– Вот он, наш второй Спаситель! – воскликнул Иоанн, указывая на величаво проходившего по краю оврага брата. – Мне было видение, будто он придет сюда, – и вот он уже идет к нам. Смотрите, люди. Сбылись предсказания пророков. Это новый мешиах, снова рожденный девственницей, и тоже из рода царя Давида. Он пришел, он пришел. Слава ему! Глядите, люди, сейчас он примет здесь святое крещение, так же как тот, казненный нечестивыми римлянами Сын Божий. Я рассказывал вам о нем… Но это было давно. А теперь явился новый Спаситель. Смотрите, будьте свидетелями…
Не торопясь, с достоинством Рови спустился вниз, к речке, вошел в воду, не подбирая одежды. Люди почтительно и в благоговении отошли на расстояние и, замерев, во все глаза смотрели на диво. Иоанн тоже вошел в речку, пригоршней зачерпнул воду и плеснул в лицо Рови. Радугой сверкнули рассыпавшиеся капли. Затем Иоанн начертал в воздухе знак креста.
– Будь же и ты крещен, Спаситель наш! – торжественно пропел Иоанн. – Верши благое дело спасения душ человеческих, начатое предшественником… Будь крещен. Да будет так.
Теперь и Рови в свою очередь осенил толпу знаком креста и, поднявшись наверх, так же неспешно, как и прибыл, скрылся из виду. Иоанн не позволил последовать за ним, хотя некоторые и порывались…
Рови вернулся домой. Мать ожидала его с вечерней трапезой. Ровоам давно спал. Громкий храп его раздавался за стеной.
«Все-таки мерзко на душе, – подумал Рови. – Я совершил обман, разыграл фарс по наущению Иоанна, этого сумасшедшего фанатика».
– Мать, я оставляю наш дом, – объявил Рови. – Так нужно… мне и людям. Я буду недалеко, в нашей стране. Из Иудеи я не уйду. Утешься. Ты, возможно, услышишь обо мне. Да, много раз услышишь… Но домой, сюда, я больше не вернусь. Я не принадлежу ни себе, ни тебе. Итак, прощай, мать… Не рассказывай отцу – он не поймет.
Рови ушел. Наступившая ночь поглотила его.
Бедная Нехама! Опять потеряла сына. Обрела – и потеряла. Все годы жила она надеждой на его возвращение. И когда он вернулся, надеялась на поддержку. Думала, будет взрослый сын опорой в их с Ровоамом старости. Так ведь у других людей. Все матери так думают, и Нехама хотела жить как все… И вот ее Рови, ее мальчик, посвятил себя не ей, даже не себе самому, а каким-то чужим людям, коим несть числа.
Нехама ой как страдала! И понимала она: так теперь будет всегда. Не обрести ей покоя и счастья… Но странно, к страданию примешивалась и гордость. Материнская гордость за сына оставалась тайной Нехамы. Ни страданием, ни гордостью ни с кем она не делилась. А так как других чувств у нее не осталось, она сделалась замкнутой. Нелегко было вызвать ее даже на самый простой разговор. Соседка Дебора и так и сяк пыталась выведать у нее что-нибудь о сыне. Нехама отнекивалась, отвечала односложно – да, нет, – а то и просто отмалчивалась.
Она все делала молча. Не как прежде. Бывало раньше то и дело что-то приговаривала, шутила, даже напевала. Молча она теперь ухаживала и за Ровоамом. Сестру больше не навещала. О чем они могли бы говорить? О сыновьях? Ей не хотелось касаться Рови, а Иоанн ей не только не интересен – она винила его в уходе сына из дому. Вообще, она считала, что в ее жизни, в ее возрасте уже все сказано и нет нужды повторяться. «И все проходит», – как говаривал мудрый старец, царь Шломо, сын Давида Псалмопевца. И хорошо, что проходит. Старое должно освобождать место для нового. И ее Рови согласился бы с ней в этом суждении, она не сомневалась.
Мало-помалу до нее стали доходить известия о каких-то делах сына. Скоро она уже многое знала о нем. Оказывается, он не один ходит по стране. Есть у него ученики: десять или двенадцать. «Набрал, наверное, их столько по числу месяцев в году? – так она предположила. – Говорят, что и у того, распятого, тоже было столько учеников…» Подумав о сыне, Нехама ощутила укол ревности: почему он с ними, а не с ней, с матерью, самой близкой ему? «Наверное, какой-нибудь сброд – эти его ученики? Много бродяг и бездельников шатается по стране. Вот и прилепились к честному человеку. Слетелись, как мухи на мед. Не иначе корысть свою преследуют. А он и верит им…» Очень боялась мать, что предадут сына такие друзья – или как их там?
Еще слышала Нехама, будто и сын тоже творит невероятные чудеса. Исцеляет больных, например. Пытался даже оживить умершего, но у него это будто бы не получилось. Такие слухи Нехама подвергала сомнению. Нет, она просто считала их выдумками. Ей ли не знать, как рождаются в головах людей всякие фантазии? Тридцать с лишним лет назад, вспоминала Нехама, в ее юной глупой головке родилась мысль повторить прекрасную сказочку о зачатии от Святого Духа. И что же? Поверил ли кто-нибудь в то, что с ней произошло то же самое, что и с той женщиной, которая родила, как потом пошла молва, Сына Божьего? Ровоам не поверил. Другие поверили, потому что, во-первых, такое уже вроде было, а во-вторых, люди, как известно, охотно верят неправде, а истина их пугает. Не это ли говорил ее любимый сыночек Рови тогда… когда она подслушивала их с Иоанном, прячась за кустами?
Все же, когда она слышала на базаре или еще где-нибудь – у колодца, у храма, их маленького назаретского храма, – все новые и новые рассказы о делах Рови, ее прямо сжигало желание открыться, крикнуть всем: «Это мой сын, люди!» Она приказывала себе молчать. Разве поверили бы ей, расскажи она все как есть? Ведь она сказала бы правду.
Узнавая что-то о нем, о мешиахе, она понимала, как он отдаляется от нее. Она даже начинала сомневаться – ее ли это сын? Может быть, однажды, поздним вечером, в их с Ровоамом дом вошел вовсе не долгожданный Рови, а другой, чужой человек? Но нет, материнское сердце разве может обмануться? После разлуки вернулся к ним самый подлинный Рови. Сомнений быть не может. И Нехама еще и еще раз говорила себе: прочь сомнения, это твой сын.
Так и жила она, колеблясь между недоверием и убежденностью. Проходили дни, недели, месяцы. Теперь совсем занемог ее Ровоам. Он и передвигаться уже не мог без ее помощи. Да что там передвигаться. Гораздо хуже было другое. Подобное становилось уделом многих старых людей. Тело Ровоама не желало удерживать ни пищу, ни воду и немедленно исторгало все, что только что приняло. И вот когда однажды неожиданно явилась к Нехаме сестра Елишеба – сообщить о смерти ее несносного Шлёме – и они совсем немного поговорили об этом, сидя во дворе, Нехама, зайдя взглянуть на мужа, нашла и его мертвым. «Как это могло случиться так скоро, ума не приложу… Только что был человек, и вот уж нет его. Сегодня утром еще он попросил меня рассказать о Рови, что, мол, он делает сейчас здесь, в нашем доме… И я обещала ему…»
Нехама поплакала над мертвым супругом. Обе вдовы принялись готовить тело к погребению. Помогли им похоронить Ровоама и Дебора с Рувимом, соседи.
Елишеба решила не оставлять сестру. Поселилась у нее. Да и зачем ей было возвращаться в Хеврон? Вечерами они говорили… конечно же о своих сыновьях. Иоанн тоже шатался неизвестно где. Чем он занимается? Ведь мешиах уже явился людям. На вопросы сестры о Рови Нехама отвечала уклончиво и неопределенно: тоже, мол, где-то ходит и проповедует. То, что новый мешиах, о котором уже многие говорят, и ее племянник Рови – одно и то же лицо, Елишеба и предположить не могла.
И вот как-то Нехама все-таки не утерпела и открыла сестре тайну превращения сына в Спасителя душ человеческих. Все рассказала о подслушанном разговоре братьев. «Только вот жаль, – говорила она сестре, – не видела я самого явления его – то есть моего Рови – народу, о чем потом многие толковали, ну, которые были свидетелями». На Елишебу откровения сестры произвели сильное впечатление. У себя, в Хевроне, она видела мешиаха, правда издали, и, конечно, не могла узнать в нем племянника.
– Как же это было, сестра? – заволновалась Нехама. – Как он теперь выглядит, расскажи… Не видала его уже два года, можешь себе представить?
– Кое-что я разглядела… Но я смотрела на него как на чужого. Я и представить себе не могла, что это наш Рови… Знаешь, он красивый такой, твой сын. Статен, темноволос. Лицом бледен. Глаза изумительно горят. Бородка есть и усы. Ухоженный вроде. Следит за собой, видать.
– Может, у него есть женщина? Она и ухаживает за ним… Вот было бы хорошо-то, а?
– Что ты говоришь?! У Спасителя – женщина? Не должно так быть. Наивная ты, моя сестричка. Скажешь тоже…
– Почему не может быть? Не Бог же он, мой Рови… Вот, Ели, ты – мать и поймешь меня. Я спрашиваю себя: как же они обходятся – твой Иоанн, мой Рови – без ласк женских? Моему уже тридцать два, а Иоанну – больше. Тридцать четыре, наверное… Вдруг у обоих что-то… не так, как надо. Недуг, может быть?
– Вряд ли. Ты же помнишь своего сына маленьким. У него все было на месте, так ведь? То же и у моего. Нет… Одержимые идеей, они умерщвляют плоть свою, не поддаются искушениям.
– Вспомнила… Рови, когда был еще маленький, сказал мне, что никогда не будет делать то, что делают вместе мужчина и женщина, чтобы произвести на свет ребенка. Ему это противно, сказал. Он как-то видел это. Уж где – не знаю. Представляешь?
