Запатентованная банковская система Прайма работает исправно.
2409 — это наверняка дата. Двадцать четвертое сентября. Двадцать четвертый день девятого месяца года. Совсем скоро. Это будет через неделю, в следующую субботу.
Но что значат остальные цифры до запятой? Намекают на то, что произойдет в этот день?
Это предупреждение, — становится мне ясно.
Я беру из банка чек с написанной на нем суммой перевода, убираю снятые наличные в кошелек и весь обратный путь отчаянно зацикливаюсь на возможной расшифровке таинственных чисел, пропуская мимо внимания бросаемые в мою сторону обеспокоенный взгляды Шона
По возвращении на корабль мой азарт разгадать послание только разгорается сильнее. Давненько никто не заставлял меня так поднапрячь извилины! Что же за шифр такой? Медаль вручить тому, кто его придумал!
Ни одна из знакомых мне комбинаций не подошла.
Но неизвестный отправитель, не могу представить кто, но полагаю, что либо Майкл, либо дворецкий моей семьи, считает, что мне под силу отыскать разгадку, значит, так оно есть. Иначе ведь, этого послания я бы и вовсе не получил, какой смысл.
И что-то подсказывает мне, что в этот день, двадцать четвертого сентября, случится что-то крайне важное. Зачем прилагать столько усилий чтобы меня предупредить? Да и тратить такую внушительную сумму только ради того, чтобы донести эту информацию? Отправитель определенно озабочен моей безопасностью.
— Что это с герцогом? Заболел?
— Шон, случилось в городе чего?
— Да вроде нет…
Оставляю удивленные голоса за спиной и запираю дверь своей каюты.
Передо мной вереница чисел, чистые листы бумаги и ручка. Я непременно должен разгадать этот код. Возможно, на кону жизни. В том числе и моя.
«»
Юнис
Увы, продолжение дня не такое уж и счастливое.
— Кто эти люди, Юнис? — едва закрываю за собой входную дверь, требовательно напирает Фелисия.
Двое охранников из агентства даже бровью не ведут, стоят молчком словно соляные столбы. Браво, выдержка просто изумительная. Наверняка она уже успела им устроить допрос с пристрастием. Эта девушка легко впадает из крайности в крайность.
Нанятые мною люди добрались минут на сорок раньше меня. На их договорах стоит моя подпись, так что ничего удивительного, что их впустили в дом. Только вот Фелисия же так просто не смирится.
— Почему ты все решаешь за меня? Я не ребенок и не нуждаюсь в твоей опеке! А эти люди? Скажи, пусть уходят! Глупости какие, даже Рейнард так не поступал! Кем ты себя возомнила, Юнис?!
С каждым новым вопросом возмущение в голосе нарастает. Я, честно, не ожидала такого протеста. Даже не по себе стало.
— Это для твоей безопасности. На всякий случай, мало ли…
— Да что ты говоришь! А себе ты тоже охранников наняла? Где они? — девушка заглядывает мне за спину. — Ах, никого! Может, Эдварду или Джареду ты тоже надзирателей отправила? Нет же? Так почему я такая особенная?
— Нет, послушай, Фелисия…
— Это ты меня послушай, Юнис! — визжит девушка.
Лицо ее раскраснелось, голос срывается:
— Как ты пришла в эту семью, так однажды и уйдешь. Не нужно брать на себя лишнее. И не нужно мне от тебя никакое благословение! Почему я должна выбирать между свадьбой и тем, что мое по праву? Кто ты такая, чтобы ставить условия? Я была и останусь дочерью рода Эккарт, как и ты никогда не смоешь с себя клеймо незаконнорожденной! Кто твоя мать, одна из служанок, что соблазнила твоего отца?
Я невольно отшатываюсь. В груди ноет. Поднимаю руку и прикладываю сверху. Колотиться как сумасшедшее. Это все дела семьи прошлой Юнис, но и мне отчего-то обидно выслушивать подобное.
— Так что не бери на себя ненужные хлопоты. Раньше ведь жила себе спокойно, так что поменялось? Ты не наша мамочка, и даже не настоящая герцогиня. Он бросил тебя так же, как и всех нас! Не думай, что ты особенная!
Самозванка. Вот кто я.
Фелисия не говорит этого вслух, но и так понято. И наверное, права она, что я слишком много взяла на себя. Действительно, кто я такая, нужно было думать лишь о себе и просто уйти, сбежать, как подвернулась бы возможность. Этот герцог, мой законный муж, не стал бы меня искать, и суд, признав меня пропавшей без вести, по возвращении его светлости быстренько бы расторгнул наш брак…
Возомнила себя невесть кем, спасательница нашлась, лезу в чужие жизни…Да пусть делают что хотят!
— Я…ты чего это… — Фелисия прерывает звонкую тишину.
Неужто у меня сейчас такое пораженное выражение лица? Если выгляжу так, как себя чувствую — полностью поверженной и опустошенной — то лучше поскорее уйти. Чего она от меня ждала? Что я начну огрызаться в ответ?
Как же больно, и физически тоже — будто пронзили в самое сердце…
— Тебе запрещено покидать этот дом, — удается произнести негромко, но мои слова звучат отчетливо в звенящей тишине. Как старшая, я должна вести себя разумнее, не давать слабину.
Фелисия хлопает глазами.
— Следите за ней, чтобы не сбежала, — говорю двоим мужчинам-охранникам и, дождавшись от них понимающих кивков, удаляюсь по лестнице наверх в свою спальню.
— Юнис! — замерший на пролете Эдвард зовет по имени. В руках у него тетрадь с конспектами из учебников за сегодня. Сколько он успел услышать? Хотя, какая разница.
— Завтра, хорошо? — говорю я, не пробуя потратить усилий на жалкую улыбку, и прохожу мимо.
Но и в одиночестве в спальне мне нет покоя.
Брошенные Фелисией слова звучат в голове.
В чужой монастырь со своим уставом не лезут. А я полезла. Стоило ли?
«Сейчас я даже себя не могу защитить…» — вспоминаю слова Джареда. Их и ко мне можно применить.
Спустя пару кругов по комнате я мысленно даю себе оплеуху.
А кто может? Кто может гарантировать мне мою или чужую безопасность? Даже сотня телохранителей не смогут дать стопроцентную гарантию! Люди ведь не боги.
Конечно. Я предотвратила вынесение приговора Эду и его последующую ссылку на соляные копи! Глупо умалять это достижение. Сюжет изменился и теперь судьба каждого тоже меняется, пусть она и стала непредсказуемой, но лучше так, чем страдать от неизменных событий будущего.
Фелисия права в том, что у каждого свой путь.
Не мне решать, будет ли он легок, но вот идти по нему или нет — это уже мое решение.
И раз уж я решила, что моя задача отогнать от этой семейки все невзгоды, то пусть так и будет дальше. Не хочу загоняться, ни до чего хорошего это меня не приведет. Мне остается только со всем смириться. С тем, что я не умерла, а
