Вот же!
Когда мы, сытые и вроде бы даже довольные, уезжаем с заправки с пакетом шоколадных пончиков, на которые случайным образом перед выходом упал мой взгляд, я засекаю время, чтобы примерно понимать, сколько еще пути предстоит. Егор набирает скорость, включает музыку, я смотрю в окно, напеваю под нос хиты, которые из-за работы на радио знаю почти наизусть, и даже пару раз ловлю Стального за подглядыванием.
Увлекшись, я не замечаю времени, поэтому, когда машина сворачивает на проселочную дорогу, я против воли напрягаюсь резко и всем существом. Егор точно видит, но никак не комментирует, а мне вдруг становится страшно, так страшно, ужас! Я боюсь, очень боюсь встретиться с прошлым. С каким-то осуждением, может быть, которого и так в жизни хватает, а еще больше с безразличием — кто я вообще этой женщине, чтобы она меня помнила, а?
Кто я, в конце концов, Егору?
Он бросает машину перед воротами и выходит открыть их. Мы оказываемся во дворе, и вот только сейчас я, пожалуй, понимаю, что зря согласилась на эту жуткую авантюру.
Меня откровенно трясет, когда я открываю дверь и вылезаю из «мерседеса». Я хочу забраться обратно. Я уже хочу наплевать на гордость и просить, умолять Егора отвезти меня домой. Я так переживаю, что совсем не вижу, как ко мне на всей скорости несется огромный пушистый… да он и правда медведь!
Боже!
Боинг, тот самый пес Егора, встает на задние лапы и, опершись на меня, легко заваливает на землю. На короткий миг, всего мгновение я пугаюсь, что начнет лаять или вгрызется мне прямиком в шею, защищая территорию, но вместо этого он… облизывает меня!
— Привет, мальчик! — Я пытаюсь отбиться от его языка и чешу за ушами необъятную морду. — Ты меня помнишь? Как же ты вырос!
Не переставая наглаживать пса, я громко и с протяжным свистом выдыхаю этот странный день. Меня наконец по-настоящему отпускает. Здесь и сейчас, лежа на гравии под огромной тушей шерсти и доброты, я наконец ловлю себя на чувстве, что мне и правда очень хорошо.
— А как бы он тебя забыл? — слышу я над головой и, запрокинув свою назад, встречаю задумчивые и горящие синим глаза.
— Егор! — вмешивается между нами еще один голос. С трудом отбившись от чересчур любвеобильного пса, я поднимаюсь на локти, а взгляд падает на знакомую женщину, застывшую на пороге. — О, и Аврора с тобой!
Она смотрит на меня, и я не встречаю никакой враждебности. Она смотрит, а в моей груди разливается тепло. Это все происходит будто не со мной, будто… во сне?
Я с широкой улыбкой и очень внезапно вспоминаю утренний сон — с четверга на пятницу. Неужели он и правда оказался вещим?
Глава 34
АврораIOWA — ЗнакиНе знаю, почему я решаю, что Егор уедет, как только доставит меня в безопасное, по его мнению, место. Не знаю, но отчего-то уверена, что уедет, поэтому судорожно выдумываю пламенную речь для его матери — как-то же нужно объяснить свое внезапное появление, если только она не видела наше провальное интервью.
Почему я так думаю? У Егора ведь всегда много забот. Он такой занятой, особенно в последнее время, вот я и не сомневаюсь, что проводит до порога и сразу распрощается со мной. Я даже убеждаю себя, что без него мне будет спокойнее. Наверное, поэтому так удивляюсь, когда мы заходим в дом, и Егор, взбежав по лестнице, исчезает из виду минут на пять, а возвращается уже в спортивных штанах и черной потрепанной футболке с облупившимся изображением неизвестной мне рок-группы. Он быстро надевает заношенные «конверсы» и почти торжественно объявляет, что отправится к какому-то Олегу за мясом.
— Розжиг возьми, — выглянув, я так полагаю, из кухни, напоминает ему мама, — в прошлый раз весь истратили.
Я совсем не понимаю, что происходит, а Егор, заметив мое удивленное лицо, отвечает простым «будем ужинать».
— И напиши, кстати, что тебе нужно. Ну, предметы первой необходимости. Я по дороге заеду в магазин, только там выбор небольшой — шикануть не выйдет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я киваю, точно болванчик — тот самый пес на автомобильной панели с мотыляющейся головой, и переминаюсь с ноги на ногу, пока Егор моет руки в уборной, а его мама приносит пушистые тапочки для меня.
— Не стесняйся, проходи в дом, — говорит она, бросив их под ноги.
— Уверен, Аврора предпочтет ходить босиком, — уже возникнув рядом со мной, произносит Егор по-домашнему теплым тоном.
Он подмигивает и смущает меня, как вчерашнюю школьницу. По ощущениям я будто бы возвращаюсь лет на семь назад, когда его мама пришла с работы и застала нас вдвоем в наспех надетых рубашках и с раскрасневшимися щеками. И пусть мы не занимались ничем развратным, кроме поцелуев — ну ладно, и не большого петтинга, мне все равно хочется сгореть от стыда.
— Это замечательная привычка закаленных людей, — отвечает его мама, будто бы защищая меня. Или мне кажется?
Это странно.
— В общем, напиши, — напоминает Егор, и я наконец отмираю. Начинаю метаться из стороны в сторону, а он уже открывает входную дверь, куда сует свой мокрый нос Большой Бо, и шагает за порог.
Черт возьми, все это похоже на сюр. На сказочный сон, самую яркую галлюцинацию, какие я ловила под препаратами в лечебнице. Мне так чертовски уютно здесь, с огромным медведеподобным псом и почти незнакомой женщиной, чьи глаза излучают неподдельную доброту, что я очень внезапно хочу заплакать. Все это слишком трогательно, разве я заслужила?
Я улыбаюсь маме Егора, когда ловлю ее взгляд, и прячу лицо за завесой волос, украдкой смахивая слезу.
— И зелень возьми! — вдогонку кричит она сыну, который салютует ей из машины, и после оборачивается ко мне: — Свою-то свежую я как раз сегодня продала. Эх, Егор! Знала бы, что вы приедете, но он же никогда не предупредит! — причитает та, а я ругаю себя, потому что не помню, как ее зовут. — Тебе ванную или спальню показать? Или со мной на кухню пойдешь?
Меня смущает ее забота, я давно отвыкла от простой доброты, поэтому отвечаю не сразу и сбивчиво.
— Мне бы… мне переодеться, конечно. Так вышло, что мы… у меня ничего с собой нет.
— Это не проблема, пойдем.
И эта женщина, крепко ухватив за руку, ведет меня на второй этаж — кого-то напоминает. Я не сопротивляюсь и следую за ней, по пути отмечая про себя, что дом очень чистый, со свежим ремонтом и в хорошем месте — весь коттеджный поселок выглядит, как «американская мечта». Мне сразу становится стыдно за собственную квартиру, пусть та и сдавалась несколько лет. Я даже решаю для себя по возвращении в обязательном порядке заняться этим вопросом. А еще дом у них большой. Очень. Я бы, конечно, в таком потерялась или скончалась от депрессии, да и в целом я до мозга костей городской житель, но…
— Выбери что-нибудь, я сейчас, — бросает она и выходит за дверь, оставив меня одну в просторной комнате перед шкафом-гардеробом высотой до самого потолка.
Выбрать что-то? Я приоткрываю створку и невольно ахаю. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что стою в спальне Егора. И как я сразу не догадалась? Здесь все напоминает о нем: аскетичная обстановка, строгие углы мебели и конечно же идеально выглаженные футболки, развешенные по цветам.
Мне нужно время, чтобы набраться смелости и потревожить святая святых. В результате я краду самую простую серую майку, хотя они у него здесь все без принтов и кричащих брендов, и, надев ее, вдыхаю аромат свежего ополаскивателя, среди которого мне чудится только его личный, Егора, запах. Как раз когда возвращается его мама и протягивает мне темные лосины и чуть потрепанные временем кроссовки.
Я заливаюсь краской, пойманная с поличным.
— Это мои, — кивнув на обувь и штаны, невозмутимо поясняет мне. — Они чистые, только из стирки, не смотри, что старые.
— Что вы, — я широко и немного нервно улыбаюсь ей, болтаю, чтобы отвлечься, и пытаюсь шутить: — Здесь вы у Егора старшая по глажке?
— Да ты что! — смеется та, пока я пытаюсь вспомнить, как ее зовут. Инна, кажется, а вот с отчеством тяжелее. — Он меня на пушечный выстрел к вещам не подпускает. Сам все. Хвастался мне недавно, что какую-то модную паровую станцию купил и теперь рубашки рабочие гладит за несколько минут.
