Во-первых, уже завтра просто нечего будет есть – и самому, и зверенышу. Дичи вокруг не видно, рыбачить с берега невозможно, а плыть на дырявой лодке пока нельзя. Что остается? Улитки и лягушки? Последних Семен есть еще не пробовал, но никакой брезгливости не испытывал – подумаешь! Ну, можно попробовать половить раков возле берега. Правда, все это несерьезная мелочь, и, кроме того, неизвестно, согласится ли его нахлебник питаться «рекопродуктами», даже побывавшими в человеческом желудке.
А во-вторых, надо бы двигаться дальше, но куда? Ему нужен крупный правый приток, а где он? Это извечная проблема сплавщика – где?
Дело в том, что вода имеет дурную привычку течь в самом низком месте любой местности. А это значит, что с нее ни черта не видно – берег левый, берег правый… А уж если по долине еще и лес растет – это вообще атас. Ну, собственно говоря, если целью путешествия является море или, скажем, мост, то уж всяко не заблудишься, а вот если нужно попасть в какое-то определенное место… Даже имея на руках карты и аэрофотоснимки, сориентироваться бывает очень трудно: видимый пейзаж и изображение имеют мало общего, поскольку разный ракурс. Хорошо, если где-нибудь поблизости торчит приметная сопка, которую видно издалека, или имеется какой-нибудь особенный обрыв. Дело осложняется еще и тем, что оценить пройденное расстояние практически невозможно: скорость течения все время меняется, да и русло прямым почти никогда не бывает. То есть, если ты двигался 10 часов со средней скоростью, скажем, 5 км/час, то, наверное, находишься где-то вот тут. А если скорость была на пару километров больше, то… ищи себя на дальнем краю следующего листа карты. Если ты еще не доплыл до места, то ничего страшного, а вот если проехал мимо – это беда. Нужный приток ты узнаешь – когда увидишь. А увидишь ты его, когда будешь проплывать мимо и, скорее всего, будет уже поздно. В лучшем случае придется долго «выпихиваться» вверх по течению, а это очень неприятно.
Карта у Семена имелась – в памяти. Это, конечно, лучше, чем ничего, но гораздо хуже, чем если бы она лежала в рабочем планшете. Он вполне допускал, что увиденная с воды широкая долина (или просто низменность?) может оказаться долиной того самого притока, но местоположение свое он определял с точностью до полусотни километров и, прежде чем двигаться дальше, желал получить более точную привязку. В общем, так и так получалось, что надо идти в горы (точнее, в сопки): попытаться кого-нибудь подстрелить и как следует осмотреть сверху местность.
Поход он наметил на утро. Идти предстояло без завтрака, поскольку остатки мяса Семен вечером «скормил» зверенышу, а сам довольствовался мозгом из костей задних ног антилопы – питательно, конечно, но безобразно мало. Однако «рысенок», похоже, претендовал и на эту малость. Меньше чем, наверное, через час после кормежки он начал скулить, пищать, мявкать и ползать по пытающемуся уснуть кормильцу. При этом он пытался жевать край одеяла и кусал высунутые из-под него части тела своего благодетеля, включая его нос. В конце концов Семен не выдержал, схватил назойливое животное за шкирку и выкинул из вигвама, а вход зашнуровал и привалил камнем. Стало лучше, но не намного: звереныш бродил снаружи, царапал когтями покрышку и жалобно пищал. Семен обругал его матом и решил уснуть, несмотря ни на что.
В конце концов это удалось, но спал он, как ему показалось, совсем недолго. Тем не менее в вигваме было довольно светло, значит, рассвет уже наступил. «Блин, самый клев проспал! – ругнулся было Семен, но в следующее мгновение его охватила паника: – А это что еще такое?!» Снаружи явственно доносилось какое-то сопение и нечто вроде тихого взрыкивания. Первая и единственная мысль была: пришла какая-то тварь и грызет обшивку лодки!
Как был голым, Семен вскочил на четвереньки и ткнулся головой в клапан «двери». Разумеется, безуспешно, поскольку сам же его и зашнуровывал перед сном, да еще и камнем придавил. Лодку нужно было спасти во что бы то ни стало, и Семен, тихо рыча ругательства, отвалил камень, кое-как ослабил шнуровку, в образовавшуюся щель выпихнул арбалет, вытолкнул посох и, прижимаясь животом и грудью к холодной земле, выполз следом. Посох куда-то откатился, а в приклад арбалета он воткнулся лбом. Времени на раздумья не было: Семен набрал полную грудь воздуха для грозного крика, схватил свое тяжелое неуклюжее оружие и вскочил на ноги.
Он вскочил на ноги с арбалетом в руках и…
И заготовленный крик застрял у него в глотке.
Впрочем, он, пожалуй, не испугался. Состояние, в которое он впал, было далеко за пределами страха.
Семену Николаевичу Васильеву, да и любому нормальному человеку, увиденного хватило бы, чтобы немедленно обратиться в ничто. Причем не один раз.
Семхон Длинная Лапа был гораздо моложе Васильева. Однако он и ужаса запредельного хлебнуть успел, и со смертью интимно пообщаться: посвящение первобытного воина – это не обряд христианского крещения…
В общем, он сразу оказался «по ту» сторону. Минуя промежуточные стадии. Он смог выдохнуть лишний воздух и сказать:
– Привет. Я вспомнил это слово: «ма-хай-род». Красиво звучит, правда?
– У-мыр, – ответил саблезуб.
До него было метра три. Он сидел на заднице, упираясь в землю прямыми передними лапами. В такой позе морда его была примерно на уровне головы человека. Густая гладкая шерсть желтовато-серого цвета, на брюхе почти белая, а на голове – украшенная темными пятнами и полосами. Большие круглые глаза, тонкие длинные усы, нижняя челюсть чуть шевелится при издавании звуков. В общем, анфас больше похож на кота, чем на льва, только из верхней челюсти свисают два толстых кривых зуба, длиной сантиметров 20–25. Из-за них губы смыкаются неплотно, и слюна вытекает наружу – приходится время от времени облизываться.
«Да, покрупнее обычного льва будет», – констатировал Семен и быстро глянул по сторонам. Неполной секунды хватило, чтобы понять очень многое. В том числе количество и масштаб ошибок, которые он успел наделать.
Слева в полутора десятках метров возле кустов стоял еще один зверь. Кажется, поменьше размером и не такой массивный, с более тонкими и короткими клыками. Стоял он боком, и было отчетливо видно, что хвост у него непомерно короткий – как бы обрубленный. Точно такая же зверюга лежала правее и ближе – возле воды. Она лежала на боку, чуть приподняв переднюю часть корпуса. Белый пушистый мех ее брюха азартно теребил лапами и пихал головой его «рысенок». «Сиську сосет, – догадался Семен. – А я опять дурак. Сейчас съедят – так мне и надо».
Впрочем, и осматриваться, и что-то соображать он мог лишь по двум причинам: во-первых, он был еще жив, а во-вторых, в пристальном взгляде самца не было ни ярости, ни злобы, ни даже прямой угрозы. Скорее всего, он не был голоден и не воспринимал человека как противника или добычу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
