую крышу машины. Проснулся я не от выстрелов — кто-то подъехал на машине к гаражу и вышел из нее. Как выстрелы, бухнули две закрывавшиеся дверцы. Я поискал глазами того, кто приехал, и увидел ее. Она была в светлых джинсах и в белой маечке. Я поискал глазами того, с кем она приехала, и не нашел никого. В руках она держала большую сумку. Я догадался, что приехала она одна. Просто сумка лежала на соседнем сиденье. Поэтому и было два «выстрела». Сначала она вышла сама и закрыла дверь за собой, потом вынула сумку и опять закрыла.
Она сказала кому-то невидимому в гараже:
— Не ставьте машину. Я сейчас уеду. Только сумку положу.
И пошла по асфальтовой дорожке к дому, склонившись на один бок. Тяжелая, видно, была сумка. И важная — никому ее донести она не доверила.
Внизу из гаража вышел человек в синем комбинезоне и бейсбольной шапке с большим козырьком. Он поглядел ей вслед, покачал головой и захлопнул ворота гаража. Он опять посмотрел ей вслед (она уже поднималась на крыльцо), зачем-то стукнул от души ногой по колесу машины и, насвистывая, пошел за угол флигеля.
Я вернулся к столу. Который был час, я не знал. Но, очевидно, уже поздний. Она уже успела побывать у «Белосельских», вернуться, переодеться и уже съездить куда-то за сумкой. Времени уже было много. А за мной не приходили. Я подошел к двери, послушал коридор. Там было абсолютно тихо. Будто вымерло все.
Я вернулся к столу. На нем все было как ночью. И завтрака мне не принесли. Будто забыли про меня. А может, действительно забыли? Откуда мне знать, что могло произойти у «Белосельских». Может, там случилось такое, что им теперь вообще не до меня.
Я и не заметил, как машинально налил себе в фужер. Задумавшись, налил чуть-чуть. Если завтрака не принесли, если обо мне забыли… Я выпил и закусил лососем. Стало веселей…
Потом, когда я вспоминал всю эту авантюру, я не верил себе. Честное слово, не верил, что я на такое способен. Тут, конечно, сыграл свою роль и этот глоток (но небольшую роль), и то, что меня забыли, и больше всего она! Самое главное, конечно, она.
Расскажу по порядку. По разделениям, так сказать. «Делай-раз, делай-два». Я выглянул в окно. Двор был абсолютно пуст. Потом я узнал, что было время обеда. Я сначала удивился, что в этой частной тюрьме не догадались поставить на окна решетки, но потом вспомнил слова Юрика: «По гостям охрана стреляет без предупреждения» — и успокоился.
Через окно по узкому карнизу я дошел до водосточной трубы, по ней спустился к гаражу. Вокруг не было ни души. Я поискал на земле какую-нибудь железяку потяжелей, но не нашел. От крыльца я услышал ее голос, а в кармане обнаружил свой ригельный ключ. И опять успокоился.
На мое счастье задняя дверь была открыта. Да и зачем в своем частном владении их закрывать? Где стреляют без предупреждения. Я нырнул под сиденье, скрючился и затих. Я слышал, как стучат ее каблучки по асфальту. Почему-то я знал, нет, я был просто уверен, что она не подведет. Ведь она королева!
Она села за руль и бросила рядом с собой сумочку. Маленькую черную сумочку. Я лежал, скрючившись, за ее сиденьем и видел.
Машина завелась сразу, бесшумно, еще не успела остыть. Задом она отъехала от гаража, развернулась. Тут наступил мой черед. Я сел за ее спиной и приставил ригельный ключ в выемку между скулой и шеей. Я чувствовал, как она вздрогнула. Я боялся, что она заорет. Но она молчала. Только искала меня глазами в зеркале заднего вида. И остановила машину.
Я сказал:
— Люда, не делай глупостей.
Она сглотнула. Я чувствовал ключом, как она сглотнула.
— А разве я похожа на человека, который делает глупости?
— Вперед, Людочка. Только вперед.
Она поморщилась.
— От тебя пахнет как от кота. Вонючей рыбой.
— Вперед, Людочка, — умолял я ее.
— Не горячись, советник, — сказала она. — И не дави так ножом. Мне больно.
Мы поехали к воротам.
— Извини, — я хотел убрать ключ, но чуть надавил специально. — Будет еще больней, если сделаешь глупость.
