вышло, сначала он уехал, а за ним и Марина, только не на практику, а на поиски зверинца. Предварительно написав Матрёне, что Пётр может заявиться к ней нежданно-негаданно…
* * *
Матрёна готовилась к обряду. Надо было вызывать Медвежьего Бога, иначе не разобраться. Её грызли сомнения ещё с того момента, как в районе, куда она поехала к больному, ей попалась Полина возле женской консультации. Как так могло получиться, что она до сих пор носила медвежьего ребёнка? Значит, медведь жив! Бегает где-то по лесам. Почему тогда проклятье закончилось? Последнее письмо от внучки лишь добавило сомнений. «Если Пётр едет за своим свёртком, зачем надо было спрашивать через Марину, не знаю ли я о наследстве? Значит, он сам не уверен, что оно у меня? Тогда, получается, что не он его и оставлял! А Пётр ли это, всё-таки? Или всё это время Михаил под личиной Петра творит зло? Тогда, это несправедливо! Какой же это честный суд?!» Но ещё страннее и непонятней было то, почему она приняла Михаила за Петра?
Старушка ещё с первого знакомства с Михаилом, на каком-то только ей понятном глубинном уровне, почувствовала в нём зверя, которого в Петре не было совсем. Её не впечатлила их одинаковая внешность, для Матрёны они были абсолютно разными. Если у Марины всё это время находится Михаил, выходит она своими руками туда его и отправила?! Но, как? Куда пропало чутьё? «Старею», — думала бабка Матрёна. «Или есть сила, сильнее моей, что покровительствует этому медведю? Марина — внучка дорогая живёт в обмане и не замечает этого? Или всё-таки это Пётр?» — вот с такими вопросами она и хотела обратиться к Медвежьему Богу. Да уж больно он строптив и своенравен, ответит ли?..
За окном быстро стемнело, метель накидала огромные сугробы, зима уже больше месяца, как вступила в свои права и хозяйничала на многие тысячи километров. Особенно здесь в Сибири. Всякий зверь уже устроил себе нору или берлогу, или иное укрытие и не высовывал носа особенно в такие метельные ночи. Холодно…
На столе у бабки Матрёны горела восковая свеча, а в чаше дымила медвежья шерсть вперемешку с травами, ведомыми только ей. Она исступлённо повторяла какие-то странные слова и призывала важного таинственного гостя…
Глава 36
Это не так-то просто, найти обоз со зверями в нашей огромной стране, куда они едут и где привал сделают, никому не ведомо. А, когда у тебя нет ни прав, ни машины, тем более. Одна надежда на то, что далеко не успели откочевать. Пришлось дать шанс Антону, вернее сделать вид. Она не собиралась прощать измену, но ему об этом знать незачем. Главное, что у него есть машина, и парень готов на подвиги, чтобы загладить свою вину. Она ничего не обещала, но ему показалось, что надежда есть. Что за блажь такая, гоняться за зверинцем, Антон, конечно, не мог взять в толк. Версия, что Марина вступила в ряды зоозащитников и борется за права животных, его вполне удовлетворила, и они отправились на поиски…
Настигнув караван на третий день где-то под Костромой, Марина пошла смотреть на животных. Обоз расположился полукругом, вернее, круг почти сомкнулся, и клетки были открыты вовнутрь. Народу почти не было, кому охота в холод ехать куда-то на окраину городка за такой ерундой. Несколько мамаш с мелкими детками бродили вдоль клеток, терпеливо объясняя своим чадам, кто это там сидит. Купив билет, Антона даже брать с собой не стала, Марина быстрым шагом обошла все клетки, медведя не нашла ни в одной. Вернулась к парню, продававшему билеты:
— А, медведь где?
— Какой ещё медведь? — недоумённо поднял глаза кассир.
— Ну, у вас же был медведь?
— Медведь сдох, — без всякого сожаления ответил парень…
У Марины упало сердце: — опоздала, теперь уж, совсем! — на глаза сами собой начали наворачиваться слёзы.
— Это, что так важно? — удивился её реакции кассир и предложил, — посмотрите на волков, их целых пятеро у нас!
Да! Это было очень важно, жизненно необходимо, найти того медведя, но зачем? Она бы и себе не смогла объяснить, не то, что кому-то другому. Видя глубокое отчаяние на лице посетительницы, парень принялся её утешать, как умел:
— Ну, что Вы, девушка, расстроились, у медведей тоже свой век есть, Потапыч совсем старенький был. Он с нами лет десять проездил, а до этого в цирке выступал лет тридцать, если не больше, может, и тридцать пять даже. Ему у нас было хорошо. Палыч его очень любил…
— Старенький? В цирке? — не понимая смысла слов, повторяла девушка, — как старенький? Он молодой был, и с вами не ездил, вам из зоопарка его только что продали.
— Нее, — протянул парнишка, — такого у нас нет, и не было. Вы к Палычу подойдите. Видите, того плечистого мужика в синей телогрейке? — Марина проследила взглядом за рукой кассира: квадратного вида дядька средних лет, что-то горячо объяснял другому работнику, состоящему у него в подчинении, и тот, подобострастно кивая, готов был сорваться с места и бежать выполнять. Но Палыч всё не отпускал бедолагу, а только сильнее хмурил свои дремучие кустистые брови.
— Это тот страшный леший? — вырвалось у девушки.
— Да, это он. Палыч у нас за старшего, он, конечно, строгий, но справедливый. Вот он, может, что и знает…
И Марина, выжидая, когда «леший» потеряет интерес к подчинённому, и даст ему наконец-то сбежать, с интересом его рассматривала: этот дядька напоминал ей трёхстворчатый шифоньер: обычного среднего роста, он был настолько кряжист и широк в плечах, что девушке казалось, если положить его на бок, то в высоту получится, то же самое. При этом он не выглядел толстяком. Его обросшая голова тоже приличного размера с густой окладистой бородой абсолютно соответствовала ширине плеч. Да ещё антуража добавляли чудо-брови, ну, леший и есть. Палыч был довольно энергичен, если бы не вся эта буйная растительность на его лице, то по возрасту, Марина дала бы ему от пятидесяти пяти до шестидесяти лет. Наконец, выждав момент, когда «леший» освободится, Марина пошла на разговор.
«Леший», если что и знал, то делиться информацией не спешил. Он с подозрением разглядывал странную незнакомку из-под своих кустистых бровей, слушал бред, который она несла, и как ей казалось, всё прикидывал, что они могли нарушить, и из каких проверяющих органов заслали эту засланку? А, Марина сбивчиво пыталась объяснить, что она не корреспондентка и не агент Гринписа, что жаловаться и писать никуда не будет и, вообще, ей всё
