Однако унижению этому не суждено было стать последним словом в войне. Еще до того, как выплачен был чудовищный этот выкуп, к Риму подошли войска во главе с диктатором. Видя, до чего дошло отчаяние осажденных, Камилл велел забрать золото и выпроводить галльских послов, а защитникам города строиться для сражения. Обескураженные галлы тоже взялись за оружие, но боевая их ярость, благодаря которой они обыкновенно побеждали, разбилась о выучку и железную дисциплину римлян: в первой же схватке галлов разбили, а после захватили их лагерь и перерезали всех до одного, так что некому было даже поведать их соплеменникам о том поражении.
Камилл с триумфом вернулся в Рим, и шедшие следом за его колесницей солдаты величали его вторым основателем города. Пытливые же умы не раз с тех пор выносили на суд истории вопрос о том, кто в действительности спас Вечный город: священные гуси Юноны, воинское искусство Марка Фурия Камилла или беззаветное мужество защитников крепости.
Идеальный воин Манлий Торкват
Так сложилось, что большая часть римских легенд воспевает воинскую доблесть и дисциплину, так как наряду с бесстрашием высшей добродетелью у римлян почиталась верность долгу и государству. Преданий, повествующих о подвигах солдат и полководцев, великое множество, мы же расскажем лишь одну историю, достаточно, на наш взгляд, яркую, чтобы обрисовать целый их круг: историю Тита Манлия Торквата.
То нашествие галлов, которое чуть было не привело к падению Рима, стало первым, но не последним в истории. В 361 году до н. э. галлы вновь вторглись в римские земли и стали лагерем за Аниенским мостом. В Риме поспешно избрали диктатора, и с войском он расположился на ближнем берегу Аниене.
Между противниками оказался мост, где часто вспыхивали стычки, и вот однажды на мост этот вышел исполинского роста галл в пестром наряде и стал выкликать на бой самого храброго из римлян. С боязнью смотрели на него римские юноши, не хотевшие идти на верную гибель, только один из них по имени Тит Манлий обратился к диктатору с такими словами: «Без твоего соизволения никогда не вышел бы я на битву, но если ты прикажешь, я покажу тому дикарю, что недаром происхожу из славного рода, сбросившего галлов с вершины Капитолия!»
Диктатор дал свое согласие, и соратники стали снаряжать Тита Манлия на битву: в одну руку взял он большой пехотный щит, во вторую – короткий испанский меч, и вышел, невзрачный и невысокий, навстречу галлу. Огромный галл насмехался над римлянином и даже показывал язык, дразня, но как только сошлись они для боя, галлу стало не до смеха. Обе армии с разных берегов наблюдали за боем, сами поединщики же долго недвижно стояли друг против друга, наконец, выставив щит, галл обрушил на Тита Манлия страшный удар. Манлий отразил его без труда, а сам поддел вражеский щит своим щитом и, проскользнув вперед, дважды – в живот и в пах – пронзил мечом врага. Галл во весь свой гигантский рост мертвым распростерся на мосту.
Стихли шутки и песни, долетавшие с галльского берега. В тишине Манлий сорвал с тела врага окровавленное ожерелье, надел на себя и, не промолвив ни слова, вернулся в лагерь. За эту победу диктатор наградил Манлия золотым венком, а соратники – прозвищем Торкват – Ожерельный, которое с почетом носили вслед за ним и его потомки.
Но это не все, что известно нам о суровом воителе. Трижды за свою жизнь Манлий Торкват становился консулом, и третье консульство его пришлось на войну с латинами. Когда войско во главе с обоими консулами выступило в поход и стало лагерем около Капуи, накануне сражения, как рассказывают, Торквату и второму консулу Публию Децию Мусу приснился один и тот же сон. В том сне явился им величественный муж, возвестивший, что войско одной стороны и полководец другой должны быть отданы подземных богам и Матери-земле, а значит, той из сторон даруется победа, чей полководец принесет себя в жертву. Расспросив поутру гаруспиков, подтвердивших истинность сна, консулы перед всем войском объявили о воле богов. И тот из них поклялся добровольно расстаться с жизнью, на чьем крыле римское войско начнет отступать.
С тем стали ожидать сражения, но запретили солдатам сходиться с противником вне строя. Случилось же так, что одним из отрядов разведчиков командовал Тит Манлий, сын консула. Отряд этот обошел вражеский лагерь и там встретился с дозором латинов. Вышло так, что Тит Манлий и тускуланец Гемин Месций, стоявший во главе дозора, с давних пор были знакомы, ведь прежде латины во многих войнах становились союзниками Рима, а не врагами его. Слово за слово, между двумя предводителями дело дошло до поединка, ведь отказаться от него означало признаться в собственной трусости. В поединке Тит Манлий поверг противника копьем и, сняв с него доспехи, гордый вернулся в лагерь.
В лагере первым делом юноша отправился в палатку отца, не зная, ждать ему похвалы или кары. Услышав от сына, как тот принял вызов и выиграл бой, консул отвернулся и велел трубить общий сбор. Перед строем солдат так говорил консул Манлий Торкват: «Раз ты, не почитая ни отцовской, ни консульской власти, поступком своим надумал подорвать в войсках послушание, то, верно, готов принять смерть, чтобы ею вернуть причиненный нашей чести ущерб. Судьба твоя послужит юношеству печальным уроком». С тем консул велел ликтору привязать сына к столбу.
Деций Мус готовится к смерти. Художник П. П. Рубенс
Стоны и проклятия сорвались с уст римских воинов, когда ликтор отрубил голову юному Манлию. Однако хоть и был он казнен за нарушение приказа, похороны его были такими пышными, как подобает победителю, и на костре его сожгли доспехи, снятые им с убитого тускуланца. Суд же Манлия Торквата долго внушал войскам ненависть к мрачному и суровому консулу – и железное послушание.
Наконец пришло время битвы с латинами. Манлий вел в бой правое крыло, Деций – левое. Сперва силы противников казались равными, но вот под натиском латинов дрогнул авангард левого крыла, и Деций призвал к себе жреца, чтобы спросить, с какими словами должно обречь себя в жертву во имя спасения легионов. Облачившись в тогу и покрыв голову, консул Деций слово в слово повторил за жрецом обращения к богам, отправил гонца к Манлию, а сам вскочил на коня и ринулся в гущу битвы. Говорят, что облик его стал величественнее, чем у простого смертного, и где бы ни замечали его, везде враги столбенели от суеверного страха. В конце концов неустрашимый консул пал под градом стрел.
Гибель Публия Деция Муса. Художник П. П. Рубенс
Манлий Торкват же благодаря строгому расчету довел сражение до победного конца, захватил лагерь латинов и взял много пленных. После сражения в обоих станах говорили, что на какой бы стороне ни оказался в том бою Манлий, именно она одержала бы верх. Однако в римском лагере мало что напоминало о победе: оба консульских шатра погружены были в глубокую скорбь: один из-за казни сына, другой – из-за гибели консула. При этом немалая часть римских войск была перебита, и этим решили воспользоваться поверженные латины. Но на Манлия Торквата бросили они необученных воинов, которых тот хладнокровно разбил, и тем закончилась эта война.
Манлий Торкват возвратился в город, но говорят, что встречать его вышли одни старики, молодежь же сторонилась его, проклиная. Видя нелюбовь к себе среди римских граждан, Манлий Торкват, сославшись на нездоровье, до срока сложил с себя консульство, говоря, что ни народ не перенесет его строгости, ни он – его пороков.
Такова история Манлия Торквата, настолько воплотившего в себе черты идеального воина, что он стал чужим среди собственного народа.
Пиррова победа
С годами Рим все более расширял свое влияние. Так, однажды жители греческого города Тарента, что в Южной Италии, затопили вошедшие в их гавань римские корабли и тем дали Риму повод к войне, которая и была объявлена Таренту в 281 году до н. э. Опасаясь могущества римского государства, тарентинцы послали за помощью в греческое царство Эпир, где правил в то время Пирр, знаменитый воин и полководец. Зная, что после неудачной войны с Македонией Пирр проводит дни в праздности, послы Тарента явились с богатыми дарами, суля Пирру помощь всех греческих городов Италии, если тот выступит против Рима.
Пирр, польщенный этими речами, согласился. Все соратники в один голос поддержали его, и только мудрый Киней, советник царя, пробовал его отговорить, предчувствуя неудачу.
«Скажи, мой царь, если боги пошлют нам победу над Римом, что станешь ты делать дальше?» – спросил осторожный мудрец. «Какой глупый вопрос! – рассмеялся Пирр. – Если мы разобьем римлян, ни один город Италии не устоит перед нами, и вся богатая эта земля станет нашей!» – «А что ты будешь делать, когда завладеешь Италией?» – продолжал настойчивый Киней. «Да ведь это ребенку понятно! – отвечал царь. – Рядом лежит Сицилия, и захватить ее будет проще простого». – «Разумны твои речи, – согласился Киней. – Значит, поход твой закончится на Сицилии?» – «Нет, что ты! – удивился Пирр. – Ведь от Сицилии рукой подать до Африки, а уж если мы завладеем Карфагеном, ни один враг на свете не посмеет противиться нам». – «Это так, – признался Киней. – Не сомневаюсь, что и Македонию тогда ты вернешь без усилия. Но что дальше, мой царь?» – «Что дальше?» – изумился Пирр. – «Дальше мы сможем пировать в тиши за приятной беседой и более не думать о войне». – «Но ведь мы и сейчас преспокойно пируем – ответил лукаво мудрец. – Зачем же подвергать себя стольким опасностям, чтобы вернуться к тому, с чего начали?»
