Началась артековская жизнь, и с каждым днем Ане здесь нравилось все больше и больше. Они готовились к походу с ночевкой в палатках на самую высокую вершину Крыма, к фестивалю «Артековская музыкальная весна», к малой спортивной олимпиаде, к конкурсу на лучшую отрядную песню, и их возили на экскурсии по всему Крыму. Ялта, Алупка, Алушта, Ботанический сад, Севастополь с его диорамой, панорамой, Графской пристанью – живой музей русской и советской истории, о котором писала Ольга Берггольц, романтический южный белый город —
…где такое трепетное море
кропотливо трудится, ворча,
где орлы и планеры летают,
где любому камешку – сиять,
где ничто-ничто не исчезает
и не возвращается опять.
Когда по лагерю ходили строем, говорили речевки: «Раз, два – Ленин с нами. Три, четыре – Ленин жив. Выше ленинское знамя, пионерский коллектив! Бодрые, веселые, всегда мы тут как тут. Ленинцы, артековцы, артековцы идут». Они разучили артековские песни и охотно их пели, особенно песенку про лесной коричневый орех, привезенную немецкими пионерами, с припевом «о-ля-ри-ля, ри-ля-ри-ля-о-ха, ха-ха». И, конечно, «кубинские»: «Куба – любовь моя, остров зари багровой!..» и «За правду сражается наш народ…» – Lucharemos todos рог la libertad! Незадолго до этого в СССР приезжал Фидель Кастро, его встречали, как Гагарина, и он был на пике популярности. Пели много, почти у всех хороший слух, голоса, память: «Лучше лежать на дне, в синей, прохладной мгле, чем мучиться на суровой, жестокой, проклятой земле!» С каким упоением, скандируя слоги и пританцовывая в такт, выпевали они «же-сто-кой, про-кля-той зем-ле» – здесь, в благодатном краю, под теплым небом, над синим морем, по которому нес их катер мимо Ласточкина гнезда. Какой контраст их жизни, молодости, дружбе! И тут же: «Все мы любим лагерь этот над сверкающей волной. Полон счастья, полон света наш Артек, Артек родной!» Поют без такого энтузиазма, как песню из «Человека-амфибии», но искренне. Они правда любили этот лагерь. «Кто сдружился в Артеке, тот сдружился навеки, крепче дружбы в мире нет». Хотелось этому верить. Аню взяли в спортивную команду отряда по легкой атлетике – бег на короткие дистанции, эстафета и прыжки в длину – и включили третьей ракеткой в команду девочек по настольному теннису. Она оказалась самой успешной: первая и вторая ракетки тут же проиграли более сильным конкуренткам, а третьи ракетки в других отрядах были так слабы, что Аня обыгрывала их почти всухую. Прекрасным легкоатлетом оказался Генька Полегенько, которым отряд гордился: «А наш Полегенько полегоньку всех сделает». Но из-за начавшихся дождей соревнования между лагерями пришлось отменить. А «Музыкальная весна» состоялась, и Аня даже оказалась среди тех, кого наградили золотой медалью. Но это было не совсем честно, потому что медалью она была обязана маленькому скрипачу Павлику, который играл «Сурка» Бетховена, и Аня вызвалась ему аккомпанировать. Так что «загнанный» когда-то «Сурок» пригодился. За ее сольное выступление с «Жаворонком» Чайковского, она уверена, медали бы не дали, слишком она волновалась. Лучше всех играл двенадцатилетний толстый Игорь Резников из третьего отряда, в том числе музыку собственного сочинения. А «Фантазия» ре минор Моцарта, которую он исполнил, как взрослый, зрелый музыкант, будет теперь Аниной голубой мечтой. Отличилась и Таня Семенова: она привезла с собой костюм и исполнила индийский танец, как настоящая индианка. Ее голова ловко двигалась от одного плеча к другому, ни у кого так не получалось.
49
Подъем на Аюдаг оказался легкой прогулкой, и Аня удивилась, что некоторые отказались идти в поход на Роман-Кош, организованный для двух старших отрядов. Осталась в лагере генеральская дочь Таня, которая недавно у них появилась: ее родители отдыхали в санатории в Гурзуфе и на это время устроили Таню в лагерь. Странно! Аня-то думала, что путевку в Артек надо было заслужить, как остальные дети, каждый из которых чем-то выделялся. Новенькая выделялась дорогой шерстяной кофтой и держалась особняком, общаясь почти исключительно со своей тезкой Семеновой, дочкой дипломата из Ташкента.
После ночевки в палаточном лагере на пути в горы еще кое-кто отсеялся: ребят предупредили, что вчерашний подъем – цветочки по сравнению с тем, что им предстояло. И их не обманули. Они шли по крутым лесным тропам вверх, и временами Ане казалось, что дыхание обрывается и она сейчас упадет. Но неизменно рядом оказывался отрядный флажконосец Володька Птицын из Красноярска и протягивал ей древко флажка, уцепившись за которое она из последних сил шла вверх. Лес кончился, они оказались в зоне альпийских лугов. Впереди возвышалась полукругом гора Ракушка. Прежде чем идти дальше к вершине, объявили соревнование: чей отряд быстрее поднимется на Ракушку. Шли цепочкой, взявшись за руки, чтобы никто не отстал. Каждый отряд выбрал свой маршрут. Вот счастья было, когда их отряд первым оказался наверху! А потом —
Роман-Кош. Тепло, яркое солнце, но в ложбинах все еще лежит снег. Крымские горы невысокие, но эти 1545 метров – первая в жизни взятая высота, и это переполняет радостью.
На обратном пути они остановились у Беседки ветров. Аня обходит вокруг каменной беседки. Стоит на крутом обрыве, от беседки до края не больше метра. Стоит оступиться – и полетишь вниз на несколько сот метров. Опасно, но Ане последнее время нравится испытывать себя. По территории лагеря пробегает к морю бурливая горная речка, и чтобы пройти на стадион или в театр под открытым небом, нужно перейти ее по мосту. Но можно и срезать путь, перейдя на другой берег ниже по течению по толстой трубе, расположенной в трех метрах от каменистого дна, и Аня уже несколько раз делала это, когда ее никто не видел. Страшно, но приятно, когда преодолеваешь страх. Только сибирячка Варя из их отряда да кое-кто из мальчишек всех возрастов рискуют ходить по трубе. Некоторые даже бегут по ней!
К конкурсу на лучшую отрядную песню они выбрали «Бухенвальдский набат». Каждый отряд готовился втайне от других, но известно, что некоторые отряды подготовили театрализованные представления песен. С такой песней, как у первого отряда, не разбежишься, поэтому они просто решили выступать в разных национальных костюмах. Ане достался костюм эстонки. Их отряд открывал концерт. «Люди мира, будьте зорче втрое, берегите мир, берегите мир!» Им бешено аплодировали. Не успела Аня сойти со сцены, как к ней подвели девочку из 3-го отряда и попросили отдать ей костюм для выступления, уж очень он им понравился. Не скажешь же нет! Спрятавшись за сценой, они быстро переоделись, но Аня попросила девочку вернуть костюм после выступления. И вот последний, двенадцатый отряд исполнил свою песню, на сцену выходит председатель жюри… Победил первый отряд! Ура! Их фотографируют на поляне всех вместе: Борька Черезов одет якутом, Серега Брагин молдаванином, Полегенько в украинском костюме, красавица Лиля Шахназарова в узбекском… В центре маленький, словно высохший на солнце, туркмен Амандык в футболке с большими буквами «СССР». Когда после конкурса девочки переодевались в рабочую форму в своем павильоне у моря, вошла сибирячка Варя и сказала, что мальчики из отряда обсуждали, как хорошо Аня выглядела в костюме эстонки. «На девчонке из 3-го отряда он совсем не смотрелся, а наша Хазанова еврейка, симпатичная, поэтому совсем другой вид». Аня расстроилась до слез. Ну почему, почему нужно обязательно вспоминать, что она еврейка? И откуда они узнали – ведь в характеристике написано, что она русская! Высокая спортивная Лиля из Воркуты подошла к Ане. «Чего ты плачешь? Вот у меня мама русская, а отец чуваш, и я горжусь своим отцом. И ты своим должна гордиться!» Простые Лилины слова подействовали. Лиля, конечно, не понимает, что такое антисемитизм, что быть полуеврейкой, когда мама русская, это значит, что ни те ни другие не считают тебя своей: для русских ты еврейка, для евреев гойка. Но Лиля права, совершенно права! Отныне Аня не будет расстраиваться, если кто-то узнает, что папа у нее еврей, и будет сама говорить об этом. А подошедшая Варя сказала, что в Аню влюблены ее земляки Птицын и Андреев. Ничего себе! Как это она не заметила?
В лагерь постоянно приезжают какие-то делегации. В конце смены приехали три американца из Ассоциации молодых христиан и устроили пресс-конференцию. Они были не очень-то молодые, но главное, что удивило ребят, это непривычная развязность, с которой они вели себя на сцене – то ногу в полуботинке на сиденье поставят, то, откинувшись на спинку стула, начинают раскачиваться на задних ножках, или трутся об нее спиной, как будто у них спина чешется. Таня Семенова спросила у них что-то по-английски, кое-кто последовал ее примеру, но большинство ребят задавали вопросы, иногда каверзные, через переводчика.
50
Лежа на кровати во время тихого часа, Аня вдруг поняла, что осталась всего неделя до отъезда, и кончится эта чудесная жизнь. Все разъедутся, и она больше не увидит этих ребят, с которыми успела сродниться. Слезы сами собой полились в три ручья. «Что с тобой?» – всполошились Люба и Клара. «Не хочу уезжать! Кто меня любить теперь будет?» Как ей будет не хватать этих девочек, ребят, всей этой жизни у моря! После тихого часа было обсуждение, кого из отряда выдвинуть для фотографирования у развернутого знамени Артека. Предложили несколько кандидатур. Вожатая отряда Нина Валентиновна назвала Аню. «За что?» – спросила Бэла, дружившая в лагере с председателем совета отряда Наташей и председателем совета дружины Ирой, которая была уже комсомолкой. Аня не занимала никакой должности, и с удивлением слушала, как Нина Валентиновна перечисляла ее участие в каких-то мероприятиях, а в конце сказала: «Хороший товарищ». Наверно, она имела в виду свою встречу с Аней однажды ночью после отбоя, когда Аня бежала в медпункт: у Клары заболела печень, лекарство, которое она принимала, кончилось, и Аня оделась и пошла за лекарством. «Не боишься? Не надо тебя проводить?» – спросила тогда вожатая. «Нет, спасибо». И опять Аня удивилась, что объяснений, видимо, хватило, потому что за нее проголосовали единогласно. Впервые ее хвалили не за отметки, уважали не за то, что она кем-то выбрана, а за то, что она хороший товарищ. Здесь было неважно, кем работают ее родители, в какой квартире она живет. Ей никто не завидовал. Все эти ребята были сами по себе чем-то интересны, и в их отношениях было больше радости друг за друга, чем она привыкла видеть в школе. Даже еврейкой ее назвали не в плохом, а в хорошем смысле: ведь это похвала – то, что она красивее другой девочки. И надо уезжать, как раз когда она узнала, что Володька Птицын в нее влюблен, и Юрка Андреев, кажется, тоже…
