- Вы не знаете, в какой аудитории у нее должно быть занятие?
- Одну минуту, Джек. Где-то у меня это было… Помните, она как-то устроила занятие на скамейке у реки? Ее иногда заносит. Это срочно?
- Нет, - пробормотал Джек. - Не то чтобы очень…
- Корпус Чепмена, 34С. Хотите, я пошлю ей записку? С кем-нибудь из студентов.
- Нет, я сам пойду и… - сказал Джек, рассеянно тыкая ручкой в мягкую, податливую черноту в центре письменного стола.
- Джек, у меня тут первокурсник, и он выглядит так, как будто кто-то повесил его пса. Ты в порядке, милый? Позвоните мне позже, Джек, если вам что-нибудь понадобится.
- Хорошо, Лидди.
Джек снял свой пиджак со спинки кресла и надел его. Он уже взялся за ручку двери, когда зазвонил телефон.
- Джек? Это Лидди. Клер Малколм пронеслась мимо меня быстрее, чем Карл Льюис[[34]]. Она будет у вас через три секунды. Я послала в ее класс сказать, что она опоздает.
Джек открыл дверь и в который раз подивился точности Лидии. -Клер?
- Привет, Джек. Я спешу на занятие.
- Как дела?
- Ну… - Клер подняла солнечные очки на лоб. О том, как у нее дела, она могла рассказывать при любом цейтноте. - Война продолжается, президент - осел, поэтов никто не слушает, мир катится в тартарары, а я собираюсь в Новую Зеландию. И у меня сейчас занятие. В общем, все как обычно.
- Да, времена темные, - торжественно произнес Джек, по-пасторски сплетая пальцы в замок. - Но мы должны делать свое дело, Клер, - что нам еще остается? Тебе не кажется, что в наши дни университеты сдвигают щиты с четвертым сословием, пробуя свои силы в пропаганде, помогая озвучивать политические проблемы? Мы тоже сидим «там, в галерее репортеров»**.
Даже по меркам Джека это был изрядный крюк на пути к тому, что он хотел сказать. Он сам удивился своему маневру и теперь стоял напротив Клер с лицом, в котором читалось продолжение его мысли, так, впрочем, и не высказанное.
- Хотела бы я так думать, Джек. Во вторник прошла антивоенная акция во Фрост Холле[[35]]. Явилась сотня студентов. А в 1967 году, по словам Элли Рейнхолд, в веллингтонской акции против войны во Вьетнаме участвовало три тысячи человек, и Аллен Гинзберг[[36]] в том числе. Последнее время я просто в отчаянии. По-моему, люди вокруг больше напоминают первое сословие, нежели четвертое. Ох, Джек, я опаздываю, мне надо бежать. Может, встретимся в обед?
Она повернулась, чтобы идти, но Джек ее не пустил.
- Что, выражаясь образно, в меню вашей творческой кухни? - спросил он, кивая на книгу, которую Клер прижимала к груди.
- То есть что мы читаем? Как водится, меня.
Она перевернула тонкий сборник и показала ему обложку: большое фото Клер примерно 1972 года. Джек, неравнодушный к женской красоте, засмотрелся на Клер Малколм своей молодости - такой он встретил ее когда-то, много лет назад. Просто прелесть - с этой дерзкой девчоночьей челкой, переходящей в легкие волны каштановых волос, которые извивались у ее левого глаза а-ля Вероника Лейк[[37]] и устремлялись дальше к ее миниатюрным бедрам. Всю свою жизнь Джек гадал, что заставляет женщин отрез ать такую роскошь в определенном возрасте.
- Боже, какая я была смешная! Но я хотела взять отсюда стих, просто для примера. Мы изучаем пантум.
Джек подпер рукой подбородок.
- Боюсь, мое представление о пантуме нужно освежить. Я подзабыл старые французские поэтические формы.
- Изначально она малайская.
- Малайская?
- Да, она заимствованная. Ее использовал Виктор Гюго, но она малайская. Это четверостишия с повторяющимися строчками и перекрестной рифмовкой, вторая и четвертая строка каждого четверостишия становится первой и третьей… я не путаю? Нет, все правильно - первой и третьей последующего. Мой пантум до конца не выдержан. В общем, это трудно объяснить, проще показать. - Клер открыла сборник на нужной странице и протянула его Джеку.
О КрасотеНет, я не могу перечислитьто, что нельзя простить.У всех красивых есть какая-то рана.Снег выпадает навсегда.«То, что нельзя простить», -Слова, великолепная бесполезность.Снег выпадает навсегда.Красивые это знают.Слова - великолепная бесполезность.Они прокляты.Красивые это знают.Они стоят вокруг неестественно, как скульптуры. Они прокляты,Потому-то их печаль и прекрасна, Хрупкая, как яйцо в ладони. Жестокая, она облагорожена их лицами -Потому-то их печаль и прекрасна. У всех красивых есть какая-то рана. Жестокая, она облагорожена их лицами. Нет, я не могу перечислить.
Кейп-Код, май 1974
[[38]]
Теперь перед Джеком стояла пугающая задача: сказать что-то после прочтения стихов. Сказать что-то их автору. В странном противоречии со своей должностью, декан гуманитарного факультета не особенно любил поэзию и художественную прозу; его страстью были эссе - если уж быть до конца честным, даже не эссе, а орудие эссеиста, словари. Именно их тенистые рощи манили Джека, с трепетом склонявшего голову и взволнованно внимавшего словарным басням вроде дикой этимологии непереходного глагола «бродить»**.
- Замечательно, - сказал, наконец, Джек.
- Да ну, это просто жалкое старье, но для примера сгодится. И все-таки, Джек, я правда тороплюсь.
- Я предупредил твоих, что ты опоздаешь.
- Да? Что-то случилось?
- Можно тебя на два слова? - В устах Джека это был парадокс. - В моем кабинете, хорошо?
3
Ну вот и они, его воображаемый класс. Говард позволил своим глазам собрать моментальную коллекцию их достопримечательностей, зная, что скорее всего видит их в последний раз. Вот панк с черными ногтями, вот индианочка с очами персонажей Диснея, вот девушка лет четырнадцати на вид с железной дорогой на зубах. Взгляд Говарда двинулся в глубь комнаты: огромный нос, маленькие уши, слишком толстая, на костылях, ржаво-красные волосы, на каталке, рост почти два метра, мини-юбка, вздернутые соски, до сих пор в наушниках, галстук-бабочка, галстук бабочка номер два, анорек- сичка с пушком на щеках, герой футбола, белый парень с дредами, длинные ногти домохозяйки из Нью-Джерси, полосатые колготки, начал терять волосы - их было так много, что Смит не мог закрыть дверь, кого-нибудь не прищемив. Итак, они пришли, они слушали. Говард раскинул свой шатер и начал спектакль. Он представил им Рембрандта не самобытным борцом с устоями, а конформистом; предложил им спросить себя, что такое «гений», и в недоуменной тишине подменил привычную фигуру прославленного в веках мятежного мастера на им, Говардом, созданный образ умелого подмастерья, изображавшего то, что было угодно его состоятельным патронам. Говард призвал студентов подумать об изяществе как маске на лице власти и взглянуть на эстетику как на утонченный язык исключений. Он посулил им курс, который подорвет их веру в спасительную человечность того, что обычно зовется искусством. «Искусство - это западный миф, - провозгласил Говард, в шестой раз за шесть лет, - и утешающий нас, и созидающий». Все записали эту фразу.
- Вопросы есть?
Ответ был неизменным - тишина. Но тишина особого сорта, характерная для престижных, дающих классическое образование колледжей. Слушатели Говарда молчали не потому, что им было нечего сказать - как раз наоборот. В комнате чувствовалось брожение миллионов мыслей, иногда настолько сильное, что казалось, они отскакивают от студентов и рикошетят от мебели. Кто-то скользил взглядом поверх стола, кто-то смотрел в окно, кто-то - с глубокой тоской на Говарда, самые слабые души краснели и утыкались в тетради. Но никто не издавал ни звука. Все страшно боялись своих соседей, а прежде всего - самого Говарда. В начале преподавания он по глупости пытался заглушить этот страх, теперь же явно его лелеял. Страх означал уважение, уважение предполагало страх. Если тебя не боятся, ты ничего не получишь.
- Что, совсем ничего? Неужели лекция была исчерпывающей? Ни одного вопроса?
Его английский акцент, сбереженный в целости и сохранности, тоже подливал масла в огонь страха. Говард дал тишине повисеть. Он повернулся к доске и медленно снял репродукцию, позволяя немым вопросам бомбить его спину. Пока он скручивал Рембрандта в плотное, белое полено, его ум заполонили личные вопросы. Сколько можно спать на диване? Разве секс так много значит? Конечно, он значит кое-что, но почему так много? Неужели надо бросить псу под хвост тридцать лет жизни только потому, что я до кого-то дотронулся? Или я стал другим человеком? Или постель - средоточие всего? Разве секс так много значит ?
- У меня есть вопрос.
Голос, английский, как и его собственный, донесся откуда-то слева. Говард обернулся - из-за сидящего перед ней высокого парня он не заметил ее раньше. Первое, что бросилось ему в глаза, - два блика у нее на лице (возможно, действие кокосового масла, которым пользовалась зимой Кики). Одна лужица света лежала на гладком лбу, другая - на кончике носа; Говард подумал, что невозможно изобразить эти пятна, не уничтожив и не извратив глубокий темный цвет ее лица. Прическа ее изменилась: теперь это были рыхлые, торчащие во все стороны дреды не более пяти сантиметров в длину и с такими ослепительно-рыжими кончиками, словно она обмакнула голову в кадку с солнцем. Говард, который в данный момент пьян не был, убедился, что ее грудь - действительно чудо природы, а не прихоть его воображения: опять эти дерзкие соски, пробивающиеся сквозь толстый, вязанный резинкой свитер из зеленой шерсти. Его жесткий воротник-стойка заметно отставал от шеи девушки, что придавало ее голове сходство с торчащим из горшка цветком.
