— Служил.
— А не помните ли встречу с военным корреспондентом «Известий» в балочке северней Сталинграда?
— Конечно, помню. А кто это говорит?
— Тот самый военный корреспондент.
— Да неужели? Знаете что? Приезжайте ко мне, я живу в Кунцеве на улице Красных зорь, 57,— сказал Шлыков.
Я, конечно, поехал. Дверь мне открыл сам Олег Павлович. В пятидесятилетием мужчине трудно, но все-таки можно было узнать молодого красноармейца сталинградской поры.
Прихрамывая и опираясь на палку, он провел меня в комнату, служившую гостиной.
И вот мы сидим за столом, и я слушаю рассказ Шлыкова о том, как продолжилась его линия жизни.
После разгрома гитлеровцев под Сталинградом танковый корпус, который стал называться Пятым гвардейским сталинградским танковым корпусом, направили в Тамбов, где он пополнился новой боевой техникой, и младшего лейтенанта Олега Шлыкова назначили командиром «тридцатьчетверки».
В начале февраля 1943 года корпус в составе войск Воронежского фронта принял участие в наступлении на Харьков. Поначалу операция развивалась успешно. Наши войска освободили Белгород, Грайворон, Богодухов, а 16 февраля в результате двухдневного ожесточенного боя ворвались в Харьков. Но противнику удалось собрать ударную группировку, преимущественно из механизированных дивизий СС, перейти в контрнаступление и потеснить наши части. Тут в бою, завязавшемся на привокзальной площади Харькова, танк Шлыкова был подбит бронебойным снарядом. Тяжело раненный командир танка еще нашел в себе силы выбраться через башенный люк, но сразу же был прошит тремя зажигательными пулями, перебившими ноги.
Он не помнит, как его подобрали и истекающего кровью доставили в медсанбат. Здесь едва успели кое-как обработать рваные раны и выбрать торчавшие осколки раздробленных костей, как медсанбат подвергся нападению фашистов. Поднялась паника. Часть тяжелораненых, в том числе и Шлыкова, впихнули в кузов машины, и она еще успела прорваться по дороге на Белгород. Раненых доставили в полевой госпиталь стрелковой дивизии. Госпиталь размещался в сельской школе. Шлыкову на перебитые ноги следовало наложить гипсовую повязку, но гипса не оказалось. Ноги просто прибинтовали к доске. Раненый то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. На вторые сутки ночью в село ворвались фашисты. Пока на улицах шел бой, Шлыкова и еще нескольких раненых второпях закатали в темную бумагу, которой для светомаскировки были зашторены окна, вынесли во двор и уложили в какой-то подвал или яму. Это спасло его. Раненых, оставшихся в школе, гитлеровцы перестреляли, а школу сожгли.
Утром кто-то из уцелевших служащих госпиталя с помощью местных жителей вытащил раненых из подвала, на саночках переправил в соседний хутор и разместил в хатах у надежных людей.
Будь Олег Шлыков послабее физически, он умер бы от всего, что пришлось испытать и перенести ему за это время. Но молодой закаленный организм его не поддавался смерти.
Однажды, придя в сознание, Олег вдруг припомнил освежающий вкус клюквенного киселя, какой дома варила мать.
— Мама! — простонал он, и по впалым щекам его потекли соленые, горькие слезы.
Хозяева хаты, одинокие старик и старуха, заметив, что раненый очнулся, наклонились над ним.
— Що з тобой, дитонька? — ласково спросила старуха.
— Кисельку хочется, — прошептал Олег.
— Ой, горе! Дэ ж мени взяти його? — запричитала хозяйка.
— Годи! — прервал ее дед. — От я сбигаю до сусидов, мабудь, у кого и позычу жменьку сухого вишення та еще и крохмалу.
Он оделся, пошел и раздобыл-таки горстку сушеной вишни и крахмала. Старуха заварила киселя и, как маленького, с ложки кормила раненого.
Кто они, эти добрые люди, и где этот хутор, Шлыков не знает, не помнит. Все это было словно во сне. Сознание то возвращалось к нему, то снова уводило в небытие. Раны гноились. Назревала опасность заражения крови.
Линия фронта на том участке была еще неустойчивой. В хутор снова ворвались наши. Почти умирающего, Олега самолетом отправили в стационарный госпиталь в Тамбов.
Опять в Тамбов, откуда всего месяц назад он отправлялся на фронт командиром танка.
А его родители в Москве уже получили сначала сообщение о том, что их сын, младший лейтенант Шлыков О. П., пропал без вести, а вслед за тем, — что он погиб в бою за освобождение города Харькова.
А он из тамбовского госпиталя подал им весточку: жив! Обрадовавшаяся мать, Елизавета Федоровна, выхлопотала разрешение навестить сына. Но когда ее проводили в палату, она тревожным внимательным взглядом окинула раненых и сказала:
— Моего сына здесь нет…
— Мама! — слабо вскрикнул Олег.
Мать не узнала родного сына. Исхудавшее лицо его было морщинистым, как у старика, а голова поседела. Содержание гемоглобина в крови упало до девятнадцати единиц. А это уже на грани между жизнью и смертью.
Благодаря хлопотам родных Олега Шлыкова доставили в Москву, поместили в Боткинскую больницу. Здесь сказали, что левую ногу надо немедленно ампутировать. Правую еще можно было попытаться сохранить.
— Остаться безногим? Нет, лучше уж умереть! Так думалось мне в минуты отчаянья, — признался Шлыков — Но я вспоминал батальонного комиссара Пугачева. Он говорил: «Пока у коммуниста бьется сердце, жизнь его принадлежит партий». Сердце мое еще билось…
Процесс возвращения к жизни был мучительно медленным. Лишь весной 1945 года он вышел из госпиталя. Левая нога полностью ампутирована. Правую удалось сохранить, но и она была изуродована. Фактически он вы шел из госпиталя безногим. На костылях…
А Москва уже праздновала победу над гитлеровской Германией. Вчерашние воины возвращались к мирному труду. Надо было и ему как-то определить свое место в строю живых.
В тот же год Олег Шлыков поступил учиться в Московский физико-технический институт, а через пять лет окончил его с отличием и был направлен на работу в одно из научно-исследовательских учреждений. Одновременно он продолжал учиться в аспирантуре и в 1964 году защитил диссертацию на звание кандидата технических наук. К наградам, полученным за ратные подвиги, — ордену Отечественной войны I степени и медалям, у него прибавились медали и орден за мирный труд. Есть и другие отличия. О них по скромности он умолчал, и я узнал об этом уже от других.
Счастливо сложилась и личная жизнь его. В 1949 году он познакомился со студенткой географического факультета МГУ Таней Боцмановой. Потом Татьяна Ивановна стала Шлыковой — женой и верным другом Олега Павловича. Сейчас у них есть сын Сережа. Учится уже в седьмом классе и, как отец, увлекается физикой.
Я спросил у Олега Павловича о судьбе мальчиков из 110-й школы, которые вместе с ним в 1941 году пошли добровольцами на войну.
— Из нашей школы на фронт ушли более ста человек, а вернулось меньше десятка, — с грустью ответил он. — Во дворе школы есть памятник павшим в боях за Родину. Школа — в Скатертном переулке, недалеко от Никитских ворот…
Вспомнив, что еще при первой нашей встрече под Сталинградом Олег Шлыков говорил о том, что в школе он увлекался музыкой и теннисом, я напомнил ему об этом.
— Музыку по-прежнему очень люблю и сам иногда музицирую, — Олег Павлович указал глазами на пианино. — А для тенниса уже не гожусь. Зато пристрастился к туризму. Знаете, после госпиталя я ни разу не был ни в санаториях, ни на курортах. Отпуск обычно проводим в путешествиях. Машину я вожу сам. За эти годы объехал весь юг Украины, Кавказ и Алтай. А в позапрошлом году прошел тысячу километров в лодке по Енисею. Вот думаю, съездить бы в Кемеровскую область, в родные места нашего батальонного комиссара.
— Помните его?
— Никогда не забуду!..
Вот тут и мне вспомнились слова, сказанные о Шлыкове командиром бригады Щекалом: «Сурово началась линия жизни у этого юноши».
Продолжение ее исполнено высокого мужества.
Касимовская история
1
Сухая, охристо-желтая, с багряными пятнами осень застоялась в Касимове. В садах над Окой шумно пировали ватажки дроздов-рябинников. Небо было высоким и чистым. Похолодевшая Ока наливалась густой синевой.
Однажды утром в городке случилось невероятное: площадь возле старых торговых рядов вернулась в далекое прошлое. Над лавками появились старинные вывески. По булыжной мостовой загремели пролетки и тарантасы. Усатый городовой таращил глаза на важного господина в сюртуке и цилиндре. У двери с вывеской «Колониальные товары» маячил кудрявый молодец в белом фартуке. Пробежала горничная, прошли две дамы в длинных старомодных платьях и шляпках.
А тут же чуть поодаль стоял грузовик с двумя электрическими прожекторами. Невысокий молодой человек в курточке из синтетической кожи взмахивал руками и кричал: «Внимание, приготовились… Начали!»
