С таким взглядом бросаются в бой, пусть и на верную погибель. С таким взглядом мать защищает ребенка от смертельной опасности. Те, на кого обращен такой взгляд, долго не живут.
Я удержала на губах приличествующую моменту легкую улыбку, но на душе стало холодно, а сердце зашлось болезненным стуком. Уговаривая себя, что смотрю на неживую глину, не способную причинить мне вред, пыталась справиться с накатившим волной ужасом.
К счастью, Эстас Фонсо отвернулся, что-то ответил леди Льессир. Я сильней сжала столовые приборы, чтобы привести себя в чувство, с досадой заметила изучающий взгляд сидящего напротив лекаря. Конечно, я знала, что за мной будут наблюдать, следить за каждым шагом и словом, но от этого было не менее мерзко чувствовать себя букашкой под увеличительным стеклом.
Вкуса яблочного пирога я из-за возросшего волнения не ощущала. Сидеть рядом с девочкой, отгораживающейся от меня, было тошно. Возводимые ею стены отчуждения чувствовались на магическом уровне, что при таком накале страстей не удивляло.
Тэйка Фонсо понимала, что леди Льессир обижает ее папу, хотя и не осознавала, чем именно, ведь сами слова поверенной не были унизительными. Оскорбляли тон, формулировки, уточняющие вопросы, паузы во фразах, игра на оттенках смыслов. То есть все то, что семилетний ребенок не мог охватить. Но она явно воспринимала двух гостий как одно зло, а раз леди Льессир ведет себя так, от меня не стоит ждать другого.
При этом девочке явно было велено молчать и не вмешиваться в разговоры взрослых. Она пару раз порывалась, но каждый раз осекалась и явно переживала из-за того, что не может защитить отца от противной леди. Чутье подсказывало, что от Тэйки нужно ждать неприятностей, сделанных исподтишка. Покладистая с виду тайная мстительница вполне способна усугубить все сложности и разногласия, которые непременно возникнут у меня с навязанным мужем.
Попросив Марику, забравшую у меня пустую тарелку, передать похвалы поварам, я невозмутимо пила чай и старалась участвовать в беседе. Что странно, разговор ни разу не зашел о магии и моем даре. Не то чтобы я горела желанием обсуждать некромантию, но создавалось впечатление, что леди Льессир обходит эту тему стороной. Может, к лучшему. Боюсь, терпение командира не выдержало бы таких испытаний. Он и без того проявлял чудеса выдержки.
Более того, бесстрастность его ответов и скупость мимики наводили на мысли, казавшиеся бредовыми применимо к Фонсо. К дворянам мой будущий муж не принадлежал, о том, что произошедшая восемь лет назад история навредила репутации ручавшегося за него аристократа, леди Льессир не говорила. Случись подобное, она непременно подчеркнула бы неуважительное отношение Эстаса Фонсо к вельможе-покровителю. Так что жених не мог учиться в кадетском корпусе, где будущих офицеров сурово наказывали за несдержанность. Откуда же такое самообладание и взвешенная вежливость ответов?
Оставалось предположить, что такое умение держать себя в руках мой будущий муж развил самостоятельно. Думаю, этому поспособствовали допросы перед заседаниями трибунала.
Ужин, который следовало внести в реестр особо жестоких пыток, подошел к концу. Леди Льессир, похожая на сытую кошку, улыбалась, и напрасно я думала, что она получила достаточное удовольствие, наблюдая за командиром, издерганной девочкой, внешне по-прежнему благожелательным лекарем и мной. Поверенная предвкушала скорую встречу с Эстасом Фонсо и даже назначила время — через полчаса.
Глава 19
Воспоминания об уроках в кадетском корпусе становились с каждой минутой многажды проклятого ужина все ярче. Там преподаватели тоже изгалялись. Прохаживались по самым больным местам, по родственникам, по семейному наследию, а не только по личности самого кадета. Потому что итсенский офицер всегда хладнокровен. Всегда! Чтобы не доставить радости врагу. Не разболтать секрет. Не поддаться эмоциям. Не дать слабину! Только не слабость!
За каждый срыв, за каждый всплеск — наказание. Немедленно. Унизительное.
Эстас помнил только два случая, когда преподавателям удалось его довести. После выпуска такое не удавалось никому и никогда!
И эта разнаряженная леди Льессир уж точно не сможет. Не сможет! Главное — не давать ей шанс. Не дать почувствовать свою власть над ним, не дать победить.
Ужин закончился, но Фонсо понимал, что это была лишь первая схватка. Решающее сражение произойдет через полчаса в комнатах поверенной королевы.
Тэйка цеплялась за руку, молчала и только на пороге детской спросила, о чем гостья хочет поговорить.
— Думаю, о свадьбе, милая, — погладив дочь по голове, как мог спокойно ответил Эстас. — Ее Величество оказывает мне особую милость. Не каждый день королева устраивает чей-то брак.
— У нее короткие волосы, — вглядываясь в лицо отца, бросила Тэйка. — Это плохо. Это знак греха.
— Это всего лишь предрассудки, милая. Ты не должна относиться к ней плохо из-за них. Кроме того, для нас она всего лишь гостья. Самое большее, на три года.
— А потом? — девочка выжидающе подняла брови.
— А потом Триединая подскажет, как дальше жить, — улыбка, давшаяся ценой неимоверных усилий, была вознаграждена объятиями.
Дышать стало проще, в груди снова стало тепло, и на какую-то пару минут исчезла щемящая, горькая, вынимающая душу пустота.
Леди Льессир не оправдала ожиданий и не заставила опального командира ждать под дверью ни двадцать, ни десять, ни даже пять минут. Видимо, представление за ужином хоть сколько-то удовлетворило эту злобную женщину.
Гостевая комната, обставленная добротной, пусть и недорогой мебелью, за каких-то несколько часов успела пропитаться ароматом ландыша. Мало того, что запах духов поверенной мешал думать во время ужина, так еще и сейчас придется его терпеть.
Ее Сиятельство расположилась в кресле у камина, жестом милостиво пригласила командира сесть напротив и долго, пока тишина не стала отвратительно напряженной, просто смотрела на мужчину. Испытание молчанием было Эстасу Фонсо не в новинку. Да, неприятно, да, хочется уже как-то начать разговор или хотя бы изменить позу. Но будущих офицеров Итсена учили противостоять и этому давлению, оттого поверенная потеряла терпение первой.
— Ее Величество отказывает вам в удовлетворении ходатайства, — прозвучало так, будто леди Льессир подводила черту под долгими переговорами.
— Спасибо, что сказали. Не ожидал ничего другого. Значит, подам следующее, — холодно ответил командир.
— В следующей просьбе вам тоже будет отказано, — вздернув подбородок, сообщила женщина.
— Значит, пошлю еще с десяток ходатайств, — Эстас сильней сжал подлокотник кресла, чтобы сохранять невозмутимость.
— Их постигнет та же участь, — заверила леди Льессир и вздохнула: — Господин Фонсо, я понимаю, что жизнь в такой глуши довольно быстро отупляет.
Он стиснул зубы, промолчал.
— Осознайте, наконец. Число ходатайств ничего не изменит! Титул упразднен, — она говорила короткими фразами. Каждая из них — гвоздь в крышку гроба. — Утрачен. Раз и навсегда. Это окончательное решение. Его нельзя отменить. Баронетов Фонсо больше нет и никогда не будет. Нельзя вернуть прошлое.
— Есть прецеденты, когда старые титулы возвращали, — прозвучало глухо и как-то жалко, но Эстас Фонсо, последний в роду, не корил себя за это.
— Во-первых, не в Итсене, — подчеркнула поверенная. — Во-вторых, за выдающиеся деяния во имя короны. В-третьих, в обоих случаях титул возвращался посмертно.
Он знал это, поэтому только кивнул.
— У вас даже поместья не осталось, — с ноткой жалости добавила собеседница.
И это было правдой. Королевский указ лишил его и титула, и поместья. Дал только срок вывезти вещи. Большую часть картин и старинных гобеленов Эстас Фонсо продал через оценщиков почти сразу. Понял, что не сможет сохранить полотна. Ковры, почти вся мебель и библиотека переехали в крепость, непроданные фамильные драгоценности тоже.
Из-за этого Рысья лапа, покидать которую он не имел права двадцать пять лет после вынесения приговора, превратилась в нечто среднее между домом, памятником былой славе и кнутом, подстегивающим последнего Фонсо бороться за возвращение титула. Хорошо, что кроме Дьерфина в крепости никто больше не знал, что их командир аристократ. И не просто какой-то, а титулованный и лишенный всех привилегий высочайшим указом Мариэтты Справедливой!
